Жаль, подумал я, что со мной нет отцовской бейсбольной биты, — но когда в дверном проеме замаячил силуэт медведя, я понял, что в отеле «Нью-Гэмпшир» нет подходящего оружия, которое могло бы меня защитить. Я тихо лежал на кровати, притворяясь крепко спящим, хотя глаза мои были широко раскрыты. В зыбком предрассветном сумраке медведь казался огромным. Он уставился в глубь моей комнаты, на оцепеневшую кровать, как старая больничная нянечка, проверяющая сон своих подопечных; я старался не дышать, но медведь знал, что я здесь. Он принюхался и очень грациозно, на четвереньках, вошел в комнату. «Ну что ж, почему бы и нет? — подумал я. — С медведя началась сказка моей жизни, почему бы им же ей и не закончиться». Медведь пихнул свою теплую морду к моему лицу и вдумчиво принюхался; глубоко втянул воздух, словно всю мою жизнь от первого до последнего мига, и сочувственным жестом положил свою тяжелую лапу мне на бедро. Это была теплая летняя ночь — теплая для Мэна, — и я спал голый, прикрывшись только простыней. Дыхание медведя было горячим, и из его пасти немного пахло фруктами: возможно, прежде чем зайти в отель, он полакомился в лесу черникой; дыхание медведя было на удивление приятным, если и не вполне свежим. Когда медведь стащил с меня простыню, я почувствовал верхушку того айсберга страха, который, должно быть, испытывал Чиппер Доув, когда верил, что его будет насиловать медведица, томимая течкой. Но этот медведь, оглядев меня, фыркнул — и довольно неуважительно. «Эрл!» — сказал медведь и, грубовато пихнув меня, забрался на освободившееся место. И только когда он меня обнял и я наконец распознал самый характерный компонент его запаха, я понял, что это не обыкновенный медведь. С приятным фруктовым запахом и с горчично-острым ароматом летнего пота соседствовала явная примесь нафталина.
— Сюзи? — спросил я.
— Я думала, ты так никогда и не догадаешься, — ответила она.
— Сюзи! — воскликнул я и, повернувшись к ней, ответил на объятие; я никогда раньше не был так счастлив ее видеть.
— Успокойся, — приказала мне Сюзи. — Отца не разбуди. Пока искала тебя, я весь этот чертов отель облазила. Сначала напоролась на твоего папочку, потом на кого-то, кто пробурчал во сне «что?», и в конце концов столкнулась нос к носу с совершенно тупой псиной, которая даже не поняла, что я медведь: засранка просто повиляла хвостом и улеглась спать дальше. Ну и сторож! Долбаный Фрэнк объяснил мне, куда ехать, но, похоже, с мэнской географией ему веры нет — что такое для этого пидора какой-то крошечный кусочек дурацкого штата? Да господи, — сказала Сюзи, — я просто хотела увидеть тебя, прежде чем рассветет. Ради бога, я выехала из Нью-Йорка вчера около полудня, а сейчас уже почти рассвело, — сказала она. — Я выбилась из сил, — добавила она и начала плакать. — В этом долбаном костюме я взмокла, как свинья, и выгляжу так ужасно, что даже не рискую его снять.
— Снимай, — сказал я. — Ты пахнешь очень приятно.
— Конечно, — сказала она, продолжая плакать.
Я аккуратно снял ее медвежью голову. Она начала размазывать слезы лапой, но я взял ее за лапы и поцеловал в губы. Думаю, насчет черники я не ошибся; именно такова Сюзи на вкус — очень похожа, по-моему, на дикую чернику.
— Ты очень вкусная, — сказал я ей.
— Ну да, конечно, — скривилась она, но позволила мне снять с нее медвежий костюм.
Внутри костюма было как в сауне. Я заметил, что Сюзи и сложением напоминает медведя; она была скользкая от пота, как медведь, только что вылезший из озера. И я понял, что восторгаюсь ею — ее медвежьими повадками, ее странной храбростью.
— Ты мне очень нравишься, Сюзи, — сказал я, закрывая дверь и забираясь обратно в кровать.
— Поспеши, скоро уже рассветет, — сказала она, — и тогда ты увидишь, какая я уродина.
— Я и так тебя вижу, — сказал я, — и, по-моему, ты очень мила.
— Тебе придется изрядно потрудиться, чтобы убедить меня в этом, — сказала медведица Сюзи.
И вот уже несколько лет я пытаюсь убедить медведицу Сюзи в том, что она мила. Конечно, это я так думаю, но через несколько лет, хотелось бы надеяться, я сумею ее переупрямить. Медведи твердолобы, но умны; как только завоюешь их доверие, они уже от тебя не убегут.
Поначалу Сюзи была одержима мыслью о своем уродстве и предпринимала все возможные предосторожности, чтобы не забеременеть, веря, что нет ничего хуже, чем произвести на этот жестокий свет бедного ребенка, который будет обречен на страдания, обычно выпадающие на долю уродливых людей. Когда я только начал спать с медведицей Сюзи, она принимала таблетки, вставляла диафрагму и смазывала ее таким количеством сперматоцидной пасты, что мне приходилось подавлять в себе ощущение, будто мы занимаемся истреблением сперматозоидов, и только. Дабы помочь мне справиться с этим странным ощущением, Сюзи настаивала, чтобы и я принимал меры предосторожности — надевал презерватив.
— В том-то и беда с мужчинами, — говорила она. — Чтобы проделать это с ними, приходится так вооружаться, что в конце концов теряешь из виду цель.
Но постепенно Сюзи успокоилась. Похоже, она начала убеждаться, что достаточно и одного противозачаточного средства. Надеюсь, если что вдруг, она не будет устраивать истерики. Конечно, я не стану заставлять ее рожать, если она этого не захочет; вынуждать кого-то рожать против воли — это бесчеловечно.
— И даже не будь я такой уродиной, — протестует Сюзи, — все равно я слишком стара. Ну то есть после сорока возможны всяческие осложнения. А вдруг это будет не просто уродливый ребенок — вдруг это вообще не ребенок будет, а банан какой-нибудь?! После сорока это ужасно рискованно.
— Ерунда, Сюзи, — говорю я ей. — Мы живо приведем тебя в форму: немного упражнений с гантелями, утренняя пробежка — и все в порядке. Сердцем ты еще молода, Сюзи, — говорю я. — В тебе не медведь сидит, а маленький медвежонок.
— Убеди меня, — говорит она мне, и я прекрасно знаю, что это значит.
Это наш эвфемизм того, что мы хотим друг друга. Она просто говорит мне:
— Меня надо убедить. Или я говорю ей:
— Похоже, Сюзи, тебя опять требуется убеждать.
Или Сюзи просто говорит мне:
— Эрл! — И я знаю, что это значит.
Когда мы венчались, именно это она и сказала, когда нужно было сказать «согласна»:
— Эрл!
— Что? — переспросил священник.
— Эрл! — кивнула Сюзи.
— Она согласна, — сказал я священнику. — Это значит — она согласна.
Полагаю, что ни я, ни Сюзи так до конца и не выбросили из головы Фрэнни, но любовь к Фрэнни держит нас вместе крепче, чем общие интересы у многих других пар. Вдобавок Сюзи когда-то была глазами Фрейда, а я теперь присматривал за отцом, так что, можно сказать, нас объединяло еще и фрейдовское воззрение.
— Мужик, твой брак был предрешен на небесах, — говорит мне Младший Джонс.
В то утро, после того как я впервые занимался любовью с Сюзи, я немного опоздал в танцевальный зал для нашей с отцом утренней тяжелоатлетической зарядки.
Когда я приплелся туда, он уже вовсю качал железо.
— Четыреста шестьдесят четыре, — сказал я ему; это было наше традиционное приветствие.
Мы считали, что это очень забавно для двух мужчин, живущих бобылями: приветствовать друг друга, поминая этого старого греховодника Шницлера.
— Четыреста шестьдесят четыре — как же, как же! — проворчал отец. — Хрен тебе, а не четыреста шестьдесят четыре! Ты мне полночи спать не давал. Может, я, конечно, и слепой, но не глухой уж точно. По моим подсчетам, ты опустился до четырехсот пятидесяти восьми. На четыреста шестьдесят четыре тебя уже не хватит. Где ты ее, черт подери, выкопал? Зверь какой-то, а не баба!
Но когда я сказал ему, что это была медведица Сюзи и что я очень надеюсь, что она останется с нами жить, отец пришел в восторг.
— Этого-то нам и не хватало! — воскликнул он. — Просто идеально! Ну то есть, Джон, отель, конечно, замечательный, и дела ты ведешь прекрасно — но нам нужен медведь. Медведь всем нужен! А теперь, когда у тебя будет медведь, можешь и в ус не дуть! Наконец ты написал-таки счастливый эпилог.
«Не совсем», — подумал я. Но с учетом всего пережитого — с учетом грусти, судьбы, любви — я решил, что все могло быть и намного хуже.
Итак, чего не хватает? Думаю, только ребенка. Ребенка — не хватает. Я хотел ребенка, да и сейчас хочу. Ребенок — это все, чего мне не хватало, после смерти Эгга, после смерти Лилли. Может, я, конечно, еще и уговорю Сюзи, но первым ребенком меня обеспечат Младший Джонс и Фрэнни. За этого ребенка даже Сюзи не беспокоится.
— Этот ребенок должен быть красавцем, — сказала Сюзи. — Если уж его делали Фрэнни и Младший, разве они могли промахнуться?
— А мы разве можем промахнуться? — спросил я ее. — Как только он у тебя появится, поверь мне, он будет красавцем.
— Ты только подумай о цвете, — сказала Сюзи. — Я хочу сказать, что если ребенка делали Фрэнни и Младший, какого потрясного он будет цвета!
