«ВСЕ ПОТРЯСЕНЫ. ЭТО НЕЧТО СОВЕРШЕННО ВЕЛИКОЛЕПНОЕ И НОВОЕ…ЗАГОЛОВОК ПРЕКРАСЕН. МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ», – телеграфировал редактор.
Восхищение Перкинса во многом обусловливал факт, что прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Хемингуэй в последний раз написал большой роман. Восхищало редактора и великолепное изображение войны. Чтение книги «По ком звонит колокол» стало для Перкинса равнозначно настоящему боевому опыту. Он написал автору:
«Все эти события наполнили мою голову так, словно я видел их лично. Это поистине невероятно».
Перкинс был убежден, о чем и поделился с Элизабет Леммон, что «Хэм написал свою самую лучшую книгу. Это, безусловно, так».
Первого июля 1940 года Хемингуэй прислал Перкинсу телеграмму:
«МОСТ ВЗОРВАН».
Это означало, что он нашел подходящую концовку. Он лично привез окончание рукописи в Нью-Йорк и уже там внес последние правки, после чего передал все исправленные части рукописи Перкинсу, а тот, в свою очередь, отдал их в печать. Перкинс сказал Марджори Киннан Ролингс, что читал напряженно и сосредоточенно, хотя Эрнест стоял позади его кресла и читал поверх плеча редактора. Хемингуэй либо был в издательстве Scribners, либо бесчинствовал в отеле Barclay. Но уже в августе мучительные недели его пребывания в городе подошли к концу. Эрнест вернулся в Гавану, и они с Перкинсом приступили к работе над вычитанными гранками. Все замечания редактора в основном касались вопросов стиля, но было и несколько предметных замечаний, касающихся отрывков, которые, по мнению Макса и Чарльза Скрайбнера, стоило убрать. Сцена, в которой старуха Пилар говорит о «приближающемся духе смерти», нагоняла на Макса ужас. Эрнест настаивал, что сцена не была ни возмутительно неприличной, ни непечатной. В другой сцене Роберт Джордан мастурбировал на заре перед наступлением. Хемингуэй напомнил Перкинсу, что именно такие мелочи делают героя реалистичным. Но в конце концов Хемингуэй согласился выкинуть сцену онанизма. Перкинс заверил автора, что речь о «смертельном духе» была хороша, а вторую действительно нужно исправить.
А затем у Хемингуэя появилась идея завершить книгу эпилогом. Он написал еще две главы, в которых подвел итоги поражения в Сеговии, расписал взрыв моста и исчезновение Джордана, упомянув также и остальных персонажей. Он сказал, что они читаются хорошо, но выглядят как возвращение в раздевалку после боя.
«Стоит ли мне включать эпилог? Есть ли необходимость в нем?» – спросил он Перкинса в письме. Или, размышлял он, это просто дань риторике и преуменьшение истинного чувства, на котором первоначально строился финал? Перкинсу казалось, что первый вариант концовки гораздо эффектнее. Он проголосовал против эпилога, и эти страницы были вычеркнуты навсегда. В том сезоне Scribners превратило свои книжные магазины в храмы Хемингуэя, заполнив все витрины на Пятой авеню его книгами.
«Уже весь город знает, что это великая книга и что ее выход – это значительное событие. Об этом знают все за пределами издательских и писательских кругов», – написал Перкинс автору.
Карьера Хемингуэя достигла зенита, когда писатель начал работать с Перкинсом, другие же издательские взаимоотношения Макса окончательно выгорели. В том же сезоне, через двадцать лет после написания знаменитого «Уайнсбург, Огайо», Шервуд Андерсон проинформировал Перкинса, что недоволен тем, как в Scribners обходятся с его произведениями.
«Все это время, Макс, я чувствовал загадочное отсутствие интереса к тому, что я делаю или предлагаю сделать», – написал он.
Карьера Андерсона в Scribners началась в 1933 году – в год, когда умер Гораций Ливерайт и его фирму объявили банкротом. Перкинс сразу же написал Андерсону, предложив сотрудничество. Они встретились в Нью-Йорке. Макс сказал, что Андерсону стоит написать роман или что-нибудь, включавшее бы в себя личный мотив в стиле его автобиографии «История рассказчика». Когда Шервуд вернулся к себе на ферму в холмы Траутдейла, штат Вирджиния, то написал Перкинсу о своем решении присоединиться к его компании писателей, причем «не из-за аванса, который вы можете заплатить мне за какуюнибудь конкретную книгу, и не из-за того, как широко вы можете рекламировать мои книги, но ввиду истинного уважения, которое я долгое время питаю по отношению к позиции издательского дома Scribners в мире книгоиздания, и еще потому, что мне, если позволено будет сказать, очень нравитесь вы, мистер Перкинс». Он начал работу над мемуарами под рабочим названием «Я строю свой дом». В том же письме Андерсон высказал пожелания и ожидания от работы с новым редактором:
«Я думаю, что у меня есть возможность время от времени приходить к вам и говорить о своих планах как с другом. У меня есть определенное представление о том, как должны выглядеть отношения между редактором и писателем, отношения, которые могут быть лучшей формой интеллектуального брака…»
Последовавшие за этим письма Андерсона давали ясно понять, что он был куда больше заинтересован в молчаливом партнере. Все эти годы он использовал Перкинса в основном в качестве своеобразного звукоотражательного устройства. В одном из писем он прямо сказал о своем суеверии касательно вреда даже простых разговоров о пишущихся романах.
Андерсон откладывал работу над мемуарами, так как книга воспоминаний должна была стать лебединой песней в его карьере. У него было еще несколько идей, которые он время от времени пытался воплотить. Например, в 1934 году он отправил своему издателю не связанные между собой эссе, которые необходимо было объединить в книгу. Перкинс собрал некоторые, и вскоре они были изданы под названием «Озадаченная Америка».[252] Андерсон тем временем работал над другим романом – «Кит Брэндон». Scribners опубликовало его в 1936 году. Затем автор погрузился в другой проект, который, как он думал, будет «романом безо всякой особой цели, не направленным на то, чтобы кого-то изменить или способствовать созданию нового мира, просто историей о робком человечке и его наполовину забавных, наполовину трагичных приключениях». Он признался Перкинсу: «Я хихикал большую часть работы над ним».
После рассмотрения этого сюжета под разными углами он двинулся в другом направлении, вернувшись к предложению Перкинса. Было и несколько других начинаний и откатываний на исходные. Время Андерсона в Scribners было самым беспокойным. Как и Скотт Фицджеральд, Шервуд не мог соответствовать своей некогда блестящей репутации. Он перескакивал с одной задумки на другую и семь лет возился с автобиографией. Летом 1940 года, в возрасте шестидесяти четырех лет, он почувствовал некое неудовлетворение от своей работы. И обвинил он в этом своих издателей, в частности Макса Перкинса:
«Как вам известно, Макс, я приходил к вам время от времени, так как очень хорошо отношусь лично к вам, но во время наших встреч вы крайне редко спрашивали меня о том, чем я в данный момент занят. В это же время, Макс, вы проявляли огромный интерес к другим вашим писателям, и я не могу винить вас в отсутствии интереса к моей работе. И в то же время к ней проявляли интерес другие издатели».
Когда Шервуда спрашивали, доволен ли он своим нынешним издателем, он отвечал: «Я бы и рад, но чувствую, что он не очень-то заинтересован во мне». Также он чувствовал, «что мне было бы лучше подписать контракт с издательством, которое внушит мне мысль, что во мне действительно нуждаются».
Перкинс надеялся, что Андерсон не пойдет на это. В одном из самых самоуничижительных писем в своей карьере Перкинс объяснил свое поведение, сообщив, что он не думал, что за Андерсоном нужно следить, как за новичком.
«Причиной всего была моя уверенность, что вы сами прекрасно знаете, что делать и как лучше сделать, – написал человек, отрицающий какое-либо сходство с лисой-редактором из книги Вулфа, – и что с моей стороны будет почти наглостью спрашивать вас, убеждать вас и тем более как-то направлять вас. В моих глазах вы так долго были мастером и отцом для всех этих значимых людей, что я обнаружил, к своему огромному удивлению, что разговоры с вами о них ничем не смогут помочь». Письмо Перкинса глубоко тронуло Андерсона. Он ответил Перкинсу: «Я не хочу жить так, чтобы обо мне лишь иногда думали как о мастере своего дела».
Андерсон был убежден, что американцы не покупают книги, но что книги им продают. Издатель должен отстаивать своих авторов.
«Когда я заключил договор со Scribners, у меня возникла мысль, что я смогу вызвать такой же интерес. И в то же время закралось подозрение, что мистер Скрайбнер решит, что я слишком стар, чтобы тратить на меня деньги», – написал он Максу.
