пальцами довольно внушительную стопку купюр — на часы бы хватило и ещё осталось.
— Выглядит, как взятка, — заметил жнец.
— Ну что вы, шеф! — к стажёру вернулось немного самообладания а вместе с ним и артистизм, — я помню, что вы говорили о взятках в мой первый день! Подарок.
— Ладно, — жнец временно смирился с формулировкой. — Давай дальше.
— В общем этот маг, в смысле, этот мой друг увлёкся идеей познакомиться со своим наставником из прошлой жизни. Просмотрев его воспоминания, я жуть как удивился, узнав там вас! Представляете, вы были, как бы называть-то... регентом целого княжества! Старохронск у них столица называлась. Вы, я вот сейчас не преувеличиваю, в этой роли были просто потрясающим! И имя у вас под стать было, красивое такое — Велеслав.
В этот раз остаться бесстрастным было не то, что сложно — а практически невозможно. Зато многие странности, вплоть до головной боли в музее, обретали свой смысл. Значит ли это, что Варвара не исказила свои воспоминания — а действительно вспомнила его лицо? Значит ли это, что всё это время жнец ревновал... к самому себе? Значит ли это... что это он убил её в прошлый раз? От последнего факта сразу стало больно и горько.
Но всё-таки жнец сумел сохранить лицо:
— Не подлизывайся. Надо полагать, речь о том юноше, что заявился ко мне домой. Ты, конечно, сдал ему меня за очередной подарок?
— Конечно! — закивал стажёр, радуясь, что можно с чем-то согласиться. Потом сообразил, что ляпнул, и поспешил исправиться: — в смысле, нет, что вы! Я же в искреннем порыве помочь другу!
— Жаль, что теперь этой дружбе конец.
— Ну... понимаете... боюсь, что нет. Проснувшись, он спросил, что я забыл в его доме, и пришлось снять ваши чары. Простите, — казалось, ещё немного, и стажёр проткнёт носом стол.
— То есть мне предстоит ждать очередного визита?
— Нет! Ну то есть... я не знаю! Я предупредил его, что это плохая затея, и, надеюсь, он ко мне прислушался... Шеф, я во всём признался, вы ведь не уволите меня теперь?
— Посиди тут. Я подумаю, что с тобой делать.
Жнец был не готов решать его судьбу сейчас. Казалось бы, сотрудник попался на взятке — одном из самых непростительных с его точки зрения нарушений, но жнец в тот момент эгоистично думал о том, как правильнее поступить с Варварой. Сказать ей? Или, как она тогда верно заметила, оставить в прошлое в прошлом и заполнять новый чистый лист?
Ему не дали возможности как следует поразмыслить об этом. Едва ключ повернулся в замке переговорной, его окликнули:
— Главный жнец четвёртого отдела...
Аида улыбнулась с непривычной для неё мягкостью:
— Вы простите мне небольшое нарушение корпоративной этики?
И не дождавшись ответа, прикоснулась к его руке. Сумрачный коридор конторы сменился открытой верандой кафе, увитой свежим зелёным плющом. Внизу, у подножья скалы, лениво набегали на берег бирюзовые волны. Звучала итальянская речь и беззаботный смех посетителей.
Жнец окинул солнечную благодать равнодушным взглядом:
— Вы выбрали странный способ пригласить коллегу пообедать, Аида.
— Просто хотела поговорить с вами не как жнец со жнецом, а как бывший человек с бывшим человеком, — пока что туманно объяснила начальница первого отдела. — Присядем?
Она выбрала место у самого парапета, откуда можно было лучше всего насладиться пьянящей высотой, и заказала два кофе и тирамису.
— В прошлый раз мне удалось переиграть вас на бюрократическом поле, главный жнец четвёртого отдела. Полагаю, больше вы не дадите мне такой возможности. А потому буду говорить прямо. Мне кажется, вы сможете меня понять теперь.
— Теперь? — переспросил жнец, приглашая продолжать.
— Когда у вас есть кто-то, ради кого вы готовы... — Аида сделала руками движение, будто ломала кому-то кости. — Речь пойдёт про моего Тия. Хотя, при вас правильнее его называть младшим жнецом четвёртого отдела.
— Вы знаете его имя?
— Я знаю все его имена, от первой инкарнации до последней. Тий, Феофан, Джозеф... и ещё многое из того, что может знать только мать.
Похоже, сегодня судьба уготовила ему день шокирующих открытий. И, пожалуй, даже собственной предыстории жнец удивился меньше, чем признанию Аиды:
— Стажёр — ваш сын?!
— Понимаю, странно, такое говорить, спустя столько тысячелетий, но есть узы, которые мы продолжаем тянуть из жизни в жизнь. Жнецы не стареют в привычном смысле слова, я выгляжу так, потому что я одна из самых первых — и чувствую себя очень старой. Но когда-то я была красивой. Меня даже называли «прекраснейшей из женщин», — на какое-то короткое мгновение на месте сухонькой старушки проявилась царица — с гордым профилем и властной осанкой. Аида задумчиво посмотрела на море, будто оно хранило какие-то её древние тайны, и продолжила:
— При жизни я была возлюбленной наложницей фараона Семерхета Второго. Моя власть была огромна, хоть и незрима. Жизнь полная роскоши и удовольствий — а ещё острия ножей за каждым углом, яды без вкуса запаха в ломте сладкой патоки. Я лучше всех умела выживать — и потому оставалась на вершине. Но моей единственной мечтой было, чтобы мой сын, моя радость, взошёл на престол своего отца как законнный фараон — и ему никогда не пришлось подниматься по лестнице из костей.
Было время, когда я верила, что это возможно — но всё изменилось, стоило моему царственному любовнику заболеть. Грызня за власть началась задолго до его смерти. Мой маленький Тий, он не успел научиться стоять на краю — и погиб первым. Над ним не возвели гробницы, не нарекли именем, достойным его крови — закопали в пустыне, как дворовую собаку. И само существование потеряло для меня всякий смысл — ведь тогда мы верили, что непогребённая душа заблудится в Дуате, никогда не достигнет чертогов Осириса, не ступит в благословенные поля Иалу.
Когда настал и мой черёд, я была дерзка с богами:
«Я пришла к тебе, Великий Владыка. Я забыла твоё имя и не хочу вспоминать. Я буду говорить правду — впервые за отмеренный мне срок. Я творила несправедливость. Я не уважала ни людей, ни богов. Я творила зло. Я убивала, воровала, пила и прелюбодействовала. Я не соблюдала богослужений. Накажи меня пустотой и забвением, ибо никто не ждёт меня в вечности. Да сожрёт меня Амат». [1]
Я ждала, что в гневе они тотчас оборвут мои мучения.
