— Я понимаю, — Анмай опустил голову. — Что с нами будет?
— Теперь вы не представляете опасности. Поэтому мы не причиним вам ни малейшего вреда.
— Я надеюсь…
Анмай взглянул на юную пару — они застыли, обнявшись, в центре зала, испуганные, но не сломленные — потом отвернулся. Как ни забавно, но страшно ему не было — зато его вновь терзал палящий, мучительный стыд. Только что он едва не уничтожил всё, ради чего сражался — из-за собственной подозрительной трусости. Лишь сейчас он понял, на грани чего стоял — после такого свершения возврата уже не было бы и он, рано или поздно, стал бы жертвой собственного зла. Но ещё больнее угрызений совести его терзала беспомощность: он совершенно ничего не мог сделать и был полностью в чужой воле… как и его любимая… его друзья… Вот это оказалось поистине невыносимо — знать, что самые близкие тебе из-за твоей же глупости тоже лишились свободы. В самом деле, зачем он торчал здесь, как дурак, зная, что Файау неизбежно придет сюда? Чего он ждал? Ответов не было. Но, раз он один виновен, то один и будет отвечать за всё…
«Послушайте, — обратился он к «Укавэйре». — В случившемся виноват только я. Мои друзья тут ни при чем. Со мной вы можете делать всё, что хотите, но они… я прошу отпустить их».
«Единственной победой файа в Последней Войне, — насмешливо ответила «Укавэйра», — было то, что они не считали себя невинными жертвами. Не бойтесь. Вы делали то, что должны… не так, как следовало, но вы не знали лучшего способа. Кризис назревал уже очень давно. Уже тысячу семьсот лет в Файау нет никакой идеологии, отдельной от естественного стремления любой жизни жить дольше и лучше, осваивать новые ниши и формы. Файау следует этому стремлению, просто потому, что иной достойной цели нет. Но по пять процентов файа хотят изменить мир, в котором живут, — в лучшую сторону… или в худшую. Это типичное для всех рас статистическое распределение. Проблема в том, что поборники агрессии и мучительства слабых представляют собой организованную силу, владеющую всеми нашими достижениями. Создателям Файау удалось направить их желания вовне… так появилась Игра в завоевание. Это было страшное решение, но без него Файау разодрала бы себя в клочья».
— А как же ваши виртуальные миры? — Вэру решил говорить вслух. — Разве они не могут воплотить любые, даже самые сумасшедшие желания?
— Могут. Но мы научились не подменять реальную жизнь иллюзией. Две тысячи пятьсот лет назад Файау едва не свернулась в своем виртуальном мире. Множество рас погибло в этой ловушке и нам с трудом удалось избежать её. И потом, ведь виртуальные миры развиваются тоже. Однажды они переходят предел, за которым страдания жертв становятся такими же, как в реальности. Уже очень давно мы поняли это, и с тех пор эта дорога закрыта. Игра в завоевание была — в свое время — гениальным ходом. Всего две гражданских войны за три тысячи лет — очень неплохой результат. Но всему приходит конец. Они хотят получить Линзу для Игры и вас — для мести. Мы против, и она стала краем, за который нам нельзя отступать. Мы должны выбрать путь. Или мы уничтожим зло в себе — или оно исподволь уничтожит нас. Терпеть это мучительство дальше нельзя. Мы должны решить. Файау очень обширна, и, хотя наша связь действует мгновенно на любом расстоянии, определение мнения всех её частей займет немало времени. Кто победит, мы не знаем, но это решится самое позднее через сутки. На этот срок мы должны оставить вас, Вэру, и наш вам совет: если здесь появятся сторонники «Астрофайры» — бегите немедленно, прежде чем они успеют овладеть Сверх-Эвергетом Линзы. Даже если это уничтожит её. Потому, что это будет значить — мы проиграли, и уничтожить невинных, — при всей чудовищности этого — будет всё же не столь жестоко, как отдать их навечно в руки изуверов.
— Вы говорите, что мы будем равны — насколько это возможно, — сказал Анмай. — Если так, то вы должны ответить на мои вопросы. Прежде всего — кто вы? И чем хочет стать Файау?
— Мы можем ответить. Но это потребует времени.
Анмай усмехнулся. Не прошло и секунды, как он уютно устроился в кресле, с нетерпением ожидая рассказа «Укавэйры»… как и Хьютай, и Айэт с Юваной.
— Мы такие же файа, как и вы, лишь обитающие в интеллектронной системе, — начала машина. — Различия существенны, но здесь неважны. Две тысячи лет назад, когда Файау вышла в большой космос, мы были очень наивны. Мы не знали о Кунха, о не-планетах, о Последней Форме — ни о чем. Знание пришло незаметно…
— Кунха? — спросил Анмай, словно пробуя незнакомое слово на вкус. — Что это?
— Это довольно сложно объяснить. Из тридцати известных нам предыдущих сверхрас по-видимому ни одна не превосходила сколь-нибудь явно Файау. Причины этого очевидны: Природа накладывает множество ограничений на экстенсивный путь развития, таких, как конечная скорость переработки информации или же скорость света. Они определяют «потолок» развития технологий, по достижении которого оно может идти вширь, но не вглубь. Однако, хотя законы Вселенной накладывают жесткие ограничения на устремления разумных существ, они сами не являются неизменными. Так называемые «универсальные постоянные» вовсе не постоянны. Познание законов Природы — это только первый шаг. Второй шаг — их изменение, и мы его уже сделали. Проблемы на этом пути скорее технические, чем принципиальные. Понятно, что деятельность всех овладевших Йалис цивилизаций сосредоточена именно в этом направлении — изменении слишком суровой для жизни структуры мироздания.
Однако из основ космогонии следует, что возраст Вселенной составляет пятнадцать миллиардов лет. Первые звезды сформировались двенадцать миллиардов лет назад. То есть, возраст древнейших цивилизаций должен составлять семь, возможно, девять миллиардов лет. Из этого следует логический вывод: сейчас уже вся Вселенная является преобразованной, искусственной средой, построенной по чуждым нам, но все же логическим и потому хотя бы отчасти познаваемым принципам.
Анмай удивился: почему же тогда она накладывает суровые ограничения на предел могущества цивилизаций?
«Укавэйра» ответила: причины этого нам невозможно узнать. И, в то же время, они очевидны — цивилизации, разделенные непреодолимой пропастью световых лет, смогут, быть может, обмениваться информацией, но их непосредственные встречи — и тем самым, вероятность конфликтов — сводятся к нулю. Интеллектронное моделирование подтвердило, что Вселенная, лишенная ограничений на развитие сверхрас, была бы гораздо беднее разумной жизнью, чем обладающая ими. Таким образом, физика Космоса — лишь отражение его, Космоса, социологии. Культуры, способные отказаться от собственного безграничного развития, обрекающие себя на бесконечное «прозябание» в тисках созданных ими же ограничений ради того, чтобы в мироздании царил мир, наглядно показывают нам, чем же должна быть цивилизация.
— Почему же тогда стала возможна экспансия Файау? — спросил Анмай.
На это у «Укавэйры» был готовый ответ: одна возникшая первой культура, одна цивилизация, не могла овладеть всей Вселенной — просто в силу её непредставимых размеров. На заре мироздания возникло множество независимых областей изменяемой физики, обитатели которых, естественно, стремились к разным целям. Поэтому между ними разыгралась борьба, превосходящая всякое воображение, и те отголоски взрывов квазаров и распадающиеся галактики, которые мы наблюдаем в миллиардолетнем пространственно-временном отдалении, суть только отголоски этой, уже ушедшей в небытие войны. Многие сверхрасы, несомненно, должны были в ней погибнуть. Уцелевшие, осознав бессмысленность борьбы, пришли к некому единому образу действия, но, будучи разделенными громадными расстояниями, не смогли полностью его согласовать. Именно поэтому в физике мироздания остались незаконопаченные «лазейки», позволяющие наиболее дерзким из юных рас обходить наложенные на них ограничения. Вдобавок, между законодателями мироздания ещё продолжается тайная борьба, в которой одни хотят опрокинуть ограничения, а другие — ещё более укрепить их. Множество возникших позже цивилизаций, несомненно, также стремятся перекроить законы мироздания на свой лад: таким образом, весь Космос представляет собой арену титанической битвы за сохранение мира.
Поэтому, хотя межгалактическая сверхраса Файау — единственная в этой области Вселенной, другие её области занимают сверхрасы более древние. Они выше её по могуществу и иные по влечениям. Каждая владеет Йалис и, рассеивая в своем пространстве нужные разновидности лептокварков, изменяет его физику в ту сторону, которую сочтёт нужной. Локально это требует столь малых приложений энергии, что не сопровождается вообще никакими заметными побочными эффектами. Но для изменения физики в космических масштабах нужна и космической мощности энергия: недаром их машины, предназначенные для этого, стали самыми большими искусственными объектами в этой Вселенной, и самыми яркими из всех её объектов. Это крепости, базы, участники Кунха, ведущейся уже семь миллиардов лет, изменяющие сущность мироздания — вроде Сверх-Эвергета Линзы, только неизмеримо мощнее и больше. Они достигли четвертого уровня Йалис, управляя размерностями пространства — и они не подчиняются уже более никому. Конечно, изменения физики в масштабах всей Вселенной происходят очень медленно. Как бы ни была велика мощность древних генераторов Йалис, она может создать заметные изменения лишь за миллионы лет. Это очень много, даже для машин. Но борьба не прекращается никогда.
