постоянно казалось, что сейчас за мной вернутся. Я не могла заставить себя жить. Та пара глаз смотрела на меня в собственной ванной, в гардеробе, даже в церкви. Я бросила играть в теннис, потому что просто боялась. Не помогли даже охранники, не выпускавшие меня из виду. Я не чувствовала себя в безопасности. Спать-то начала нормально, только представляя, как под моей дверью стоит парень в кожаных ботинках и штанах цвета хаки. Именно тогда отец решил переехать, бросив все, что имел в родном городе. Чтобы дать мне возможность снова дышать….
— Яна, говори. Говори, все, о чем ты молчала. Но знай, что больше мы к этому не вернемся. Потому что забудем, хорошо? — он покрывал мое лицо быстрыми поцелуями, от которых перехватывало дыхание. Хотелось притронуться к нему, ощутить тепло кожи. Только с ним ощущение безопасности накрывало с головой, только в его руках мне было спокойно, только от его взгляда я ощущала себя оголенным нервом. Становилась мягкой, как топленое масло, была вывернутой наизнанку. Плотная занавеска тайн, секретов рухнула, подняв в воздух пыль прошлого. Я много лет молчала, отказываясь говорить с психологами, родными и даже с отцом, а с Олегом все было просто.
— Я возненавидела те кеды. Сбросила их, как только выползла, и бежала домой босиком. Не чувствовала боли, только крупную дрожь, пробивающую тело насквозь. Она не давала отключиться от шока. Не помню, как нашла дорогу к дому. Не помню, сколько бежала, не помню, кричала ли. Но, как только выбежала к детской площадке, у подъезда затормозила машина отца. Они с охранниками высыпали, освещая двор яркими лучами фонариков. Помню, как он скинул пиджак и закутал меня, усадив в машину. Только тогда я ощутила настоящую боль. Она, как змея душила, перекрывая приток кислорода, спускалась к глубокому порезу на попе. Когда тот парень прижал меня к себе, я давилась спазмами тошноты от отвратительной вони. Запах кислого пота и резкого парфюма оседал на языке, сжимая глотку. Даже сквозь дрожь чувствовала, как ледяное лезвие ножа вонзается в мою плоть, разрезая ее, но не чувствовала боли. Стояла, сотрясаемая дрожью и рвотными позывами. Думала, что хуже быть не может.
— Не останавливайся…
— Меня привезли в больницу. Отец ревел, как загнанный зверь, не сразу подпустив ко мне врачей. Сам омывал мои ноги, вытаскивая осколки битого стекла, по которому, оказывается, я бежала. Помню его глаза, наполненные болью. Если бы отец … Если бы я попросила отца найти тебя, вместо того чтобы мчаться с царапинами в больницу, то…
— Ян? Прекрати. Все так, как должно быть. Это ничего бы не изменило. Жизнь расставила все на свои места. Я там, где должен быть, ты там, где должна. Я не отпущу тебя и не оставлю. Слышишь? Я давал тебе выбор не для того, чтобы ты металась между мной и отцом. Мне нужна уверенность, что ты сможешь принять меня такого, какой я есть. Потому что мне нужен смысл жизни. Я должен понимать, ощущать всем телом причину, по которой иду по тонкому льду. Слышишь? Я не умею жить без цели. Нужна осознанная причина, разложенная логически по полочкам. Потому что вариантов изменить реальность нет. Я заложник. И этому нет предела, милая.
— А отец? — не могла не задать вопрос, душивший меня все это время.
— А с ним что-то не так? — заметила, как Олег снова побагровел, как пульсирующая вена вновь выступила на лбу. Злится. — Успокойся.
Услышала одно только слово. Одно слово — «успокойся», и стало легче. С груди свалилась многотонная плита, мешающая раздуваться грудной клетки. Горло сжалось в преддверии слез облегчения. Прижалась к нему губами, ощущая солоноватость кожи. Вдохнула дурманящий аромат и закрыла глаза.
— Почему? Почему одна и та же операция может пройти по-разному? Ведь так не должно быть? Меня учили на математике, от перестановки слагаемых сумма не должна меняться! Почему кто-то пробегает мимо гаража, за которым стоят отморозки, а кто-то путается в шнурках прямо перед ними? Почему одни выходят замуж и живут душа в душу до конца своих дней, а кто-то вдовеет в молодости? Ведь условия одинаковы? Одна и та же дорожка в гаражах, или два любящих человека. Почему?
— Мы не всегда осведомлены точно, кем являемся. Сегодня мы слагаемое, а завтра делимое. Просто живи, Кролик, а об остальном я позабочусь… Со всем разберусь. А ты просто живи…
Глава 35
Олег
Нога выстреливала острой болью при каждом ударе об асфальт. Но желание вернуться к пробежкам было сильнее. Я ждал того момента, когда смогу сбежать с двадцать пятого этажа по лестнице, ощущая горячий поток крови, струящийся по венам. С наслаждением предвкушал приятную истому мышц, нервную дрожь в теле и легкое головокружение от частого вдыхания еще не загазованного утреннего воздуха.
Мы провели на даче почти две недели. Бесконечный поток дней, приносящих полное расслабление. За много лет я ни разу не был в отпуске, передвигаясь от одного города к другому. Никогда не задумывался, что можно просто гулять по лесу, сшибая пушистые комочки снега с веток. Просто наблюдал, как Янка играет со Снежком, которого привез Сизов почти сразу после нашего приезда. Особенно полюбил вечерние походы в баню. Янка садилась мне на спину и, растирая липкий мед, нежно гладила все мои шрамы, разгоняя застоявшуюся кровь. Обводила каждую неровность, разминала кожу, прорабатывала каждую мышцу, не щадя своих тонких пальчиков.
Не знал, что нет ничего приятнее, чем просыпаться после обеда, ощущать приятную влажность от ее щеки, чувствовать дрожь от ее горячего дыхания. Пытался безмолвно остановить время, наслаждаясь каждым мгновением. Сдерживал движение грудной клетки, чтобы не разбудить, не потревожить. Наслаждался болезненными спазмами сердца, глядя на ее соблазнительный силуэт, прикрытый тонкой простыней. Подавлял желание проскользить по длинным ногам, чуть задержавшись на нежной коже ягодиц. Видел, как она жмурится и изо всех сил старается не рассмеяться, потому что наслаждается минутами утренней молчаливой нежности.
Телефон молчал, не издавая ни звука. Казалось, вернее, хотелось так думать, что о нас просто забыли, что окружение просто проснулось утром и забыло о нас, как о рутинных проблемах ушедшего дня. Представлял, как они с угрюмым видом повязывают галстуки и бредут к своим машинам, поеживаясь от холода,
