уже глумление над ними! Это к вам-то, которые вспомнили о богах лишь теперь!.. На телегу их!
К запятнанному подступили с верёвками.
— Что, выродок, дашься по-доброму, или хочешь отведать цепа перед петлёй? Ты ж только скажи, как тебе больше нравится, а мы устроим.
Он посмотрел на людей, окруживших телегу, храмовников и стражей, одинаково стриженых в кружок, с одинаковыми каменными лицами, замаранными в алом. Посмотрел на нептицу, что шипела, вздыбив перья, но не понимала ещё, бросаться в бой или нет, и на рычащего пса.
Наверху зарокотало, будто и там ворчал зверь, и капли западали чаще и гуще.
Шогол-Ву утёр мокрый лоб, отвёл влагу, что текла в глаза. Подумал о том, что женщинам должно было хватить времени, чтобы уйти, и больше можно не выгадывать.
— Я пойду сам, — сказал он. — Но лучше послушайте Чёрного Когтя. Нам нужно в Запретный лес.
— Ври больше! — ответили ему. — Разве дети леса не такие же выродки, как вы, только хуже? Что делать богам в мёртвом лесу? Они его, небось, стороной обходят!
Их связали наспех, бросили на телегу, и она тронулась. Своего раненого храмовники не взяли, оставили у дороги, и кто-то остался с ним.
Под щекой запятнанный чувствовал тело, жёсткое и холодное даже сквозь полотно. В нос лезли запахи мокрой шерсти и горелой плоти.
Нептица, он слышал, вскрикивала тонко и протяжно, бежала следом. Не трогала людей, и её не гнали.
— Надо же, как зверь привязался, — подивился кто-то.
— А мешать нам не станет, когда мы этих, ну…
— Станет, так погоним.
Перед лицом темнело набухшее от влаги дерево борта. За ним — телега ехала не быстро — шагал стражник, выпятив подбородок. Если поднять взгляд, можно было уже увидеть городские крыши, тоже деревянные, старые, тёмные, едва заметно выгнутые книзу. Здесь попроще, а дальше, ближе к храму, узорные, будто оплетённые кружевом по краю, с резными столбами и ставнями, с фигурами на стыках скатов. Чаще то были рогачи, когда по шею, а когда и с копытами, вскинутыми в беге, но попадались и птицы.
Шогол-Ву однажды шёл через этот город.
Не видавший прежде ничего, кроме общих домов Косматого хребта и бедных поселений, он на каждом шагу застывал, поражённый, и забывал о торговце, которого они вели. Старшие то и дело окликали его, следя, чтобы не отстал, а значит, отвлекались тоже. Торговец держался за пояс, туго набитый золотыми и серебряными раковинами, и сердился, и боялся покупать товар, раз его оберегают так плохо. И заплатил потом меньше оговорённого, хотя всё прошло хорошо и они вели его из Зелёных угодий, а после с товаром плыли лодками до места, где Пламенка впадает в море Огня, и грузили тюки на корабль.
Шогол-Ву знал, что от окраин до храмовой площади идти недолго, а ехать ещё быстрее, даже если телега едва ползёт.
За спиной возился Нат. Запятнанный дождался, когда телегу тряхнёт, и сдвинулся так, чтобы лечь ближе. Нащупал верёвку. Прошептал:
— Следи за стражем. Скажи, если посмотрит.
Нат запрокинул голову, коснувшись затылком, и прошептал в ответ:
— Ты что задумал?
— Развяжу. Подниму шум, постарайся уйти. Хвитт… забери тоже.
— Ну, чего пялишься? — грубо воскликнул Нат и чуть позже прибавил шёпотом:
— Всё, не смотрит.
Шогол-Ву, не сводя глаз со стража, шагавшего со стороны его борта, нашёл узел и принялся его ослаблять.
Клура вели отдельно, на верёвке, как зверя. Видно, чтобы унизить напоследок.
Старик шёл рядом, и сквозь шум шагов и тихий шелест падающих капель долетал его голос, напевный, дрожащий и торжествующий.
— Я понимаю, Чёрный Коготь, понимаю, о чём ты думаешь. Неприятно сознавать, что был неправ, а? Тяжко признать свою вину? Думаешь, мне не понять, но я лучше других понимаю и знаю, как это больно. Знаю, потому что сам через это прошёл.
Старый храмовник откашлялся и продолжил громче:
— Я, Анги Глас Богов, поставленный служить им верно и честно, был слаб, и признаю это без стыда и страха! Где следовало проявить силу и твёрдость, я был мягок. Не знал я, что эта мягкость хуже зла! Вот, посмотри… а, ты не видишь теперь, так послушай.
Ненадолго повисло молчание, лишь стучали о камень копыта рогачей да поскрипывали колёса. Слышны были тяжёлые шаги стражников, их вздохи и покашливание, негромкий лязг оружия и шёпот дождя.
И удушливо веяло гарью, как бывает у свежего пепелища.
— В этом доме жили хорошо и богато, хвала Трёхрукому. Но спроси меня, разве были они благодарны? Спроси, и я отвечу, что в трактире их видели чаще, чем в храме. Не возносили они хвалы, не делились излишками, не платили добром за добро. Из-за таких и черствеют сердца богов!
Старик прерывисто вздохнул и продолжил с горечью:
— Но здесь и моя вина, и немалая. Мне следовало наставлять их, пока не стало поздно, пока боги не разгневались, пока долг не вырос до того, что пришлось отдать эту цену… Оттащите бревно с дороги! Как, по-вашему, проедет телега?
Рогачи встали, фыркая. Слышно было, как люди, тяжело дыша и переговариваясь, принялись за дело.
— Чего уставился? — крикнул Нат. — Глаза намозолишь!
— А того, что ты сейчас запляшешь в петле, — с неожиданной злостью ответил страж, — а я полюбуюсь. Даже моргать не стану, чтобы и мгновения не пропустить. Ты и дружок твой…
— Ладно, Йерн, — подал голос возница. — Мы своё получим, а только осторожнее. Меньше говори.
— Да что я вам сделал-то? — воскликнул Нат. — Впервые видимся!
— Я тебе на ухо шепну, — пообещал возница. — Позже.
Стражи умолкли, и донёсся голос старого храмовника:
— Мы не хотели, чтобы огонь перекинулся, но, видно, так решили боги. Все, кто здесь жил, спаслись. Трёхрукий их не оставит.
— Так не все спаслись, — хмуро сказал кто-то.
— Все! А кто не спасся, старик, который ходить не мог?
— Дитя ещё… Сгубили мы души невинные.
— Мы не хотели их смерти, значит, нашей вины в том нет. И разве некому было им помочь? Почему остальные, кто жил в доме, о них не подумали? Пусть винят теперь себя!
— Так ведь…
— Я говорил и повторю: каждый, кто верен богам, должен не только сам жить праведно, но и близких наставлять, помогать им. Мы в ответе за близких. И я в ответе, и думаете, сердце моё не болит, когда приходится защищать вас, невинных, такой ценой?.. Хотя, если подумать, кто из нас невинен?
Он, видно, обернулся, голос зазвучал отчётливее. Шогол-Ву застыл, бросил тянуть верёвку.
— Скажи нам, Йерн, или ты, Йон, верно ли вы служили богам!
— Ты знаешь!.. — зло начал страж,
