Он помолчал ещё, думая о чём-то своём и качая головой в такт движению телеги, а после продолжил:
— В пору снега ребята одно дельце провернули и гуляли у Мала. Магна выпила, плясала во дворе босая, никто в дом не погнал… ну, должно быть, все перепились, какое им дело. Слегла она с горячкой, а там и малый слёг. И всё, не встали уже. У нас тогда с Малом крепкая размолвка вышла, я себя корил, что раньше не прознал и в белый лес их не отвёз. Думал, может, успел бы. Малу не мог простить, что он сказал, будто ему их лучше схоронить было, чем в Мёртвый лес отправить. А теперь вижу, его правда.
Помолчали.
— Жаль, что так вышло, — сказала Хельдиг.
— Нечего жалеть: ясно, кто бы вырос…
— Жаль… — начали одновременно Клур и Нат, и оба смолкли.
— Говори ты, — велел Клур.
— Вот хорошо, что ты позволил!.. Жаль, говорю. Детям жить после нас, и так оно чудно выходит, что вроде ты умер, а вроде и не полностью. Осталось что-то от тебя в этом мире. Тебе уж, конечно, не пить вино, и баб не обнимать, и не ехать вот так, рано утром, неведомо куда, но будет кому продолжить этот путь. И память останется, но тут уж от твоих стараний зависит, хорошая или дурная. Я думал, сын подрастёт, расскажу ему о себе — чего скалишься, дохляк, думаешь, я ничего достойного не совершал? Уж я бы постарался, чтобы он тепло обо мне вспоминал! Тогда бы, может, и помирать было не жалко, да что теперь… Ну, говори, что хотел.
Но Клур только покачал головой, храня молчание.
Серое одеяло над головой начало алеть. Не у края, как обычно на рассвете, а пятнами, будто в воду, которой его мочили, подмешали кровь. Крови делалось всё больше, и пятна расползались, сливаясь, пока холм не сделался алым от края до края.
— Дурной знак, — сказал старый охотник. — И плохая тропа.
Дорога вела к мосту через Пламенку и дальше, в Заречные Врата, деля город надвое: широкий торговый путь, и никаких других рядом. В другое время путники, может, и сумели бы объехать полями, но не теперь, когда земля размокла.
— Боишься, старик? — усмехнулся Клур.
Он не чуял лица, и улыбка вышла кривой, похожей на оскал. Губа задралась, обнажая острые зубы и потемневшую плоть над ними. Прежде он всё время хмурился, и уж лучше бы хмурился.
— Чего мне бояться, чёрный пёс? Хуже смерти ничего не случится, а к ней я готов. И не стану держаться за тело, как делаешь ты! Но только глупец поедет сейчас по землям Свартина, через город, полный храмовников.
— Не дрожи! Это и мои земли, и меня знает каждый. Я мог бы провести всё ваше племя, никто бы и слова сказать не посмел. Только глупец будет недоволен тем, что я сопровождаю вас.
— Да если люди там ждут конца и брагу хлещут, как в Плоских холмах, — сказал Нат, — то мы и без тебя могли бы пройти с песнями и плясками, никто и не заметил бы!
Клур смолчал.
Разбуженный промозглой моросью, поднялся ветер. Встряхнулся, качая травы, и побрёл, негромко воя. От его голоса, низкого, ровного, закладывало уши.
Рогачи трясли головами, прядали ушами: видно, ветер донимал и их.
— Впереди путники! — воскликнул Зебан-Ар. — Двое.
— Два рогача, — сказала охотница, приглядевшись. — Людей трое. Торопятся.
— Что с того? — спросил Клур. — Путники на этой дороге — не диво. Час, правда, ранний…
Всадники спешили, нахлёстывая рогачей: старик и двое помладше. Клур вскинул руку, призывая их остановиться.
— С дороги!.. С дороги!.. — прокричал старик, не сбавляя хода.
Чёрный рогач прянул в сторону, взвизгнул пёс, и всадники пронеслись мимо, только грязь брызнула из-под копыт. Их рогачи храпели, выкатив глаза, роняя пену. Поводья были обрезаны.
— Что такое? — нахмурился Клур.
— Видно, каждый спасается как умеет, — сказал Нат. — Может, к морю едут.
Дальше по дороге нашлась оставленная телега, гружённая тяжело. Ось не выдержала, сломалась.
Телега накренилась, и поклажа, не закреплённая, съехала, часть её вывалилась на дорогу: посуда, целая и битая, сундук с отлетевшей крышкой, корзины с припасами. Пропитывались грязью расшитые рубахи, дробились осколками расписные блюда, и тонули в колее, выпав из короба, каменные фигурки богов.
Старуха, седая, простоволосая, бродила рядом, заламывая руки.
— Что случилось, мать? — спросил её Клур, останавливаясь.
— Бросили меня, паршивцы! — забормотала старуха, глядя в сторону. — Меня бросили, оставили меня!.. Ай!..
Она подняла глаза.
Кто знает, что её испугало — Клур, охотница с луком за его спиной или белые рогачи, только старуха заскулила, вскидывая узловатые руки, попятилась и бросилась прочь. Запнувшись о жёсткие стебли, упала и поползла по траве, воя.
— Нужно ей помочь! — воскликнула дочь леса.
— Как, если она боится нас? — возразил Клур. — Будешь гоняться за ней по полям? И чем поможешь? Едем дальше.
Они тронулись.
Шогол-Ву свистнул, подзывая нептицу — та уже влезла на телегу и рылась в чужих припасах. Пёс тоже что-то подъедал, сунув морду в корзину. Эти двое неохотно, но послушались, с сожалением оглядываясь на брошенную добычу.
Впереди лежала река, алая под алым небом. Мост, потемневший от влаги, соединял берега, и чёрная его тень плясала в неспокойной воде.
Ветер был здесь. Он плескался под аркой, гудя, и поднятые им волны с шумом разбивались о каменную ногу моста.
К мосту тянулись люди — кто пешком, налегке, кто верхом. Чуть поодаль грузили лодку. Две телеги на той стороне застряли, сцепились колёсами. Рядом стояли трое, махали руками — видно, ругались.
Город лежал впереди тёмным холмом, и дым клубился над ним.
— Что в городе? — спросил Клур у мужика, спешащего по обочине.
Тот кренился под тяжестью узла и откликнулся, не поднимая головы:
— Храмовники шибко лютуют… Если дело ваше не больно важное, поворачивали бы!
Он крякнул, перехватывая груз удобнее, и продолжил путь.
Следом за ним ехала женщина, молодая, напуганная. Она удерживала перед собой девочку, видно, дочь, а та плакала. Их рогач, безрогий, с седой мордой, храпел, косясь на всадниц большим тёмным глазом, и то и дело пытался повернуть назад. Женщина выбивалась из сил, пытаясь удержать дитя, поводья и спадающую с плеч накидку.
— Стой! — воскликнул Клур, вытягивая руку.
Старый рогач послушал, замычал испуганно, замотал головой и попятился. Всадница, не понимая, глядела, расширив глаза, и дёргала поводья.
— Дай свою накидку. Дай, я заплачу тебе!
Он рванул одежду с плеч, и женщина закричала, отстраняясь:
— У меня ничего нет, ничего! Отпусти!
— Мне нужна только эта вещь, ты, дура!
