между двумя большими деревянными барабанами. Если ты мне не угодишь, тебя протянет между ними и раздавит в лепешку прежде, чем ты вздохнешь. Ты меня понял?
– Понял! – раздался слабый голос.
– Теперь перескажи в точности, какое оружие и талисманы ты носишь при себе.
Сидрус принялся перечислять инвентарь своего имущества; Измаила поразила длина описи. В конце Небсуил выступил из тени; в руке он держал черного голубя. Он подмигнул Измаилу и подбросил его в воздух.
Птица исчезла навстречу небу, а он опустил деревянный рычаг, скрытый в стене. Барабаны провернулись, теперь медленнее, и Сидрус вернулся на пол. Он побелел от натуги, пока висел на перекрученных руках и болтался, как марионетка. Пронзил взглядом Небсуила, который вложил в широкий раструб короткого ружья шарик из листьев и сунул в лицо Сидрусу.
– Ешь.
– Пошел ты!
– Жри успокоительное или жри свинец – осколки ждут не дождутся.
Висящий знал, что Небсуил это сделает, так что всосал липкий шарик широкими губами. Небсуил помог, ткнув винтовкой и высекая искры о зубы Сидруса.
– Никто не оскверняет мой дом. Никто не убивает в моей приемной. Теперь глотай.
Он снова сунул ствол в адамово яблоко Сидруса. Тот подавился и проглотил, бушуя глазами. Рычаг снова дернули, и клирик упал на пол. Небсуил уже высился над ним с острым изогнутым кинжалом. Он срезал веревку с рук священника с ловкостью, продемонстрировавшей, как легко он мог бы проделать то же самое с его горлом.
– Сложи оружие и талисманы на стол и иди, – Небсуил стоял у двери с разрывным ружьем на изготовку.
– Вас двоих я по-прежнему одолею.
– Возможно, но страшной ценой. Так или иначе, у нас есть сведения, необходимые тебе для поиска Лучника. Сведения, которые тебе теперь будут дорогого стоить. Ты больше никогда сюда не придешь. Если переступишь порог, то умрешь. В будущем общаться мы будем только через птицу. Ты понял?
– Я хочу знать все – СЕЙЧАС! – гаркнул Сидрус.
– Сомневаюсь, что у тебя есть время.
– У меня есть столько времени, сколько нужно, – сплюнул он в ответ.
– Сколько ты добирался сюда?
– ЧТО?
– Сколько?
– Три дня.
– Так я и думал. Я дал тебе сорок часов на возвращение.
– Что ты мелешь, старый дурак? – осклабился Сидрус.
– Я сказал – отныне мы общаемся только через птицу. Четверть часа назад я послал в твою келью черного голубя. Он несет мой последний запас спасительного противоядия для Mithrassia Toxia – споры которой ты всосал с моей винтовки несколько минут назад.
– Митрассия? Ты дал мне митрассию?
– Да. Я солгал об успокоительном. Вот почему у тебя нет времени обсуждать, чем мы можем тебе помочь.
На миг Сидрус лишился речи, а потом бросился к двери.
– Молись, чтобы в небесах между нами не повстречалось ястребов, – крикнул Небсуил в качающуюся дверь.
Целитель начал прибираться и взялся за жалкое израненное тело старого черного воина. Измаил попытался встать с кровати, чтобы помочь, но его остановили и велели отдыхать.
Небсуил исчез снаружи, чтобы избавиться от тела, затем вернулся в притихшую комнату и начал готовиться к очистительному ритуалу, который продлится пять дней. Много минут Измаил наблюдал за ним, прежде чем наконец спросить:
– Пожалуйста, скажи, что такое митрассия?
Шаман коротко простонал и устало сел на край кровати, мягко похлопав Измаила по ладони.
– Молодой человек, тебе действительно не стоит знать; ты уже окружен тенью и холодом, и я не возьму на себя грех, рассказав еще больше. Сейчас тебе надо выздоравливать; надо предаться разумом и телом свету и теплу. – Он начал подниматься, потом повернулся, и его лицо со скрипом расползлось в невольную ухмылку. – Остановимся на том, что симптомы митрассии стойкие и невыразимые.
* * *
Он начинал чувствовать свои годы. Не в смысле истощения – Мейбридж был силен, поджар и гибок, с телом человека вдвое моложе него, – но начала напоминать о себе нехватка времени впереди. Он начал осознавать, как много еще нужно сделать и какой короткий оставался срок.
Почти каждый день он выступал перед публикой, генерировал интервью и статьи – человек на всеобщем обозрении. Зоопраксископы были популярны как никогда, и он сумел забыть о своем разочаровании в них; они приносили небольшое состояние и трубили о его репутации куда больше, чем серьезная работа, которую бесконечно не замечали и недооценивали.
О своей утерянной в Лондоне машине он вновь задумался после встречи с Эдисоном, когда они обсуждали возможность присовокупления звука к движущимся картинкам. На вкус Мейбриджа, Эдисон был нетерпелив и несколько поверхностен; не больше чем механик с эго, устремленным к славе и богатству. Американец больше смахивал на новую породу предпринимателей-шоуменов, а не на сына науки; у него нашлось бы больше общего с Барнумом и Бейли[33], чем с Ньютоном и Галилеем.
Однако встреча послужила ясным указанием на глубокое значение его собственных знаний и их смысла – они находились вдали от производства игрушек для грошового развлечения. И Мейбридж вернулся к тому скрытому заряду, что наблюдался в фотографических изображениях. Он отправится за своей машиной, когда будет шанс, чтобы уловить феномен и объяснить его действие для избранной и достойной аудитории.
Тем временем многие из стаи пациентов, которыми он занимался, вернулись в родные гнезда; инвестиции окупались с процентами, а Стэнфорды по-прежнему покровительствовали его творчеству. Он был оправдан, богат и мог делать все что пожелает.
К его удивлению, казна Винчестеров перед ним так и не раскрылась; безумная старуха не дала ни гроша. После всего позора и потраченного времени она так ничего и не заказала. Иногда он вспоминал о ней, все еще запертой в своем мавзолее, никого не впускающей и пристраивающей пустые комнаты для мертвецов доска за доской. Думал о миллионах долларов, что еще приносило то старое ружье, по центу за каждый взвод – по центу за очередной гвоздь для ее деревянной крепости; всего лишь очередная сбрендившая карга в футляре. Как там звали ту старуху у Диккенса?
Много лет назад он купил жене на день рождения подписку на журнал; это было английское издание. Он так и видел до сих пор выражение на ее угрюмом кислом лице, когда он вручил ей подарок. Мейбридж считал это хорошим выбором: журнал и почтовый сбор были дороги, но стоили того. Это бы научило старую суку уму-разуму, если бы она хоть раз села и почитала; просветило бы и принесло культуру в ее равнинный разум. Но нет, с тем же успехом он мог бы сжечь тяжело заработанные деньги, такая ему была благодарность. В
