Замираю. Подвисаю.
— Ты мне всю ночь стихи свои декларировал! — выдает на полном серьезе, открывает рот и беззаботно ловит танцующие на морозном воздухе снежинки.
Какого… Да не может быть! Я не стал бы читать ей эту дичь!
— Стоп, что это? — в ее голосе звучит наигранная тревога. — У тебя скулы порозовели, Ян? Или мне кажется?
Непроизвольно вздрагиваю, когда она дотрагивается до них подушечками пальцев. Нежно, ласково и осторожно. Еще и глазищами своими терзает так, что меня наизнанку выворачивает.
Каждую мышцу тремором сводит. Сердце заходится рваными стуками. Кровь громыхает неистовой пульсацией в ушах.
Сглатываю.
Смотрю на нее. Смотрю.
Все. Закоротило…
Стремительно наклоняюсь к ней ближе.
— Ты просил впустить твоих демонов, — выдыхает прямо в губы и одновременно с этим выставляет между нами руку, не позволяя ее поцеловать. — Я должна знать, если впущу, — переходит на взволнованный шепот, — что получу взамен?
Поднимаюсь. Резко ставлю девчонку на ноги. Поправляю на ней шапку, натягивая ее плотнее на уши. Потуже завязываю шарф. Беру за руку и веду назад к дому.
Пока идем, молчу.
«Если я впущу их, то что получу взамен?»
Это не вопрос, это выстрел.
Что в действительности я могу дать ей? Довольно глупо было бы не признать, что Дарина слишком хороша для меня. Во всех смыслах…
Сергей паркует машину прямо около ступенек. Выходит, поправляет ворот пальто, здоровается с Арсеньевой и протягивает мне руку.
Именно его приезд позволил поставить на паузу тот серьезный разговор, к которому нам с ней придется вернуться позже.
— Ты один?
— Роман остался с матерью в больнице, — произносит он, разуваясь.
— Как… Савелий? — выдавливаю из себя через силу.
— Никак, к сожалению, — отводит взгляд и рассеянно хлопает меня по плечу.
— Можно будет к нему завтра приехать? — робко интересуется Арсеньева.
— Можно, Даш. Игорь и Марьяна где?
— Там, на кухне.
Беркутов-старший кивает и проходит в дом.
Меня же будто гвоздями к полу прибили.
Как Савелий?
Никак, к сожалению.
Это все?
— Ян, — Даша настойчиво тянет за рукав. Сама снимает с меня куртку. Приседает. Развязывает шнурки на ботинках.
Шнурки. На ботинках…
В гостиной опускаюсь на ковер. Какое-то время смотрю на потрескивающий в камине огонь. И даже он сейчас не вызывает привычного содрогания. Может, потому что внутри меня черт знает что творится. Авария, сравнимая разве что с взрывом атомной электростанции.
Боковым зрением выхватываю движение слева от себя.
Арсеньева. Подходит. Ладонь к моему лбу прикладывает. Тягостно вздыхает, и сует под мышку градусник.
Будто сейчас это имеет значение…
* * *
Она заставляет меня выпить колеса от температуры. Я, в свою очередь, достаю с полки покрытую слоем пыли «Снежную королеву». Не говоря ни слова, протягиваю девчонке книгу, укладываюсь на диван и без спроса пристраиваю голову у нее на коленях.
Не протестует, чем я нагло пользуюсь. Послушно начинает читать вслух и в какой-то момент, увлекшись, принимается перебирать пряди моих волос. По привычке, наверное…
Долго-долго слушаю ее мелодичный голос. Мутным взором слежу за подрагивающими языками пламени и без конца думаю о маленьком человеке, за жизнь которого готов отдать, что угодно. Знать бы к кому идти с такими жертвами. К Богу или к самому Дьяволу. Кто подсказал бы…
Веки тяжелеют, глаза закрываются, но хоровод беспокойных мыслей не дает покоя. Мучает и мучает. Воспоминаниями. Коих так много, что все в моем воспаленном мозгу не помещаются.
Чудик, куда же ты собрался так рано…
Устал?
Не можешь больше бороться?
Много лет назад ты спас меня от саморазрушения. Потому что с твоим появлением как-то резко абсолютно все переменилось. Заиграло яркими красками. Обрело вдруг смысл.
Странное дело. Никогда не думал, что после смерти Алисы вновь смогу так сильно к кому-то привязаться. Что смогу оберегать, защищать, заботиться…
Ты всегда так искренне радовался моему появлению. С улыбкой тянул ко мне ручонки. С присущей детской непосредственностью требовал эмоциональной отдачи. Только с тобой это и работало. Только рядом с тобой я переставал быть жестокой, циничной сволочью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ян… — тихий шепот выдергивает меня из тягучего дурмана.
Потираю лицо. Недовольно морщусь.
— Поднимайся. Уже очень поздно.
— Плевать.
— Ноги затекли, — жалуется сконфуженно.
Нехотя встаю с ее колен, и Арсеньева, потянувшись руками вверх, тут же вскакивает с дивана. Разминает пальцами лодыжки. Находит тапочки и уходит, а уже пять минут спустя я отправляюсь следом.
Цепной пес, ей богу…
Застаю ее на кухне. Суетится. Что-то разогревает на плите. Зевая, достает маленькую кастрюлю из холодильника.
— Тебе нужно обязательно поесть, — щебечет, замечая мое присутствие.
Вижу, как загорается экран лежащего на столе телефона. Подхожу ближе и в одно мгновение закипаю. Потому что это опять электрик. А на часах, между прочим, уже почти два ночи.
Тянемся к смартфону одновременно, но я забираю его первым.
— Ян, не надо, — пытается отобрать его, но я уже нажимаю «принять».
— Алло, Даринка-мандаринка, — раздается бодрое в трубке. — Привет! Рад, что ты наконец ответила.
Даринка-мандаринка.
Не могу в ответ не выдать порцию отборной нецензурной брани.
— Кто это? — озадачивается Матвеев.
— Еще раз ей позвонишь или напишешь, вырву тебе руки. Уяснил?
— Кто это? — повторяет, явно растерявшись.
— Клянусь, электрик, так и сделаю, — угрожающей интонацией даю понять, что не шучу. — Лучше не испытывай мое терпение.
— Абрамов, это ты? Я узнал тебя.
— Отличная память, Сережа. Так вот запоминай. Девчонка — моя. Самоустранись или я помогу тебе.
— Перестань, — Даше все-таки удается вырвать телефон из моей ладони. — Что это вообще такое было? — возмущенно пищит, сбрасывая вызов.
— Ты с ним расстаешься, — сообщаю тоном, не терпящим возражений.
Ладно бы кто-то другой! Но как она могла опять связаться с этим чмошником?!
Подозреваю, что меня аж перекосило после нашего с ним разговора.
— Ну приехали! Уже больше года прошло, как мы с Матвеевым расстались! — с глухим стуком кладет свой допотопный аппарат на столешницу.
— Зачем он тогда звонит тебе? — перехватываю ее руку.
— Ну…
— Что ну?
— На него периодически находит, — объясняет, нахмурившись.
— Как это понимать?
— Говорит, что любит и что хочет все вернуть, — бормочет себе под нос.
Любит. Хочет все вернуть. Перебьется.
— А ты? — сильнее стискиваю ее запястье.
— Что я? — поднимает взгляд.
— Ты… хочешь? — дергаю ближе к себе.
— Нет, — таращится на меня как на умалишенного.
— Второй кто такой? Михаил этот, — пережевывая его имя, выплевываю яростно.
— Координатор нашей команды, — отвечает она после небольшой заминки.
— И?
— И? — отзеркаливает, вскинув бровь.
— Арсеньева… — наступаю на нее, предупреждающе сверкнув глазами.
— Ему пятьдесят семь, Ян! — усмехается, качая головой. — Жена, трое детей. Мне продолжать?
— У тебя есть кто-нибудь? — зажимаю ее в углу, перекрыв все пути к отступлению. — Был за этот год? М?
Выражение ее лица меняется в секунду. Все оттенки гнева в нем читаются, а потом она вдруг залепляет мне пощечину. Хорошую такую. Звонкую, тяжелую и отрезвляющую.
— Их было так много, что всех и не вспомню, — цедит ядовито.
Начинает перечислять имена, а у меня бурлящей жижей кровь по венам разносится.
— Ждала значит? — перебиваю, отмечая контузию левого уха.
— Кого? — нарочно, похоже, косит под дурочку.
— Меня. Ждала? — сжимаю худенькие плечи, и от осознания ситуации капитально дурею.
— Глупо, но да, — признается, отчаянно краснея.
