Уссурийской и Амурской железных дорогах было разрушено более 700 мостов. А 22 апреля того же года «…отряд красных в 100 человек с пулеметами возле Хорватово напал на маньчжурский поезд с целью грабежа. Поезд был остановлен. В багажном вагоне денег не оказалось. Красные напали на японский почтовый вагон, забросав его бомбами. Японцев убито и ранено десять человек»[1795]. В июле пресса указывала, что налеты партизан Приморья на железную дорогу, взрывы мостов и порча путей происходят практически ежедневно[1796].
В течение 1919–1922 годов партизанщина почти совершенно разрушила дальневосточное путевое хозяйство, сведя к минимуму его пропускную способность. Между тем официальная советская точка зрения всю вину за катастрофу на железной дороге возлагала на интервентов[1797], которые на деле как раз и были заинтересованы в нормальных путях сообщения. Абсолютно фантастический пассаж на эту тему можно видеть у современного историка-мифотворца: «За время Гражданской войны ни белые, ни красные не взорвали ни метра полотна железной дороги, ни одного моста, не перерезали ни одной телеграфной или телефонной линии. Это русские люди воевали в России между собой за свою страну; им и в голову не приходило ее при этом уничтожать. Было несколько случаев, и всякий раз это были действия так называемых „зеленых“…»[1798]
Ради широко понимаемой военной целесообразности партизаны тем более не жалели крестьянского имущества, в том числе и общественного. При осаде укрепленной церкви в алтайском селе Сорокино в середине октября 1919 года роговцы сожгли окрестные дома, включая артельную лавку, кредитное товарищество и школу[1799]. А в конце года, осаждая церковь села Тогул, также превращенную белыми в крепость, и желая пресечь их вылазки за продовольствием, партизаны М. З. Белокобыльского выжгли весь центр огромного богатого села, так что ночное зарево освещало окрестности в радиусе 10 верст[1800].
Мечтой многих партизан было блокировать ненавистных «буржуев» в городах, для чего применялись и насильственные средства. В повстанческом Степно-Баджейском районе Канского уезда существовали подвижные отряды лыжников и разведчиков (от 30 до 70 человек), состоявшие из коренных таежников, большей частью родственников. Об этих молодых парнях, объединявшихся вокруг какого-нибудь «известного охотника, драчуна, смельчака и т. д.», современник рассказывал, что они «ведут партизанскую войну, рыщут где попало и как попало, кормятся и грабят сами по себе»[1801]. Эти отряды использовались для терроризирования тех крестьян, которые не исполняли партизанского приказа о прекращении подвоза в город. А причиной уничтожения Игинки щетинкинцами послужило, в частности, то, что станичники упорно возили дрова, сено и хлеб в Ачинск[1802]. В сентябре 1919 года в поселке Кресты недалеко от Гурьевского роговская банда убила земских ямщиков Сидорова и Смакотина; в ноябре орготдел советских войск Восточного Забайкалья объявлял, что все «назначенные семёновщиной ямщики тоже будут преследоваться, как контрреволюционеры», а дружинники – «уничтожаться, как негодный и вредный элемент для народа»[1803].
Подпольщики, которых 22 апреля 1919 года арестовали в Семипалатинске (все ранее судимые) и у которых было отобрано до 80 винтовок, сразу признались, что готовились поджечь город с разных сторон и устроить резню[1804]. Приморские партизаны весной 1919 года, после неудачной попытки захватить Сучанские копи, взорвали угольные подъемники на Сучанской ветке, что прервало снабжение углем как Уссурийской железной дороги, так и Владивостока[1805]. Повстанцы устроили настоящую блокаду приморских городов и, по словам Постышева, в прокламациях «иногда ругали мужиков, которые пытались пробраться в город, чтобы что-нибудь продать, а потом купить необходимое для себя, называя такие поступки предательством и изменой»[1806]. В марте 1919 года в Спасске Приморской области на воротах домов тех, кто явился на призыв новобранцев, были расклеены приговоры к смерти[1807].
Советская пресса опубликовала сведения охотского таежного партизанского штаба о том, что 30 мая 1920 года партизанские отряды Охотского района, предварительно разрушив радиостанцию, «забрав все имущество, ценности, товары и продукты в Охотске, отошли от города в тайгу на более выгодное место для ведения оборонительной войны с японцами и белогвардейцами»[1808]. Война в Камчатском регионе также была весьма разорительна для населения. При реабилитации в 2001 году Х. П. Бирича, расстрелянного в 1923‐м, выяснилось, что, являясь особоуполномоченным Временного Приамурского правительства в Охотско-Камчатском крае, он «как бывший камчатский рыбопромышленник… проявлял заботу о нуждах населения… а его приказы с угрозами в адрес красных партизан-террористов имели цель помешать дестабилизации обстановки в области и успокоить мирных граждан, которых партизаны осенью 1921 года пытались всеми силами втянуть в конфликт с властями, препятствуя заготавливать рыбу, сено и дрова, захватывая заложников»[1809].
По обоснованному мнению современных историков, основной причиной развала экономики на занятой интервентами территории Дальнего Востока были не столько пресловутые (на них всегда ссылались советские авторы) «хищническая эксплуатация японцами природных ресурсов и грабеж населения», на деле носившие ограниченный характер, сколько та война без правил, которую вели партизаны в 1918–1922 годах[1810].
Нередко повстанцы поддавались страсти к разрушению, сознательно уничтожая все подряд. Как писал действовавший в Томской губернии П. Ф. Федорец, партизаны, покидая захваченные села, «…убивали своих врагов, их имущество, что нужно и можно было, забирали неорганизованно, что не могли брать, иногда в угаре мести, уничтожали. Проявлялись дурные инстинкты – варварство, грабеж и проч.»[1811]. Когда в сентябре 1919 года партизаны захватили Минусинск, «…самовольные реквизиции и захваты частного имущества приняли большие масштабы». Снисходительное «…отношение командования к пьянству и бесчинствам подчиненных позднее завершилось „Варфоломеевской ночью“. Гнев партизанской толпы, взбудораженной слухами о том, что военнопленных выпустят на свободу, вылился в повальные обыски и грабежи обывательских квартир, в самосуды и убийства»[1812]. О том же сообщала и белая пресса Дальнего Востока, констатируя поток массовых грабежей красными, которые мстили после ухода белых войск «виновным и невиновным, разрушая и сжигая имущество»[1813].
По советским данным, за 1919 год партизаны уничтожили хозяйства примерно пятой части крестьянской буржуазии Сибири. В 1920 году во всех крупных селах Славгородского уезда освободились под советские учреждения большие дома «кулаков» – убитых или бежавших[1814]. Затем за дело взялось государство: за вторую половину 1920‐го и за 1921 год «в результате разгрома кулацко-белогвардейских мятежей было ликвидировано около половины хозяйств деревенской буржуазии» Сибири[1815]. К этому выводу необходимо добавить, что разорение усадеб нередко сопровождалось убийствами или избиениями хозяев, если те не успевали скрыться. Партизаны обрушили террористические атаки на богатых односельчан, чиновников и всех, кого подозревали в связях с белыми; огромные потери понесло казачество. Оружие террора, доходившего до настоящих социальных чисток,
