поздно. Лошадь, избавившись от седока, стояла на мосту и дрожала; рядовой успокоил ее, затем тихо перевел на другой берег. Капитан скрылся под водой.
– Вот и вакансия, – рассмеялся Шарп.
– Досадуете?
– Досадую, сэр? Нет, сэр. Быть лейтенантом очень приятно.
Хоган невесело улыбнулся:
– Слышал, вы пьете.
– Нет. – С того дня, когда уехала Тереза, а Шарпа лишили роты, он напивался трижды. – Знаете, что отказ пришел в январе? Никто не решился мне сообщить. Потом приезжает новый человек, и приходится говорить. Теперь я присматриваю за багажом, а какой-то сопляк портит мою роту.
– Он действительно никуда не годится?
– Не знаю. Прошу прощения. – Шарп сам не ожидал от себя такой ярости.
– Хотите, я поговорю с генералом?
– Нет. – Гордость не позволила бы Шарпу просить о помощи. Он вскинул голову. – Да, поговорите с генералом. Скажите, что я поведу «Отчаянную надежду» на Бадахос.
Хоган замер, не донеся до носа понюшку. Аккуратно вернул ее в табакерку, щелкнул крышкой.
– Вы серьезно?
– Серьезно.
Хоган покачал головой:
– Вам это не нужно, Ричард. Господи! Да после Бадахоса у нас будет полно вакансий, хоронить замучаемся. Разве не понятно? Через месяц вы станете капитаном.
Шарп набычился. Он понимал, но гордость была уязвлена.
– Я хочу повести «Надежду», сэр. Попросите за меня.
Хоган взял Шарпа за локоть и развернул лицом к городу:
– Вы знаете, что это такое, Ричард? Это, черт возьми, западня! – Он указал на огромный каменный мост, который вел в город. – Здесь мы не пройдем. Всякого, кто вступит на мост, разнесут в клочья. Значит, попытаемся с восточной стены. Они запрудили речку, там теперь чертовски здоровенное озеро. Чтобы его форсировать, нужен флот. Флота нет – значит необходимо взорвать дамбу, а чтобы мы этого не сделали, там построен форт. Разумеется, есть цитадель. – Хоган говорил с чувством, даже с горечью. – Если вам охота лезть на гору, к сорокафутовой стене, под шквалом картечи, тогда скатертью дорожка. – Он снова указал на город. – Вот западная стена. Выглядит легко, правда?
Легко это не выглядело. Даже с расстояния в четыре мили Шарп видел огромные бастионы, выступающие из стены, словно миниатюрные крепости.
Акцент у Хогана стал заметнее, как всегда, когда он горячился.
– Выглядит слишком легко! Французы хотят, чтобы мы штурмовали здесь! Почему? Я полагаю, что они заложили туда порох. Под этим чертовым гласисом больше пороха, чем могло привидеться Гаю Фоксу. Если мы будем атаковать здесь, святому Петру придется попотеть, как он не потел с Азенкура! – Хоган по-настоящему разозлился – он видел задачу глазами военного инженера, и в ответе получалась кровь. – Остается южная стена. Нам придется взять по меньшей мере один отстоящий от стены форт, может быть, два, а потом штурмовать стену. Знаете, какой она толщины? Сколько было от края рва до противоположного конца бреши в Сьюдад-Родриго?
Шарп прикинул на память:
– Тридцать ярдов? Может, пятьдесят.
– Да. – Хоган вновь указал на Бадахос. – Сто ярдов, а кое-где и поболе. Ров сволочной, правду говорю, Ричард, сволочной. Чтобы пересечь его, нужна минута, по меньшей мере минута, и любая точка простреливается фланкирующим огнем. Стена, Ричард, высоченная. Поставите в этот ров стену Сьюдад-Родриго, так вы ее просто не увидите. Понимаете? Это смерть. – Хоган говорил с расстановкой, пытаясь убедить Шарпа. Вздохнул. – Господи! Мы можем взять их измором. Можем надеяться, что они помрут со смеху или что их убьет чума, но скажу вам, Ричард, я не представляю, как нам удастся пробиться через стену.
Шарп смотрел на серую крепость под шумным косым дождем.
– Пробьемся.
– А знаете как? Мы погоним в бой столько бедолаг, что французы просто не смогут перебить всех. Это единственный способ, и он мне не нравится.
Шарп отвернулся:
– Бедолагам все равно понадобится «Отчаянная надежда».
– И значит, должен быть чертов болван, который ее поведет, и вы хотите выставить себя этим болваном! Бога ради, Ричард, зачем вам «Надежда»?
Шарп взорвался:
– Затем, что это лучше теперешнего унижения! Я солдат, а не писарь! Я добываю чертов фураж, считаю чертовы лопаты и провожу штрафные учения. Да, сэр, нет, сэр, дозвольте выкопать вам нужник, сэр. Это, черт возьми, не война!..
Хоган нахмурился:
– Это, черт возьми, война. А что, по-вашему, война? – (Они стояли в грязи и злобно смотрели друг на друга.) – Думаете, можно выиграть войну без фуража? Или без лопат? Или, упаси боже, без нужников? Это война! Если все эти годы вам разрешали геройствовать, словно какому-нибудь паршивому корсару, это не значит, что настоящая работа вас не касается.
– Послушайте, сэр. – Шарп еле сдерживался, чтобы не заорать. – Когда нам придется лезть на чертову стену, вы порадуетесь, что во рву паршивые корсары, а не только паршивые писари!
– А что вы будете делать, когда кончится война?
– Начну новую. – Шарп засмеялся. – Сэр.
– Если уцелеете в этой. – Хоган покачал головой; его гнев утих так же быстро, как вспыхнул. – Господи, Ричард! Там ваша женщина. И ребенок.
– Знаю. – Шарп пожал плечами. – И все равно хочу «Надежду».
– Вы погибнете.
– Попросите за меня Веллингтона.
Ирландец нахмурился:
– Вы просто растравляете свою гордость, и все. Через два месяца обида забудется, как дурной сон. Обещаю.
– Может быть. Я по-прежнему хочу «Надежду».
– Вы упрямый, паршивый болван.
Шарп рассмеялся:
– Знаю. Полковник Уиндем сказал, что я должен научиться смирению.
– Он прав. Непонятно, за что мы все вас любим? – Хоган пожал плечами. – Я поговорю с генералом от вашего имени, хотя ничего не обещаю. – Он взялся за поводья. – Подсадите? Это не унизит вашего достоинства.
Шарп ухмыльнулся и подсадил майора.
– Попросите за меня?
– Я ведь сказал, что поговорю с ним, разве нет? Решает не он, вы это знаете. Решение примет командир дивизии, которая пойдет на штурм.
– Но Веллингтона он послушает.
– Верно. – Хоган тронул поводья, потом остановился. – Вы знаете, какой завтра день?
– Нет.
– Вторник, семнадцатое марта.
– И что? – Шарп пожал плечами.
Хоган рассмеялся:
– Вы язычник; нераскаянный, обреченный язычник, вот вы кто. День святого Патрика. День Ирландии. Поставьте сержанту Харперу бутылку рома за то, что он добрый католик.
Шарп ухмыльнулся:
– Обязательно.
Хоган смотрел, как Южный Эссекский сбивает шаг, вступая на мост вслед за Шарпом и его пестрой командой: женщинами, детьми, слугами и мулами. Майор был опечален. Он считал высокого стрелка своим другом. Может быть, Шарп и дерзок, но Хоган, помимо инженерной науки, хранил в памяти и немалую толику Шекспира. «В дни мира украшают человека смирение и тихий, скромный нрав». Но то в дни мира, а сейчас война, страшная война, и завтра, в День святого Патрика, армия начнет копать траншеи к Бадахосу. Хоган знал: смирение
