Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чему Ленке Яблонцаи и сама бы не поверила, скажи ей это кто-нибудь несколько месяцев назад, — она счастлива. Она заранее рада ребенку, она шьет игрушки из суконных тряпочек, а ведь роды — где они еще. Слишком молода она была, когда впервые пережила это событие, слишком не подготовлена была к рождению сына; второго ребенка она ждет жадно и нетерпеливо. Беременность снова проходит легко, доктор Кенези не запрещает ей ни заниматься легкой работой, ни бывать в обществе — но теперь ей как-то и не очень хочется уходить из дому: она пишет сказки для своего будущего ребенка. Элек Сабо сияет, а тем временем русский эмигрант по фамилии Ленин возвращается из Швейцарии на родину, подает в отставку Иштван Тиса, у канала Эна-Марна идут кровопролитные бои, танковые гусеницы вдавливают в землю[186] не только трупы, но и живых, еще не подобранных раненых. С того времени как Америка объявила Германии войну, Элеку Сабо приходится и после обеда возвращаться в ратушу: военный отдел борется с невероятными проблемами — с какими именно, Ленке Яблонцаи так и не может узнать: что бы она ни спрашивала, муж лишь улыбается и уклоняется от ответа с помощью какой-нибудь шутки: он отвечает только на те вопросы, на которые хочет отвечать. (Матушка долго размышляла над тем, почему ей пришлось сменить врача и почему муж настаивал, чтобы рожала она не дома, а в школе акушерок и чтобы принимал роды доктор Кенези: она и на эти вопросы не получила иного ответа, кроме загадочной улыбки. Лишь когда в руки мне попал заполненный на трех языках диплом масонской ложи «Прогресс», начинающийся буквами (((SSS GR GR GR, и среди подписей я обнаружила имя доктора Кенези, я догадалась, что именно скрывал так тщательно Элек Сабо во время беременности жены: ему, первому инспектору ложи «Прогресс», полагалось просить помощи у главного магистра, который был директором акушерской школы и обещал с особым вниманием отнестись к жене своего собрата по ложе.)
Во Фландрии атака следует за атакой, Керенский на фронте призывает вести войну до победного конца, когда однажды после обеда на улице Домб появляются Майтени и Мелинда. Лицо у Гизеллы Яблонцаи напряжено — в последнее время его уже привыкли видеть веселым. Бела Майтени просит отдать ему сына, он скучает по нему и думает, что и мальчику лучше быть с отцом: новорожденный будет отнимать все внимание родителей. Элек Сабо отвергает просьбу, Ленке Яблонцаи гордо смотрит на Мелинду: слышит ли та, как борется за ее, Ленке, ребенка ее муж, хоть он и не отец мальчику; маленький Бела стоит между двумя семьями с растерянным и беспомощным видом, потом разражается слезами; мужчины одновременно протягивают руки, погладить его, посадить на колени. Чета Майтени удаляется не солоно хлебавши, маленький Бела к вечеру снова весел, на другой день посыльный из магистрата приходит к господину Беле Майтени-младшему, очарованный мальчик с блестящими глазами достает из коробки игрушечный самолет и до самого вечера, счастливый, заводит пропеллер. В тот день приходит еще один гость, Белла, — как раз вовремя, чтобы Ленке могла рассказать ей об абсурдном предложении и показать самозабвенно играющего мальчика, за которого так решительно вступился ее муж; он обожает малыша и всего лишь на прошлой неделе одел его с головы до ног во всё новое.
Белла всю жизнь славилась тем, что каким-нибудь невинным замечанием, словно рентгеновским лучом, вскрывала какую-нибудь проблему, о которой никто даже и не догадывался, и потом лишь смотрела простодушно, не понимая, чем поражены окружающие. Вот и на этот раз она присела рядом с играющим мальчиком, подивилась игрушке, а затем спросила: «Собственно говоря, откуда у вас хватает денег на это?» — «Видимо, хватает, — улыбалась Ленке Яблонцаи. — Лекши все на свете может достать». — «Мы в последнее время так трудно живем», — говорит Белла, и фраза эта заставляет Ленке поднять голову. У Беллы за спиной стоят Агоштон Барток с женой, рядом с ней Илонка, рядом с ней муж — сколько она их знает, они всегда жили в полном достатке — как же могло случиться, что чаша весов так резко качнулась в другую сторону и муниципальный советник зарабатывает во много раз больше, чем Антал Тичи, железнодорожный инженер, и почему ей, Ленке, доступно теперь многое такое, что недоступно этим испокон веков богатым людям, которые уже просто неспособны угнаться за ценами черного рынка? Ленке Яблонцаи еще в детские годы услышала, как уплыл из-под ног Богохульника Кёшейсег, как разорился Сениор, в истории Юниора она и сама была одной из пострадавших, а позже пережила крах рядом с Белой Майтени, когда Мария Риккль в первом порыве ярости не утешила ее, а сказала, что так ей и надо, так и надо каждому, кто доверяет кормило власти этим «жеребцам». Элек Сабо, насвистывая, приходит в тот день домой, маленький Бела бежит к нему навстречу, но отец смотрит лишь на жену: как восприняла она подарок, присланный не ей, но все же и ей каким-то образом. Лицо, поднятое к нему, серьезно и спокойно, спокоен и голос, когда Ленке Яблонцаи задает мужу тот же самый вопрос, который услышала от Беллы: откуда у него деньги на все это? Элек Сабо машет рукой, пытаясь уклониться от ответа, обратить дело в шутку, ссылается на хороших приятелей, на специальные поощрения за большую работу. Ленке Яблонцаи требует точных данных, она хочет знать то, о чем прежде не спрашивала: какое жалованье получает муж, если он так щедро обеспечивает их всеми благами. «Он подошел к роялю, — десятилетия спустя рассказывала своей дочери Ленке Яблонцаи, — сел за него и сыграл из «Гейши»: «Что за странненький китаец, просто чудеса, как мартышка, тот китаец, рыжая коса», — и посмотрел на меня, а маленький Бела все крутил пропеллер самолета, пытаясь его запустить. — «Не надо говорить», — думала я. Я знала, снова что-то неладно, но знала и то, что, если он не захочет, никто ничего от него не добьется. Я оставила его в покое, выглянула в кухню к Анне, мы принесли ужин; он решил, что я все уже забыла, и был особенно весел в тот вечер, словно немного пьян».
На другой день Ленке Яблонцаи, как всегда, пошла гулять на главную улицу и до тех пор ходила неподалеку от магистрата, пока с ней не поздоровался один знакомый, сослуживец мужа. Чиновник приподнял шляпу и хотел пройти дальше, матушка остановила его. Ленке Яблонцаи еще давным-давно, будучи юрким и грустным репортером «Кишмештерских ведомостей», научилась развязывать людям язык, извлекая из них сведения для жадной до новостей Мелинды; в беззаботной болтовне тридцатидвухлетней Ленке даже опытное ухо не уловило бы тревоги. Разговор идет о погоде, о войне, о снабжении, коллега Элека Сабо поздравляет ее с большой радостью, которую, как он слышал от Элека, они ожидают к осени. «В самом деле большая радость, — улыбается Ленке Яблонцаи. — Чище и больше я и другому бы не могла пожелать. Ну а вы почему не женитесь?» — «Я? — изумился чиновник. — Сейчас? Хватит того, что мне одному нечего есть. Не каждый такой смелый, как Элек, и не такой артист, не каждому хватает абсолютно на все одного жалованья, которое со дня на день превращается ни во что». — «Хозяйственная жена и из ничего семью накормит, — возразила матушка. — Не полагается такое спрашивать, по все же: сколько вы получаете?» Коллега отца назвал сумму и добавил: это ровно на восемьдесят две короны меньше, чем у Элека. Ленке Яблонцаи поговорила с ним еще немного и попрощалась. Домой идти не хотелось, она свернула на улицу Кошута, пересекла Баттяни, дошла до кладбища.
На семейной могиле Яблонцаи укоренился плющ, матушка присела на красную каменную плиту, задумалась. Она искала в себе обиду, злость за то, что ее обманули, и не находила; вместо этого она ощущала какую-то растерянность, как если бы кто-нибудь ночью перерисовал заново висящую над ее кроватью картину, которую она еще и поправила перед тем, как уснуть, и наутро картина стала неузнаваемой. Колокола звонили полдень, надо было вставать и идти домой; идя по улицам, она заглядывала в двери лавок: полки в них представляли убогое зрелище. Дома был готов обед, Анна сварила курицу: хозяин прислал курицу с посыльным. До разговора дело дошло лишь вечером, когда ребенок был уложен спать; Ленке Яблонцаи попросила мужа объяснить ей, как это получается, что они живут в таком невероятном достатке: ей удалось узнать, какое он получает жалованье, и теперь она хочет слышать, за счет чего были покрыты расходы прошлого и нынешнего года. Она думала, Элек Сабо растеряется, но он не растерялся. По-прежнему улыбаясь, он ответил ей. «За счет займов». — «Займов? — испугалась Ленке. — У кого же вы одалживали?» — «У всех», — ответил Элек.
Матушка рассказывала мне: она была так изумлена, что даже и расспрашивать далее не могла, но отец говорил уже сам, и то, что он говорил, в полной своей абсурдности было столь великолепно, что простые эти слова сразу же обезоружили Ленке. «У вас не было детства, — объяснял Элек Сабо, — вы росли на улице Кишмештер, где вас даже не кормили по-человечески. Вас никто не ласкал. Вас не любили. А когда вы оказались в зажиточной семье, то и там не получали достойных подарков; вы знаете, как я уважаю Белу, но ведь у Белы совсем нет фантазии. Я хотел, чтобы вы начали жить сначала, чтобы получили компенсацию за сломанную и униженную молодость. Я люблю вас, я хотел, чтобы вы радовались, чтобы у вас каждый день была новая причина дли радости. Я хотел, чтобы вы узнали, что такое сказка. Разве вы не узнали это? Разве у вас не было оснований для радости?» — «Но это же безумие! — ответила матушка. — Господи, какое же это безумие! И кто вам давал взаймы в такое время, когда и кредита не существует?» — «Говорю же: все», — смотрело на нее лицо, о котором она думала, что знает его, но которое никто не узнал по-настоящему до самой смерти. Ленке Яблонцаи кивнула: в это было нетрудно поверить. Разве мог кто-нибудь в чем-либо отказать этому человеку? «А продукты?» — допытывалась она. «Продукты посылали сестры из деревни, — ответил Элек Сабо, и тут голос его впервые дрогнул. — От себя отнимая». Матушка мысленно представила себе молчаливых барышень, из которых ей с трудом удалось вытянуть несколько слов; она встала, вынула из школьной сумки Белушки тетрадку и попросила мужа продиктовать ей, кому и сколько он должен. «С этого дня мы будем жить, как прочие бедняки, и вернем все долги. Если я еще раз узнаю, что вы у кого-то взяли денег в долг, я разведусь с вами. Скоро родится ребенок, ваш ребенок. С чем вы собираетесь выпустить его в жизнь?» — «Вы на меня сердитесь? — спросил отец, и голос у него совсем не звучал виновато; он улыбался, будто его забавляло, какая у него серьезная, какая строгая женушка. — Вы считаете, что я вас обманул?» Вопрос опять-таки звучал абсурдно, потому что он ее в самом деле обманул, но не так, как вообще обманывают — не в ущерб ей, а на пользу; что тут можно было сказать? «Ты сердилась тогда?» — спросила я у матушки несколько десятков лет спустя; мы сидели, дымя сигаретами, за кофе. Она потрясла головой, и потом мы лишь смотрели друг на друга, хранители огромных тайн, жена и дочь Элека Сабо. Господи, разве мог на него кто-нибудь сердиться?
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Пилат - Магда Сабо - Современная проза
- Рассказы - Иштван Сабо - Современная проза
- Сожженная заживо - Суад - Современная проза
- Записки старого киевлянина - Владимир Заманский - Современная проза
- Незабытые письма - Владимир Корнилов - Современная проза
- Поцелуй богов - Адриан Гилл - Современная проза
- Книга и братство - Айрис Мердок - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Другое тело - Милорад Павич - Современная проза