- Врет! - даже задохнулась от злости Кириллова. - И такое возводить на меня за мою доброту!
Козюренко приказал увести Кириллову и отпустил понятых. Балабан засунул руки под мышки - они у него снова начали дрожать - и тупо смотрел в пол.
- Кому передали пистолет? - спросил Козюренко.
- Он сам забрал его, - бросил в свое оправдание Балабан. - Подсек меня самбой и положил на пол!.. Он ограбил меня.
- Кто?
- Семен.
- Кто такой Семен? Фамилия?
- Фамилии я не знаю.
- Где он живет?
- А он меня в гости не приглашал...
- Не паясничайте, Балабан. Не советую...
- Да нет, начальник, я и правда не знаю. Оно так получилось...
И Балабан рассказал историю знакомства с человеком, назвавшимся Семеном, знакомства, кончившегося кражей в квартире Недбайло.
Когда Балабана увели, Козюренко пересел на диван, вопросительно посмотрел на Шульгу.
- Ну и ну, - покачал он головой, - кажется, и много, а подумаешь только ниточки...
Майор придвинул к себе клочок бумаги, на которой делал заметки во время допроса Балабана. Разговор записывали на пленку, но Шульга по привычке не расставался с карандашом. Обвел толстой линией какое-то слово и сказал, подытоживая:
- Теперь мы знаем точно, что Балабан совершил покушение на сержанта Омельченко. Это первое. После этого у него отбирает пистолет некий Семен. Возможно, самбист. Это второе. Потом Семен вместе с Балабаном обкрадывает квартиру Недбайло. Балабан получает свою долю, причем немалую - пять тысяч. Это третье. Через месяц этот же Семен убивает профессора Стаха и забирает часть его коллекции. Четвертое. Мне только непонятно, почему Недбайло не заявил об украденных деньгах. Очевидно, потому, что сам приобрел их нечестным путем.
- Этим Недбайло пусть занимаются обэхаэсовцы. А нам надо все силы бросить на поиски Семена. Завтра следует поинтересоваться в спортобществах всеми Семенами, занимающимися самбо. Это сделает лейтенант Пугач. А вас я попрошу пойти в сберкассу. Тринадцатого мая Семен получил в сберкассе, что на Главпочтамте, четыреста рублей и шел в дом на центральной площади.
- В этом что-то есть, - пробормотал Шульга.
- Возьмите у прокурора разрешение и поинтересуйтесь вкладчиком, получившим тринадцатого мая четыреста рублей. Вот вам и Семен.
Омельян Иваницкий стоял в очереди на такси на остановке возле Смоленской площади.
Приезжая в Москву, он всегда испытывал сложное чувство духовной подавленности и в то же время какой-то раскованности. Город давил его своими масштабами. Раздражали людские потоки, рев автомобильных моторов на проспектах.
Но, с другой стороны, именно эта безграничность человеческого моря придавала ему и уверенности, приглушала острое чувство опасности, иногда мучившее в родном городе. Там все время казалось, что уже напали на его след, что вот-вот позвонят ночью или же, вежливо остановив на улице, предложат сесть в машину...
А тут никому нет дела до Омельяна Иваницкого, тут можно позволить себе кой-какие вольности. Правда, в этот свой приезд в Москву Иваницкий пока что ничего не позволил себе, хотя ему и хотелось позвонить нескольким знакомым девушкам. На сей раз у него было очень серьезное дело...
Иваницкий немного нервничал. Получил командировку на семь дней, прошло уже шесть, а он все еще нащупывал связи с нужными людьми, боясь даже намекнуть на подлинные масштабы операции. Только сегодня утром один знакомый дал ему телефон и адрес какой-то Марины Алексеевны Яковлевой, которая должна была свести его с нужным человеком.
Иваницкий сразу позвонил Марине Алексеевне. Сказал, что обращается к ней по рекомендации Юзефа Тадеевича, и та ответила, что в шесть будет ждать его.
Наконец подошла машина, и Иваницкий назвал адрес. В район Кунцева, когда-то там был чуть не край света, а теперь это в черте города.
Такси мчалось по широким московским улицам, а Иваницкий - с тревогой думал о встрече, которая должна была состояться. Его предупредили, что разговаривать придется с молодой женщиной, что она красива и эксцентрична. И это особенно беспокоило. Разговоры с женщинами всегда немножко пугали его. Он знал, что не вызывает у них симпатий, и поэтому волновался.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Лифт поднял его на шестой этаж комфортабельного кооперативного дома. Иваницкий позвонил, но ему долго никто не открывал. Было, правда, такое ощущение, будто кто-то пристально разглядывает его в глазок.
Наконец дверь открылась, в щель выглянула женщина.
- Вы к кому?
- Марина Алексеевна здесь живет?
- Это я.
- Меня рекомендовал Юзеф Тадеевич... Я звонил вам сегодня.
Брякнула цепочка, и дверь распахнулась. Иваницкий вошел в прихожую, с любопытством разглядывая хозяйку. Она и правда была молода и красива.
Они прошли в просторную комнату.
Марина Алексеевна кивнула Иваницкому на кресло, сама принялась возиться у бара. Хозяйка поставила на журнальный столик перед гостем бутылку коньяка и наполнила рюмки.
- Юзеф Тадеевич сказал мне, - сухо начал Иваницкий, - что вы интересуетесь иконами...
- Давайте сначала немножко выпьем, - игриво сказала Марина Алексеевна, - а потом уже поговорим о серьезных делах, У меня сегодня алкогольное настроение. К тому же Юзеф знает свое дело, и если уж рекомендует он!.. - Марина Алексеевна улыбнулась.
Иваницкий не понял, то ли это дань уму Юзефа Тадеевича, то ли признание его, Иваницкого, деловой весомости. На всякий случай заявил несколько надменно:
- Я, правда, не знаю, сможете ли вы удовлетворить мои интересы. Речь идет о достаточно большой сумме...
- Не беспокойтесь, - махнула рукой хозяйка. - У нас хватит денег, чтобы купить и не такую мазню. Но не надо сейчас об этом. Выпьем.
Она поставила долгоиграющую пластинку, выдавила в свою рюмку пол-лимона, выпила все, не поморщившись и не закусив, одним духом и закурила ароматный "Кент". Улыбнулась и снова наполнила рюмки.
Потом, анализируя свое поведение в гостях у Марины Алексеевны, Иваницкий очень упрекал себя: ведь держался как последний дурак, - должно быть, сразу опьянел. Он закурил из хозяйкиной пачки и зачем-то начал рассказывать о вчерашней встрече с известным художником. Омельян Иванович и правда встречался с ним. Его познакомили с мэтром, назвав "нашим коллегой". Известный равнодушно, едва взглянув, пожал ему руку, и это задело за живое Иваницкого. Он мысленно перебрал последние произведения мэтра, придумывая им язвительные характеристики. Но теперь хвалился, что высказал все это мэтру прямо в глаза. Московские коллеги, мол, были страшно довольны, что он утер нос маститому. Марина Алексеевна кивала головой и подливала ему в рюмку, Омельян чем дальше, тем выше поднимался в собственных глазах. А долгоиграющая пластинка все вращалась, звучала нежная интимная мелодия, и Марина Алексеевна, очевидно проникшись уважением к Омельяну, вдруг назвала его на "ты" и пригласила потанцевать.
Она так и сказала: "Я люблю танцевать с красивыми мужчинами", и Иваницкий не мог не согласиться с ней: что-то в нем все-таки есть...
Вдруг он подумал: наплевать на все, когда рядом такая удивительная женщина... Очевидно, Марина думала иначе, потому что она поправила прическу и сказала:
- Сейчас придет один человек. С ним и решим ваши иконные дела...
Но Иваницкий был настроен на лирический лад.
- Зачем нам третий? - просюсюкал он.
Марина оттолкнула его.
- Не будь остолопом. Я же говорю: сейчас придет Павел Петрович. С ним и договоришься.
- А я думал, что буду иметь дело... - несколько растерянно сказал Иваницкий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Со мной? - обернулась Марина. - Нет, я только познакомлю тебя с Павлом Петровичем. Кстати, - в ее голосе зазвучали бархатные интонации, я беру двадцать процентов.
- Каких двадцать процентов? - не понял Омельян.
- Не придуривайся, мой милый. От общей суммы сделки.
Иваницкий позеленел.
- Больше чем шесть процентов ты не получишь, - решительно сказал он.
