– СОФИЯ БЫЛА?
– Она хотела прийти. Я не разрешил. Хотел быть один с Гаэль.
Поверх кислородной маски он глянул на брата. На протяжении нескольких часов Лоик дважды спас ему жизнь. Он прикончил Человека-гвоздя выстрелом, достойным Книги рекордов Гиннесса, и, поддавшись порыву самого отъявленного зверства, голыми руками вырвал лицо монстра. Эта жестокость шла в паре с его беспримерной отвагой. Прощай, Лоик, трус и наркоман. Добро пожаловать, убийца со змеиной кровью. Эта метаморфоза читалась на его лице. Резко обрисованные, отвердевшие черты как следы глиняного кокона, разбитого, чтобы добыть ископаемое.
Когда Эрван пришел в себя, братец был у его изголовья, одетый как космонавт. Успокаивающее зрелище и мир вверх тормашками. Токсикоман семьи, ставший ее опорой, и он сам, защитник клана, в роли наркозависимого, вены которого переполнены морфином.
Он не мучился. На самом деле он вообще ничего не чувствовал – отныне от него оставался лишь мозг, совсем маленький, болтающийся в залатанном теле. А еще он не мог поддаться горю. Чтобы осознать смерть Гаэль, следовало быть в полной форме. Что до возобновления расследования, он странным образом полагался на Лоика, чтобы сложить воедино все кусочки. Сам он сошел с круга. Он захотел разобраться в происхождении клана и в результате уничтожил Морванов – ну или почти.
Его стремление к мести тоже растворилось в морфине. Фарабо был мертв. Зачем наказывать Жана-Луи Ласея? Эскулапу придется отложить в сторонку свои склянки и нейромедиаторы. Все это пройдет по графе «прибыли и убытки» в реестре тайных научных исследований, финансируемых государством. По крайней мере, эта лавина смертей имела хоть какой-то смысл: она продемонстрировала всю несостоятельность изысканий красавчика-профессора.
Среди учиненной бойни один вопрос оставался открытым: сам Эрван. Он выкарабкается – такая уверенность рождалась в глубине тела, – но вот голос точно не вернется. С ним уже заговаривали о протезе, об искусственной гортани, о прочих малоаппетитных штучках, несовместимых с работой копа.
– МЭГГИ? – с трудом нацарапал он на доске.
– Я навещу ее позже. Состояние без изменений. По мнению медиков, улучшения не будет.
Эрван задыхался под повязками. Вдруг он начал мечтать, чтобы ему прописали то же лечение, что и матери: обернули в пакеты со льдом.
И посошок на дорожку.
– ТЕТРАДИ?
– Мне еще нужно их перечитать.
Лоик продолжал неподвижно стоять в изножье кровати, прямой, как швейцарский гвардеец. Со вчерашнего дня он ни словом не обмолвился о том, что прочел, и не попросил никаких объяснений по поводу деталей, которые обнаружил. Эрван хотел, чтобы он знал. Эта истина была его единственным завещанием – в любом случае лучшим его расследованием, – и брат, единственный Морван, оставшийся на ногах, должен был защитить его дело.
В конце концов Эрван сдался. Доска. Росчерк фломастера.
– ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ?
– Говорю же, пока не могу ничего ответить. Я должен все перечитать, все обдумать.
Если б он не был практически в отключке и в бинтах от живота до ушей, Эрван бы расхохотался. Теперь Лоик вел себя как молчаливый полицейский, а он вымаливал объяснения.
А пока что он пустил это на самотек, как и все остальное. У него совершенно исчезло ощущение времени: он существовал в растянутой хронологии, где шесть утра равнялись полудню, а несколько минут были настолько же тягостными (или же, наоборот, невесомыми, в зависимости от дозы морфина, которую ему влили), как долгие часы. Не считая сна, который без всякого предупреждения погружал его хилое сознание в длинный ватный туннель.
Он осознал, что братец наклонился над ним. Первая улыбка за весь визит.
– Я пошел, – пробормотал тот, целуя брата (Морваны обучались хорошим манерам только на склоне лет). – Мне еще нужно кое-что сделать.
Эрван взялся за доску.
– ЧТО ИМЕННО?
– Прибраться, – улыбнулся тот еще раз. – У тебя.
138– Месье Морван! У меня почта для вашего брата!
Консьержка остановила его, когда он отпирал стеклянную дверь вестибюля. Лоик взял конверты, поблагодарив ее улыбкой. Женщина без возраста тут же поинтересовалась, как дела у Эрвана, но он сбежал от нее по лестницам, пробормотав несколько слов.
В разгромленной квартире он так тогда ни к чему и не прикоснулся. Только расспросил сторожиху, которая ничего не видела и не слышала, двинулся прямиком на паркинг забрать тетради и документы, а потом вернулся к себе вместе со своей добычей.
Теперь ему предстояло расставить все по местам – то есть придать жилищу вид продезинфицированного холодильника, который так нравился Эрвану. Мусорные мешки на двести литров, как на стройке, резиновые перчатки, противопыльная маска, коробка с инструментами: он разделся и взялся за работу.
Первый круг: собрать все, что нельзя починить. Так он наполнил пять мешков, причем два из них строительным мусором. Эрвану придется купить новую кухню и ванну. Второй круг: рассортировать одежду и относительно целое белье, сложить все в углу. Те, кто здесь рылся, взрезали подушки, распотрошили кровать, искорежили мебель, разнесли телевизор – он сгреб все это к входной двери и вытащил матрас на площадку.
Чтобы избавиться от гипсовой пыли, он арендовал строительный пылесос. Расчистив квартиру, он прикинул дальнейший план действий. Теперь предстояло самое сложное – ремонт. Устрашающая перспектива для него, не вбившего за всю жизнь ни одного гвоздя.
Он попытался разместить паркетные плашки на балках. Впустую. Навесить двери обратно на петли. Нулевой результат. Чисто символически попробовал прикрепить отодранные карнизы, чтобы повесить сорванные шторы. Ничего не вышло.
После двух часов бесполезных усилий он сдался. Придется вызывать профессионалов. А что до усилий физических, не грех ему снова заняться гимнастикой и бегом.
По крайней мере, сегодня он пролил несколько литров пота и на протяжении трех часов не думал ни о чем, кроме тяжести дверных рам, шпаклевки и номеров шурупов. Настала ночь. Он хотел зажечь свет, но ни одна лампочка не горела, кроме как в ванной: если распахнуть настежь дверь, луч осветит гостиную до самой кухни.
Лоик вернулся к входной двери, порылся в одном из мусорных мешков, извлек кастрюлю без ручки и несколько щепоток чая с пряностями, который он дарил всем членам семьи. В странном полусвете он вскипятил воду и отыскал целую кружку и крошечное ситечко. Тряпкой ухватил горячую кастрюлю и стал цедить струйку воды в наполненный чаем фильтр, положенный в кружку.
Внезапно эта одинокая церемония вызвала у него спазм в желудке: не много у него осталось тех, кому подарить чай из Шангри-Ла и носки, подбитые мехом яка. Больше не с кем ни поругаться, ни помириться. По ассоциации он вспомнил, что так и не зашел навестить Мэгги. Да и зачем, в сущности?
Он рассеянно склонился над почтой Эрвана, которую оставил на кухонном столе. Крафтовый конверт формата А4 привлек его взгляд: в одном его углу пестрели бельгийские марки. Лоик взял его, и во рту вдруг пересохло – надпечатка гласила: «Католический университет в Лувен-ла-Нёв». Записи Эрвана всплыли у него в голове: первое расследование закончилось именно там. Свидетельство одного из Белых отцов, психиатра и этнолога, позволило вычислить Ноно, подмастерье Человека-гвоздя, травмированного ребенка, который превратился в Филиппа Криеслера, он же Крипо.
Значит, Эрван снова связывался со священником? Лоик раскрыл конверт и обнаружил черно-белые фотографии, к которым было приложено письмо, написанное какими-то каракулями. В поисках света он пошел в ванную.
Письмо напоминало, что из-за закрытия одного из диспансеров Белых отцов в Катанге отец Кросс (автор письма) получил некоторые архивы, в том числе фотографии, которые, возможно, помогут Эрвану в его расследовании. Психиатр поспел после драки, но Лоик все равно начал просматривать снимки, сделанные в формате открыток.
Бóльшая часть касалась больничных центров Лонтано в эпоху расцвета. Среди прочих там были групповые портреты персонала клиники Стенли и диспансера пятого километра. Миниатюрная брюнетка, стоящая в группе врачей и медсестер, могла быть только Катрин Фонтана, настоящая мать Эрвана. Лоик дрожал. Горло словно огнем жгло. Ему пришлось выпить холодной воды из-под крана, прежде чем усесться на борт ванны, чтобы снова просмотреть отпечатки.
До сих пор мрачная повесть о рождении Эрвана сводилась к именам, датам и названиям мест, которых он не знал. Простая фотография юной девушки с миндалевидным личиком одним махом придала почти невыносимую реальность рассказу брата.
Он перешел к другим изображениям – врачи клиники Стенли, «больницы для белых», среди которых попадались и черные практиканты. Он заметил высокого парня, возвышавшегося над остальной командой – за счет роста, но и благодаря высокомерному взгляду, – чье лицо было ему смутно знакомо.
