– Хм… Ладно.
Слышу шаги, затем бултыхание в воде.
– Не ляжешь? – спрашивает за моей спиной Пересмешник. Близко, значит, подошел к кровати.
Молча качаю головой.
В ответ на мой жест кровать прогибается и издает жалобный скрип – Пересмешник забирается на нее с другой стороны.
– Футболку задери.
Медлю, все еще думая о своей реакции и об отсутствии чувства опасности рядом с этим человеком.
– Ну же, – тот расценивает промедление по-своему, – я уже видел тебя без одежды.
Верно, с дерева-то снял и принес меня он. Впрочем, мне давно наплевать, кто меня видел и в каком виде.
Не снимаю футболку полностью: только вынимаю руки из рукавов, а затем перевешиваю вещь вперед, оголив спину и прикрыв грудь.
Пересмешник присвистывает.
– Сова точно была врачом? – комментирует увиденное.
Могу себе представить, что там.
Но мне почему-то смешно. Должно быть, потому, что это высказывание полностью соответствует моим собственным мыслям.
– Она так думает.
– И не швеей, это точно, – усмехается в ответ.
Мне становится интересно, что же женщина нашила на моей многострадальной спине. Я видела швы, которые Сова накладывала другим, – кривые, неровные, – но в то же время признавала, что опыт у нее определенно есть. В современном мире никто давно не шьет раны иглами – для этого есть специальные приборы, максимально облегчающие процесс. И не думаю, что если бы я взялась за то же дело с такими же ресурсами, какие имеются в распоряжении Совы, то у меня вышло бы лучше.
– Делай уже, – нетерпеливо повожу плечами.
Мы слишком долго болтаем. И то, что мне это в какой-то мере даже нравится, заставляет вернуться к мыслям о щенке. Нет, не нужно всего этого.
Вздрагиваю, ощутив чужое дыхание за моей спиной. Очень близко.
– Расслабься.
Легко сказать. Я только что смеялась, а сейчас мне кажется, что чувствую напряжение в каждой клеточке своего тела.
– Расслабься, говорю.
Не получается. Снова вздрагиваю, когда моей спины касаются теплые пальцы – очень осторожно. И нет, мне не неприятно.
– А ты, кстати, не должна была носить повязку все эти дни?
– Должна была, – пожимаю плечами.
– Не дергайся, – тут же шикает. – Хочешь, чтобы я наделал тебе новых дырок?
Мне почему-то опять становится смешно.
– Делай, – отвечаю сквозь еле сдерживаемый смех. – Сова зашьет.
– Ага, – откликается мне в тон. – Я уж лучше сам поизвращаюсь. Расслабься ты уже!
Глубоко вздыхаю и пытаюсь выполнить требование. Кажется, немного получается. Шутки шутками, но получить новый порез мне совершенно не хочется.
Процесс затягивается. Не больно, но неприятно. Нет никаких приспособлений, даже допотопного пинцета. Поэтому Пересмешник сперва подрезает стежки ножом, а затем осторожно вытягивает нити пальцами.
– Слушай, может, ты сам был врачом в прошлой жизни? – не сдерживаюсь. Уж слишком аккуратно и при этом уверенно он действует.
Смеется, но руки при этом не трясутся. Что только подкрепляет мое предположение.
– Это вряд ли.
– Почему?
– Ну, при виде твоей изуродованной спины у меня не возникло желания броситься ее лечить. Только свернуть Момоту шею.
Типичная мужская бравада.
Неужели он все еще рассчитывает выиграть меня на состязаниях и заранее пытается расположить к себе?
Вся штука в том, что я уже к нему расположена. Голой спиной.
– Что же не свернул? – подначиваю.
О да, я слишком много болтаю в последние дни.
– Не горбись. – Ладонь плашмя ложится на мой позвоночник, вынуждая выпрямиться. – Я не самоубийца, чтобы мешать приведению в исполнение приговора Главы в присутствии трех десятков людей, считающих, что Глава и его палач правы.
Палач – как точно сказано.
– Я пошутила, – решаю внести ясность. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто я считаю, что он мне что-то должен. – Ты не смог бы меня защитить. И не должен был. Это мои проблемы.
– Разберемся, где чьи проблемы, – вполголоса.
– Что? – Пытаюсь обернуться, но снова получаю пятерней между лопаток.
– Не дергайся.
Возмущенно поджимаю губы, но не спорю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока Пересмешник не переходит ко второму шву, молчим. Начинаю клевать носом – касание его теплых рук успокаивает и даже убаюкивает. Кажется, наконец расслабляюсь.
– В разведку со мной пойдешь?
Резко распахиваю глаза и вскидываю голову.
– Что? – переспрашиваю. Может, мне почудилось со сна?
– Ты слышала, – получаю в ответ язвительное. – Я вчера опять видел здесь чужака, но далеко тащиться за ним не рискнул – не знаю местность. А этих типов надо выследить.
И он говорит об этом вот так? Мне? Я все еще не понимаю, почему именно мне. Не верю в симпатию и доверие с первого взгляда, и все тут. Может, где-то это и возможно, но не на Птицеферме.
– Почему не скажешь Главе? – спрашиваю прямо.
– Чтобы три десятка человек бегали ночью по лесу в поисках врагов?
– Здесь нет лесов, – напоминаю.
– Ну, по пустыне с парой деревьев и тройкой кустов, – забавно огрызается, при этом ни на минуту не прекращая работу с моей спиной. – Выследим, а там посмотрим.
Сижу, кусаю губы. Не понимаю.
– А что, если я прямо сейчас встану, пойду к Главе и перескажу наш разговор? – выпаливаю.
Естественно, не пойду, хотя бы потому, что Пересмешнику я обязана жизнью, а Филину – шрамами. Но хочу увидеть – вернее, в том положении, в котором сейчас нахожусь, услышать – реакцию на мои слова.
Однако, как и всякий раз, когда я задаю каверзный вопрос, пытаясь прочесть между строк, Пересмешник дает короткий исчерпывающий ответ:
– Не пойдешь.
– Не пойду, – признаю.
Уже почти все. Я же достаю до нижнего шва, изучала его на ощупь – знаю, где он заканчивается. Поэтому понимаю, что осталось недолго.
Прикрываю глаза и пытаюсь ни о чем не думать. Нежные пальцы на моей коже, звук чужого дыхания за спиной в утренней тишине…
Ловлю себя на мысли, что мне хочется откинуться назад. Чтобы эти уверенные теплые руки обняли меня крепко-крепко. Чтобы, как сказала Сова, почувствовать себя как за каменной стеной.
Мне этого не хватает. До крика, до зубовного скрежета – просто объятий, которые не будут означать прелюдию к сексу.
Распахиваю глаза и, должно быть, краснею до корней волос. Как хорошо, что Пересмешник не видит сейчас моего лица и не умеет читать мыслей.
Ну точно, корю себя, реакция щенка, которого добрые люди напоили молоком, в действии. А еще Пересмешник чем-то неуловимо напоминает мне Ника, и мое подсознание играет со мной в жестокие игры.
– Так пойдешь? – Пересмешник возвращается к теме нашего разговора. – Все, готово.
Торопливо встаю, просовываю руки в рукава и опускаю футболку до бедер. Только после этого оборачиваюсь.
– Пойду, – отвечаю твердо.
– Отлично. – Мужчина усмехается и показывает мне поднятый вверх большой палец. – Из нас выйдет команда что надо. Держи. – И вручает, вкладывает мне в ладонь ошметки извлеченных нитей. – Не стоит благодарности. Я пошел. Увидимся на завтраке, – выдает скороговоркой и направляется к двери.
– Увидимся, – бормочу, смотря ему вслед. До завтрака остался от силы час, может, полтора – выспаться Пересмешник уже и при желании не успеет… И тут до меня доходит. – Погоди! – вскидываюсь.
Его пальцы уже коснулись ручки двери, он оборачивается, щурится – солнце успело подняться, а окно в моей комнате расположено прямо напротив выхода.
– Так ты всю ночь пытался выследить чужаков? Поэтому не пришел ко мне вчера вечером?
Пересмешник смотрит на меня снисходительно, как на малыша, который считает своим открытием общепризнанные выводы.
– Ну да, – криво улыбается и вопросительно приподнимает брови, намекая, что было бы неплохо услышать пояснения.
Но пояснений не будет. То, что я думала, будто Пересмешник провел ночь с Кайрой, вслух все равно не скажу.
– Ничего, – качаю головой и приподнимаю руку, прощаясь. – До встречи. И спасибо.
