– Свидание? – уточняю издевательски, намеренно использовав то же слово, что и Пересмешник в прошлый раз, – совершенно неуместное здесь.
Тот усмехается.
– Скорее приватная беседа. – Подмигивает. – В час уложусь.
Пингвин укладывается в две минуты…
Видимо, эти мысли слишком красноречиво отражаются на моем лице. Пересмешник толкает меня в плечо своим плечом, смеется.
– Это не то, о чем ты подумала.
Закатываю глаза:
– Уволь меня от подробностей.
Отворачиваюсь и спешу к столу.
Нет, в отличие от Кайры я не ревную. Просто не люблю чего-то не понимать.
А сейчас я не понимаю.
* * *
«В час уложусь», – сказал Пересмешник.
Но не появляется ни через час, ни через два.
Пытаюсь снять нижний шов сама, но мне так и не удается ухватить пальцами узелок. Всплывает мысль пойти к Сове и попросить ее помочь повторно. Но Сова – крепкий орешек: если она отказала раз, то не согласится и в другой.
Лучше лечь спать, попрошу завтра Рисовку или Майну. У меня с ними не было конфликтов, так что не должны отказать – это несложно.
Футболку Пересмешника я так и не постирала. После ужина было время, можно было вновь сходить к реке или позаимствовать немного дождевой воды из бочек, но я отчего-то не сделала ни того ни другого.
Вместо этого снова бессовестно напяливаю чужую вещь и ложусь спать в ней.
Завтра обязательно постираю и верну…
Глава 12
Мне снится Чиж с пробитой моим молотком головой.
Он шатается, словно зомби из третьесортного кино, вытягивает вперед руки, а по его обнаженному, отчего-то светящемуся в темноте торсу стекают багровые струйки крови. Зомби Чиж шагает ко мне, скаля короткие, широкие, по форме напоминающие полотно грунтовой лопаты зубы; рычит и пытается схватить.
Отступаю спиной вперед. Распущенные волосы треплет ветер, бьет меня ими по лицу. Подол платья путается между ног.
Головой понимаю, что восставшего монстра нужно умертвить повторно – или добить, – но меня парализует от ужаса. Все, на что я в данный момент способна, это двигаться задом наперед и смотреть в широко распахнутые чернильные глаза без белков в глазных яблоках и без век.
– Эээээмбеееееер, – шипит, как змея, мертвый Чиж.
Оступаюсь на мокрой глине, падаю. А зомби наваливается сверху, клацает зубами. Тянется к шее…
Резко распахиваю глаза: рассвет. Сердце еще бешено колотится, но надо мной привычный потолок из серого пластика; плохо заделанная трещина в углу.
Сон, всего лишь сон.
Едва ли не впервые за время пребывания на Птицеферме я рада вернуться в реальность.
Выдыхаю с облегчением и остаюсь лежать, пока сердцебиение не выравнивается. Часов у нас нет, но, судя по сероватой дымке за окном и пробивающимся сквозь нее лучам солнца, еще слишком рано. Готовить завтрак сегодня мне не нужно, так что вполне можно потянуть время и подождать, пока проснутся остальные.
Можно было бы сбегать к реке и выстирать наконец чужую футболку, чтобы вернуть ее владельцу. Но отдавать эту вещь мне не хочется еще сильнее, чем вставать. Она такая удобная…
Вздрагиваю от стука в дверь. Сердце опять ускоряет бег. Еще слишком рано. Кому я могла понадобиться?
Стук негромкий, можно даже сказать, вежливый. Будто привлекают внимание, чтобы впустила, если не сплю, и в то же время не хотят разбудить, на случай если еще не проснулась.
Несмотря на то что Олуша недавно продемонстрировала мне свое истинное лицо, скромность у меня упорно ассоциируется именно с ней. Что ей могло снова от меня понадобиться, да еще и в такую рань?
Решаю, что не знаю и знать не хочу, – постучит и уйдет. Поворачиваюсь на бок, подкладываю сложенные друг на друга ладони под щеку и бездумно смотрю на рассвет за окном. Ночной кошмар вымыл из моей головы все мысли, и мне даже нравится это утреннее ощущение пустоты – знаю ведь, это ненадолго. Поэтому просто наслаждаюсь.
Сова права, я всегда хочу большего…
Стук повторяется еще дважды, с перерывами секунд в тридцать. А затем наступает тишина. Ушла?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вскакиваю с кровати и на цыпочках, чтобы не топать, бегу к двери. Я почти уверена, что это была Олуша – а кто еще? – но тем не менее хочется убедиться, и желательно так, чтобы незваная гостья меня не заметила.
Тихонько приоткрываю дверь, чтобы та не заскрипела, выдав меня. Выглядываю.
…Или гость.
– Пересмешник! – окликаю громким шепотом.
Он уже в конце коридора. Останавливается, оборачивается.
Распахиваю дверь шире. Придерживаю ее рукой, стоя в дверном проеме. Жду, когда мужчина подойдет.
Запоздало спохватываюсь, что на мне его футболка, которую следовало вернуть еще вчера. Поджимаю губы – вот засада.
Пересмешник возвращается. Руки в карманах брюк, улыбается. Волосы он снова собрал в хвост, а сам выглядит настолько бодрым с утра, что мне это кажется противоестественным. Еще два часа до завтрака, после которого всем мужчинам идти до вечера на рудник – махать киркой, таскать тяжелые камни. А Пересмешник… улыбается и выглядит так, будто встал несколько часов назад.
– Тебе идет, – весело комментирует мужчина мой наряд, пробежав взглядом по моим голым ногам.
Мне хочется натянуть футболку до самых ступней.
– Я сегодня постираю ее и высушу, – бормочу. – Вечером верну.
– Если тебе нужна, то оставь, – отмахивается. Больше не пялится ни на ноги, ни на грудь, соски которой из-за утренней прохлады предательски торчат под тонкой тканью. Смотрит в глаза. – У меня есть еще парочка. Глава был щедр.
Заманчивое предложение… Но нет. Услуги, вещи – это лишнее, не нужно.
– Верну вечером, – отвечаю упрямо.
Пересмешник равнодушно пожимает плечом.
– Как хочешь. Ты вчера просила помочь тебе со швами, – продолжает. Зачем-то кладет ладонь на противоположный от петель край двери, буквально в нескольких сантиметрах от моих пальцев.
Бросаю взгляд на новое местоположение руки гостя, но и свою руку тоже не убираю. Только гадаю, а даст ли он мне теперь закрыть дверь, если я решу захлопнуть ее перед его носом.
– Просила, – не отрицаю.
Но это было вчера. Когда Пересмешник так и не появился, я поняла, что это была глупая просьба – адресованная уж точно не тому человеку.
Пересмешник прищуривается, глядя на меня и по-прежнему улыбаясь; чуть склоняет голову набок.
– Если вчера тебе никто так и не помог, я готов.
И за этим он встал ни свет ни заря? Чтобы выполнить свое обещание мне?
А потом я вдруг замечаю то, что не заметила сразу: несмотря бодрую на первый взгляд физиономию, чистые волосы и улыбку до ушей, у Пересмешника подозрительно блестят глаза. Такой блеск появляется, если человек выпьет спиртного или…
– Слушай, ты вообще сегодня спал? – выпаливаю.
– Не-а, – отмахивается. – Не успел. Ну так что, – усмехается, – нужна моя помощь?
Отступаю и шире распахиваю дверь.
– Заходи.
* * *
– Нож есть?
– Там, на столе, – отвечаю, не оборачиваясь.
Сажусь на край кровати, лицом к окну, спиной к гостю, перекидываю несобранные с утра волосы через плечо вперед, чтобы не мешали.
– Ага. Нашел.
В моей комнате мужчина, от которого знать не знаю чего ожидать, а я сижу к нему спиной, да еще и вручаю в руки нож.
На Пандоре такая беспечность может стоить жизни, но отчего-то я не чувствую возможной опасности, исходящей от своего гостя. Потому что он уже несколько раз мне помог? Что это? Синдром брошенного щенка, который привязывается к первому, кто был к нему добр?
Привычно пытаюсь анализировать свои ощущения и поступки, но желания обернуться, чтобы проконтролировать действия почти что незнакомца, не возникает. Может, просто устала бояться собственной тени?
– Его бы продезинфицировать…
Было бы неплохо. И нож, и руки, и место наложения шва. А еще хорошо было бы использовать стерильные перчатки.
– Я его мыла, – отвечаю. – На стуле таз с водой и мыло рядом. Можешь помыть руки.
