возделывать эту землю, и она снова одичала и поросла невысоким лесом, пока однажды не случился на краю у реки оползень и не показала земля древний клад из больших белых костей. Колдуны нарекли это место священным да сказали, что тут лежат великаны. Кости зарыли обратно, отнеся только подальше от реки. И стали с тех пор хоронить тут сначала вождей племён, а после конунгов и их жён, кладя в землю поближе к древним могучим великанам.
Ситрик узнал курганы Лейва Доброго и Арна Крестителя, насыпанные ещё при нём и выложенные двумя каменными ладьями, на каких воины уходили в новый путь.
– Закатилось солнце, хоронясь под землей, да лучи его снова достанут до высоких голов, когда начнётся новый день, – прошептал Ситрик.
Волк завыл, взобравшись на вершину соседнего кургана – свежего, ещё не полностью поросшего травой. Ситрик обернулся на него и увидел, что наверху сидела Ингрид, полупрозрачная и бледная в долгом свете закатного солнца. Рядом с ней стоял её волк, привязанный к ней верностью и проклятием.
Ситрик, ощущая в висках, как бьётся его напуганное сердце, приблизился к молодому кургану. Ингрид неспешно сошла с вершины, ступая босыми ногами по земле.
– Ты увиделся с моим отцом, – заметила она. – С моим одряхлевшим стариком, сходящим с ума от одиночества.
Ситрик кивнул.
– Жалко его. Как увидишь его в следующий раз, расскажи ему, что со мной стало.
– Снова что-то просишь, – произнёс Ситрик с печальной усмешкой.
– Это моя последняя просьба, – пообещала ему Ингрид. – Спасибо тебе.
Ситрик снял с плеча перевязанный подпояской плащ и раскатал его на земле под курганом. Вытащил два отреза Зелёного покрова и показал их Ингрид. Дева замерла, рассматривая их. Она протянула свою призрачную руку, верно желая коснуться ткани, но никак не могла этого сделать из-за своей бестелесности и слабости в этом мире. Ситрик лишь теперь в свете заходящего солнца увидел на её ладонях ожоги, какие он оставил тогда во сне. На какую бы судьбу ни обрекла его мёртвая жена конунга, он не хотел сделать ей больно.
Ингрид обошла отрезы, рассматривая их со всех сторон да вглядываясь в мелкие цветки и хрупкие сухие лепесточки да колючки, торчащие из переплетения нитей.
– Отчего их два? – наконец спросила она.
– Я принёс один для тебя, а другой – для Ольгира. Он из-за меня застрял в межмирье, умерев без оружия, но с крестом на шее. Да проклятый тобой к тому же.
– Для Ольгира? – Ингрид фыркнула. – Я просила покров лишь для себя.
– Я не могу оставить его так.
– Зато я могу. Я стала его смертью, как и обещала, хоть и твоими руками. Пусть ходит без цели и жизни по миру, запертый в ненавистном теле. Дикий, неприкаянный и никому не нужный, – мстительно произнесла она. – Оставь покров себе. Пригодится.
– Нет, я отдам его Ольгиру. – Ситрик взглянул на конунга-волка. Он не знал, понимает ли зверь его слова, но волк смотрел на него неотрывно, низко склонив голову к земле.
Ингрид сощурилась.
– Скажи мне, как давно ты смотрел на гребешок, что подарила тебе Илька? Ты не забыл про маленькую нойту?
– Илька? – переспросил Ситрик, и руки его похолодели, точно покрылись льдом. – Ты что-то знаешь о ней?
Он похлопал по поясу, проверяя, на месте ли подарок нойты. Чувствуя неладное, Ситрик дрожащими пальцами распустил шнурок и выудил из мешочка гребень. Тот оказался бурым от напитавшей его крови. Нечаянно он выронил гребешок, и тот упал на Зелёный покров, пачкая его засохшей на зубцах кровью.
– Что с ней? – прошептал Ситрик, чувствуя, как рвутся струны его души.
– Её тело ещё живо, но дух уже на пороге другого мира. Она просила быть к ней благосклонной, и я дала ей девять дней. Как и тебе когда-то, – проговорила Ингрид холодно и отстранённо. – Подними гребешок. Не надо пачкать Зелёный покров кровью той, что его соткала.
Негнущимися пальцами Ситрик поднял подарок Ильки и сжал его в кулаке.
– Что с ней?..
Ингрид усмехнулась.
– Когда дракон ранил тебя, твой гребешок, что принадлежит Ильке, окрасился кровью. Она пошла за мной в тонкий мир, чтобы спросить о тебе, и сама застряла в нём. А я ведь говорила ей выбросить серп, когда зацветёт кашлегон…
– Что я могу сделать? – хрипло произнёс он.
– У неё есть ещё пять дней. – Ингрид перевела взгляд на заход. Туда, где село солнце. – Уже четыре. Дай ей покров.
– Но как?.. – От отчаяния у Ситрика замирало сердце. – Я уже не успею.
– Не знаю, – безразлично сказала Ингрид. – Попытайся.
Негнущимися пальцами парень сложил гребешок обратно в мешочек, свернул второй Зелёный покров, не понимая, что он может сделать. Он снова бросил взгляд на конунга-волка, точно пытаясь извиниться перед ним. Призрачный зверь не шелохнулся.
Догорело солнце, и лёгкая темень поселилась меж высоких курганов. Мёртвое тело Ингрид перестало быть прозрачным и точно обрело прежний вес. Дева протянула Ситрику руки и взяла его ладони в свои. Её пальцы обжигали льдом, но парень понимал, что его руки для неё теперь горячи, как раскалённые угли в очаге.
– А теперь возьми покров, покрепче закрой глаза и ступай за мной, – прошептала она, приблизив своё лицо к его.
Ситрик прижал к себе зелёную ткань и послушно зажмурился. Ингрид повела его куда-то, не выпуская его ладоней из рук, и остатки красного закатного света, просачивающегося сквозь веки, стали меркнуть.
– Задержи дыхание. На сколько можешь.
Ситрик набрал полную грудь воздуха, так что заболели рёбра, и беззвучная тьма сомкнулась вокруг него. Идти было трудно, точно пробирались они сквозь болото, стоя по пояс в воде, но вскоре пропало и это ощущение и осталась лишь ледяная боль в руке, сжимаемой Ингрид.
– Открывай.
Парень послушался, но сначала ничего не увидел, пока призраки Ингрид и конунга-волка не замерцали в непроглядной тьме. Их мглистое и тревожное сияние осветило просторную камеру, обложенную деревом, и Ситрик понял, что они стоят в комнате внутри кургана. Внутри могилы Ингрид и Ольгира.
Ситрик подошёл к лежащей на настиле мёртвой жене конунга. Она была одета как невеста и лежала на своём месте так, будто это молодая жена, дожидающаяся своего мужа. На груди и плечах её лежало множество бус, а лицо было покрыто тонким шёлковым платком. Ситрик посмотрел сквозь него, желая заглянуть в лицо мертвеца. Тление тронуло плоть Ингрид, изуродовав прежде прекрасное лицо, но не лишило его воли.
– Возьми мои бусы и подари их той, кому доверяешь пуще, чем себе самому, – произнёс призрак Ингрид, опустившись на колени перед своим телом и положив голову
