«Там, где сидел я (в учреждении Н-240-2/2 в городе Ивдель на севере Свердловской области. — М.К.), в основном была молодежь, совершившая преступления тяжелые, уголовные, — делится пережитым Александр Васильевич. — Лагерная система трудового перевоспитания не оставляла человеку сил и свободного времени для иных занятий. Эта система очень жестокая. Она подавляет и истребляет в человеке личность при помощи грубого физического труда и совершенно скотского обращения. Это характерно для всех лагерей Советского Союза. Впрочем, Союз — это и был лагерь большой. И структура лагеря исправительно-трудового — она совершенно схожа со структурой тогдашнего государства. В лагере я сразу отказался от каких-либо поблажек, от работы в клубе, библиотеке и т. д. Работал наравне со всеми заключенными, на самых тяжелых работах по разделке леса, на сплаве и строительстве… Я был мужиком, работал, как все.
Тяжелый был лагерь. Рабочий день — 12 часов: лесоповал, комары, поножовщина. Страшные смуты и голод. Мороз до 50 градусов. Мор. Очень многие умирали от голода. Энциклопедия, которую там можно было постигнуть, была настолько жизненной, что позволяет мне сейчас по эту сторону забора чувствовать себя как рыба в воде в любой ситуации, с любым контингентом. Мне начальник лагеря так и сказал; „Сможешь выжить — выживешь. Ты по песням-то сильный. Не хватит силы — ты не один. Здесь каждый день что-нибудь случается. Ну — иди…“
Меня истребляли как могли. Морили в карцерах, на бетоне — по 20–30 суток. Еда — полбуханки хлеба раз в два дня. Честно говорю — умирал, но ни перед кем не преклонил головы. Я пользовался уважением за счет своего независимого поведения. Но многие ко мне боялись подходить, потому что если кто-то попадал в круг моих друзей, за ним сразу начиналось пристальное наблюдение, их начинали прессовать, обыскивать…»
Тем временем на воле разворачивалась кампания по борьбе за освобождение поэта: собирали подписи учащиеся екатеринбургских вузов. За дело Новикова бился сам Андрей Дмитриевич Сахаров, а Геннадий Бурбулис даже учредил специальный комитет. В Москве прямо у памятника Пушкину или перед концертами в холле Театра эстрады сбором подписей и распространением каких-то «листовок» («Свободу барду!») занимался странный человек, с волосами, выкрашенными в ультрамариновый цвет (это в 1989 году!), представлявшийся: «Поэт — Я. Зеленый». Почему-то сразу после освобождения Новикова он куда-то исчез, и больше я о нем ничего не слышал и никогда более не встречал.
В 1988 году по рукам моментально распространилась пленка, якобы с лагерным альбомом Новикова. Действительно, после прослушивания 90-минутной ленты, принадлежность голоса не вызывала никаких сомнений — «точно он». Вот только сами композиции оставляли двоякое впечатление: во-первых, самая короткая из них длилась, кажется, 8 минут (и на кассете звучало поэтому от силы десять вещей), во-вторых, странная аранжировка даже отдаленно не напоминала «Извозчика» (ну, кто его знает, какие возможности у него там, на зоне, и на данный факт особого внимания не обращалось). С другой стороны, тематика произведений соответствовала слуху об авторстве новинки (в основном лагерная лирика) и голос… Голос был похож невероятно. На одном из первых же концертов Новикова в Москве ему на сцену передали записку с вопросом о лагерном альбоме «Возвращение» (под таким названием осела пленка в домашних коллекциях). К моему (да, наверное, и многих присутствующих) сильному удивлению, Новиков сообщил, что, да, мол, запись слышал, но не я это, ребята, исполняю. А еще усмехнулся, коснувшись странности некоторых текстов. Вопрос остался без ответа. Лишь несколько лет спустя, в 1994 году, в музыкальных ларьках появилась студийная кассета Ивана Кучина «Из лагерной лирики», а следом за ней его же альбом «Хрустальная ваза». Тогда все встало на свои места.
Оказывается, Иван Кучин — рецидивист со стажем, отбывший 4 срока за кражи, но в душе всегда мечтавший о музыкальной карьере — сделал свою первую пробную запись в 1987 году и вскоре после этого отправился в очередной раз по этапу. При обыске кассету у него изъяли милиционеры, переписали ее, как водится, — и пошла гулять пленка, обрастая слухами и подробностями. Для Новикова дошедшая в 1988 году до начальника лагеря запись сослужила недобрую службу. Администрация колонии, абсолютно уверенная, что осужденный Новиков каким-то невероятным образом скрытно записал новый альбом, развязала волну яростных репрессий против музыканта и его возможных сообщников. «Когда ты это записал?» — захлебываясь от ярости, допытывались сотрудники ИТК. А Новиков даже не понимал толком, что происходит. Какой новый концерт, когда у него постоянно изымают при обысках даже листки со стихами, а первые четыре года и вовсе не давали взять в руки гитару?!
Чудом за шесть лет ему удалось переправить на волю чуть больше ста стихотворений.
А сколько пропало безвозвратно?
Интерес к фигуре «опального барда» в обществе все нарастал. Сам музыкант «отбывал в Сибири наказанье», а вокруг его имени на воле слагались невероятные мифы. «Сидит другой Новиков, тот с Токаревым на Брайтоне!.. Убит при побеге!.. Его тайно освободили, взяв обещание, больше не петь…» — клялись всеми святыми друзья моей юности. Пока Александр находился в заключении, песни его звучали буквально из каждого окна. Да вот беда, никто не знал, как выглядит их автор, а очень хотелось увидеть.
На желании граждан лицезреть артиста играли многочисленные аферисты. В 1986 году я приобрел из-под полы возле магазина «Мелодия» на Калининском проспекте фотографию «Александра Новикова», с легкой душой отдав целый червонец, сэкономленный на школьных завтраках и походах в кино. Вплоть до 1989 года, когда Новикова показали по ТВ в репортаже программы «Взгляд» прямо из лагеря, я был уверен, что храню именно его снимок.
Автограф у А. Новикова в день его дебютного официального концерта после освобождения из заключения. Москва, Театр эстрады, февраль 1991 г. Слева — автор книги. Фото И. А. Глебова.
Посмотрите теперь внимательно на это фото из немецкого каталога одежды. Наверное, только дикий мальчик, проживающий за «железным занавесом» и привыкший доверять печатному слову, мог купиться на подобную фальшивку. К счастью (ли?), но я был не одинок в своих заблуждениях. Так было со многими…
Сажали Новикова еще в бытность Ельцина первым секретарем Свердловского обкома.
Прямых доказательств причастности Бориса Николаевича к сфабрикованному делу нет. Наоборот, в конце 1989 года на встрече со студентами Уральского политехнического института он заявил буквально следующее: «Я к этому делу отношения не имею, но я за это дело — берусь». Действительно, через 7 месяцев Новикова освободили. Правда, его «подельники» остались досиживать свои сроки, но были освобождены несколько позже, благодаря настойчивым ходатайствам Александра Новикова и адвокатов.
Едва оказавшись на свободе, Новиков окунается в студийную работу и записывает невероятный по силе восприятия блок песен. В дальнейшем эти композиции составили альбомы: «В захолустном ресторане» и «Ожерелье Магадана», даже были выпущены на виниловых еще пластинках.
В феврале 1991 года в Москве, в Театре эстрады на Берсеневской набережной, при полном аншлаге состоялся первый сольный концерт артиста.
Зал неистовствовал. Было видно, что Александр еще слегка скован на сцене и не имеет тренированной вальяжности профессионала, и странно смотрелся на нем блестящий дакроновый костюм не по размеру, но публике было плевать на подобные мелочи. Мы просто хотели видеть и слышать его, не веря самим себе, что времена действительно изменились и вот он, вчерашний «политкаторжанин», поет для нас со сцены и не одна коммунистическая б*** не смеет указывать ему, что исполнять и как.
Новиков выложился тогда на 200, на 300 %. Его распирало от куража. Ревущий зал и ощущение воли пьянили, он был живым олицетворением Свободы! Музыканты из его группы, кажется, «Внуки Энгельса» (а может, «Кипеш», не помню) показывали невероятные чудеса виртуозной игры.
Александр Новиков после первого официального концерта в Театре эстрады в Москве. Февраль 1991 г. Фото И. Глебова.
Даже сейчас, когда я пишу эти строчки, стоит мне отвлечься, и я моментально сталкиваю камушек своего сознания в ту далекую зиму 1991 года — такие фантастические по силе впечатления остались в памяти. В дальнейшем я неоднократно бывал (кстати, стараюсь не пропускать и сегодня) на выступлениях музыканта. Что сказать? Конечно, Новиков стал за эти годы подлинным Мастером.
Блестящие новые песни. Про него не скажешь: «Да-а, „сдувается“ потихоньку».
Наоборот, кажется, что с годами он все больше оттачивает свой стих. А музыкальная составляющая? Как он сделал есенинский цикл? Это же просто невероятно — так прочувствовать тему! Пойди-ка повтори успех!
