…В Америке меня никто не встречал. Я летел и даже не думал об этом.
Тысяча долларов в кармане, телефон Местмана — весь джентльменский набор.
Я рассчитал: 700 баксов на гостиницу за неделю, 300 — на еду должно хватить, и назад. А звезды так легли, что задержался на полтора месяца.
На второй день я гулял по Брайтону и увидел в витрине маленький плакатик:
«Миша Гулько поет здесь!» Я пришел чуть пораньше, осмотрелся: маленькая сцена, зал мест на сто, не больше. Сижу, думаю: «Как же так? Ведь Успенская пела „У нас на Брайтоне отличные дела…“» Я представлял себе Брайтон-Бич минимум как Бродвей. С роскошными заведениями, длиннобородыми швейцарами в униформе, а тут такое… Народу было мало, Гулько после выступления подошел ко мне, разговорились. Оказалось, он первый мой альбом уже слышал, и ему понравилось. В конце вечера Миша даже не дал мне рассчитаться за ужин, сам заплатил.
В первую поездку мне встретились удивительные люди, я не потратил практически ни копейки, да еще и заработал. Меня окружили таким вниманием, как будто я настоящая звезда.
В 1995-м, когда у меня уже был свой ресторан «Северный», Люба Успенская выступала в каком-то зале, а потом был банкет в ресторане «Националь», но мои клиенты утащили ее ко мне в клуб. Представь себе, я на сцене, стою, пою. Вдруг открывается дверь и входит Успенская. Я тут же бросил микрофон и пошел через зал к ней. Мы обнялись, и как-то быстро вспыхнула искра дружбы. Она провела тогда неделю в Нью-Йорке, и мы встречались почти каждый день в общих компаниях.
А годом позже мы записали дуэтную песню «Я сам по себе, ты сама по себе».
В итоге жизнь меня свела со всеми, кого поначалу я знал лишь по голосам с пленок…
Мало того что свела, мы еще и дружим, и работаем иногда вместе. Смотри, с Успенской я сделал несколько потрясающих дуэтов.
Она моя любимая певица, мы тембрально очень подходим. И она так считает.
С Мишей Гулько в одном из концертов я спел «Журавлей», но это был, скорее, экспромт. Мог я двадцать пять лет назад представить, читая ту статью, чем все обернется?
Владислав Медяник в своей студии звукозаписи. Красноярск, 1987 г.
* * *
Сегодня Владислав Медяник в Штатах бывает наездами, слишком много забот в Москве: концерты, работа в студии, а главное — ресторан «Медяник клаб», где каждый уик-энд можно услышать и самого Славу, и его друзей, звезд русского шансона.
Часть XVI. Дети перестройки
Поющий филолог
Статья, посвященная Медянику в комсомольской печати, для второй половины 80-х являлась уже скорее исключением, чем правилом. Люди творческих профессий всегда быстрее остальных чуствуют приближение «оттепели».
Еще в 1986 году в комнатке столичного женского общежития объединения «Мослифт» филолог по образованию и бард по призванию Владимир Павлович Асмолов (Савельев, р.1946 г.) записал дебютный магнитоальбом «Девочки-венерочки». Не знаю, какими путями (ведь кооперативных студий еще не существовало: закон об индивидуальной трудовой деятельности был принят только в мае 1987-го), но альбом быстро разошелся в копиях. Работа здорово отличалась от привычного саунда 70-х и ранних 80-х, ведь Асмолов записал все под один синтезатор. Для тех времен это звучало точно модерновая попсовая аранжировка, но тексты народ безоговорочно признал своими, злободневными, далекими от официальной эстрады. И хотя пел Владимир Асмолов не только о «девочках-венерочках» и «фарц-мажорах», а в основном, о любви, — материал в меломанской среде был отнесен в разряд «эмигрантов». Помню, впервые взяв у приятеля кассету с модным исполнителем, обнаружил на торце надпись: «Валерий Осмаров». Позднее появились другие варианты: Асмолер, Осмоловский…
Владимир Асмолов.
С лета 1987 года во всех городах стали со скоростью травы бамбук расти ларьки, павильоны и студии звукозаписи, где абсолютно в открытую предлагались музыкальные новинки. Первые месяцы рынок ощущал определенный дефицит материала, но это продлилось недолго. В тот же год вышел второй магнитоальбом Асмолова, «Курортный сезон», а в 1988 его имя и песни стали узнаваемы по всему Союзу. Причина тому — третий концерт «Оловянная душа» с хитами: «Катя-Катерина», «Кошечка» и, конечно, «Рэкетмены»:
Мы бывшие спортсмены,А ныне — рэкетмены!Ну, что ж, нам было вены,По-твоему, вскрывать?Когда героев спорта,Ему отдавших годы,Как говорится, мордойОб асфальт!
Уже в 1989 году шансонье с легкостью собирал полные залы в Театре эстрады, а вскоре удивил всю музыкальную тусовку парой аншлагов в ГЦКЗ «Россия». Даже фирма «Мелодия» не могла пройти мимо и выпустила тогда три диска-гиганта внезапно открытой «звезды».
Репертуар Асмолова состоял не только из социальных, сатирических или шуточных вещей, большинство композиций были лирическими и даже философскими. Особенно запомнилась песня-диалог с Владимиром Высоцким «42»:
Ты в 42 ушел, я в 42 родился,И нам не довелось друг друга увидать.Но верить и любить я у тебя учился,Ты брат мой по любви, и это не отнять!
Подумать только, мы могли бы повстречаться,Но все казалось мне — я к встрече не готов.Теперь не позвонить, теперь не достучатьсяИ не сказать тебе хотя бы пару слов…
Асмолов, действительно, вышел на большую сцену только в сорок лет. Может, поэтому авторский материал его оказался на удивление интересен и разнопланов, богат цветом и оттенками вкуса, словно коллекционное вино. Любовная лирика, которую пишет Владимир Павлович, на мой взгляд, на бумаге воспринимается ничуть не хуже, чем в обрамлении аранжировок:
Я к тебе приду, как нежность,Я тебя пойму, конечно.Снова полюбить совсем непросто —Нелегко забыть о прошлом.
И когда со мной в вечерней тишинеТы нечаянно забудешь обо мне,Промолчу, и ни о чем не спрошу потом…
Нижегородский Орфей
Лидерами продаж кооперативных точек звукозаписи стал в 1987 году и магнитоальбом автора-исполнителя из города Горького (теперь — Нижний Новгород) Николая Тюханова (р.1953 г.). Обладатель красного диплома музыкального училища по классу хорового дирижирования, он несколько лет «оттрубил» музыкантом в разных филармониях страны. Тюханов успел попробовать себя и в сферах, далеких от творчества, сменив полдюжины специальностей — от фельдшера до рабочего на стройке. И все же Николай Леонидович прежде всего музыкант. Он профессионально владеет практически всеми инструментами, сам аранжирует свои песни, обладает узнаваемым, очень необычным для жанра, вокалом, звучащем в поднебесье самого высокого регистра. В конце 80-х — начале 90-х Тюханов — один из лидеров «шансона по-русски»: издана книга стихов, записано десяток магнитоальбомов, в Москве выпущена первая официальная кассета. Его песню «Эмигрантское танго» включил в свой репертуар сам маэстро Шуфутинский, который знает толк в хорошем материале.
Когда якоря мы подняли и отошли от причала,Усталые волны стонали, отчаянно чайка кричала,И ветер, ворчливый попутчик, у борта рыдал, завывая,И плакал пехотный поручик, от злости погоны срывая.
Как закрою глаза, снова вижу:Пепел, кровь и родного мустанга:И летит, все летит над ПарижемЭмигрантское белое танго…
Но… Как часто это короткое слово ломает ход повествования, а в реальности — судьбы. В середине 90-х, на взлете, Николай Тюханов по ложному обвинению получает срок. «Раз на тюрьму заплыл один маэстро, он сел один, как говорится, без оркестра», — смешно и горько напишет о себе в лагере Тюханов.
Николай Тюханов.
И хотя, не отбыв и трети наказания, «за отсутствием состава преступления» артист был оправдан и освобожден, жизнь круто поменялась.
Нижегородский Орфей не раскис, продолжил творить, но начать все заново, когда тебе полтинник, — непросто.
В 2008 году при поддержке Александра Фрумина и студии «Ночное такси» увидела свет новая работа мастера — диск «Негрустный».
Рыбак, художник, шансонье
Основным поставщиком новинок стала в перестройку российская глубинка.
В начале 1988 года ресторанный лабух из Перми Анатолий Сергеевич Полотно (р.1954 г.) выстрелил «прямо в сердце» публике концептуальным проектом «Ой, лели-лели…»
В отбивках между песнями исполнитель представал в роли конферансье, болтая с участниками своей группы «Лоцмэн» и плавно подводя слушателя к следующему номеру. В одной из реприз Полотно даже попытался определить жанр, в котором работает и называет его… «провинц-рэп». Т. е. авторы-исполнители интуитивно чувствовали, что разрабатывают какую-то новую, иную тему, нежели просто бардовскую песню или «советский блатняк». Но до определения «русский шансон» тогда еще никто не додумался.
