Ее губы расплылись в такой родной мне, искренней улыбке, что сердце на миг сжалось и отказывалось забиться вновь. Девушка подлетела ко мне, обвивая мою шею руками и притягивая к себе, продолжив тороторить.
— Я так рада, что ты вернулась! Все рады, Маша! Почему ты осталась в тот день, ну зачем? Надо было бежать вместе с нами! Слава Богу, ты в порядке…
Сара слегка отстранилась, удерживая меня за плечи, и еле кивнула в сторону Дена, понизив голос до шепота и широко ухмыляясь.
— Ты не представляешь, как Деннис проел всем мозги о тебе. Ей-Богу, он не мог остановиться, подруга…
Ее улыбка всегда была такой заразительной, что я не могла не усмехнуться в ответ. Хлопнув меня по плечу, Сара обернулась. Проследив за ее взглядом, я встретилась глазами с Деннисом — а он и вправду был рад. Подойдя ко мне, лидер повстанцев взял мою руку, ведя пальцами по татау — вскоре он наткнулся на ожог, который Ваас оставил мне потушенной сигаретой, и на миг мне стало совестно от того, что будучи наивно доверившейся главарю пиратов, я была готова избавиться от такого дара.
— Добро пожаловать домой, воин, — сказал мужчина, и я поймала на себе с десяток приветствующих взглядов воинов ракъят.
«Домой?..»
***
Неделю спустя
Следующие дни я с головой окунулась в чертовы убийства, молниеносные и беспрерывные. Мне было необходимо выпустить все эмоции, что накопились за дни, проведенные в лагере Вааса, затмить душевную боль физической и забыться, полностью забыться, думая лишь о предстоящем сражении и о том, где прячется враг.
Таблетки. Без них было тяжко. Я провела на острове почти четыре месяца без гребаных таблеток — никогда прежде мне не доводилось прерывать курс лечения на такой срок.
Жизнь моя никогда не была сахаром, по крайней мере, сколько себя помню. Не знаю, как так вышло, но Монтенегро умудрился единственным заслужить того, чтобы я открыла ему свое недалекое прошлое. Я доверилась ему потому, что точно знала — пират не будет осуждать меня и не будет жалеть. Ваас никогда не вел себя по шаблону, наверное, это мне в нем и нравилось. До этого о тяжелом детстве я не говорила даже близким друзьям. Почему? Если честно, я и сама не знала. Может, здесь сыграла роль моя природная отчужденность и скрытность, ставшая последствием отсутствия банального семейного тепла и поддержки. А может, мне просто было так легче. Может, мне просто уже хотелось забыть обо всем, как о страшном сне, и попытаться начать жить заново…
Но заново все никак не получалось.
Даже достигнув 18-летия, наконец покинув семью и переехав в другой город на последние скопленные гроши, я все еще не могла принять тот факт, что однажды биологическая мать бросила меня в роддоме. Что моими приемными родителями стали зависимые от алкоголя люди. Что детство я провела в постоянном страхе, терпя скандалы и драки. И что приемная мать чуть не убила меня, пытаясь задушить, а на утро, протрезвев, заботливо посмотрела на меня так, словно ничего не произошло. И эта забота в ее глазах выглядела настолько фальшивой, что я до сих пор удивлялась себе: как я могла так наивно поверить в ее раскаянье?
Поверить… Но нихера не забыть.
Я пыталась выкарабкаться сама, всеми силами пыталась. Но по ночам меня до сих пор мучали ночные кошмары. Нервные судороги по всему телу стали обыденностью, они возникали, как только я начинала злиться или же испытывать страх, порой спонтанный, беспричинный. А в дневное время суток наступала полнейшая апатия. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем говорить и ничего делать со своей жизнью. Я перестала видеть краски вокруг себя, перестала выходить из съемной однушки, перестала видеть смысл в своей долбанной жизни, ведь впереди видела только черную пустоту. У меня никого не было, кроме семьи. Кроме такой паршивой семьи… И отказавшись от нее, я не почувствовала облегчения — я лишь осталась на распутье, не зная, какую дорогу выбрать, и куда она приведет меня.
«— Ведь без семьи кто мы блять такие?»
Открываться кому-либо я категорически отказывалась. Поэтому к психотерапевту меня буквально тащили силком. Ева. Она всегда была моим ангелом хранителем. И хотя я долго упрямилась, устраивала истерики, злилась, буянила, сметая все со столов и полок, обижалась на нее и требовала оставить меня в покое, она не оставила. Не оставила, ведь ей еще предстояло быть рядом со мной — рядом, на этом проклятом острове…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Психотерапевту не потребовалось несколько долгих томительных часов, чтобы констатировать у меня дистимию. Хроническую депрессию, если простым языком. Прописал таблетки, потребовал денег за сеанс и указал пальцем на дверь. Больше его я не посещала.
Но стоило признать, таблетки действительно помогали. Они выводили меня из апатии и вместе с тем притупляли раздражение и чувство спонтанного страха. Уже после первого пропитого курса я начала выходить на улицу, прогуливаться по паркам, наблюдать за людьми. После второго — налаживать отношения со старыми друзьями и искать подработку. К тому времени, когда и в третьей пачке наконец осталось ничтожное количество лекарства, я уже была похожа на человека. У меня были свои достижения, цели на будущее, даже мечты появились. Ева и остальные не могли нарадоваться моему прогрессу, пускай толком и не знали, чем была вызвана эта чертова дистимия. И в один роковой день подруги предложили мне за компанию с ними поучавствовать в отборочном конкурсе, чьи победители со всего мира получат туристическую путевку в Таиланд…
Все то время, проведенное здесь, я боялась признаться себе, что остров вдохнул в меня жизнь. Весь чертов остров в лице его безумного Царя и Бога. Ваас был прав, сказав, что только возле него я буду сгорать от всевозможных эмоций. Благодаря пирату я впервые пережила настоящие, неподдельные эмоции, да, впервые за всю жизнь…
Что такое страх перед угрозами приемной матери в сравнении с тем, что каждый твой день, прожитый возле главаря пиратов, может оказаться последним? Что такое недоверие и скандалы в семье в сравнении с тем, как тебя держит в плену, пожалуй, самый непредсказуемый человек, которого ты когда-либо встречала на пути? Что такое пощечины пьяной женщины, заменяющей тебе мать, в сравнении с ударами жестокого, плевать на тебя хотевшего убийцы и работорговца? Что такое долгая дружба в сравнении с тем, как за считанные секунды Ваас переключает все сознание твоей подруги, и та с ненавистью наводит на тебя пистолет и уверенно спускает курок? И что такое невинное влечение к понравившемуся ровеснику с соседнего факультета в сравнении с непреодолимой страстью и привязанностью к твоему садисту?
Да, Монтенегро заставил меня почувствовать эту жизнь спустя 20 бессмысленно прожитых лет, лицезреть все ее кровавые краски и наконец освободиться от гнева и страха, которые я так упорно пыталась сдержать внутри чертовыми таблетками. Он пленил меня и в то же время освободил от внутреннего зверя, пожирающего меня годами.
Может, поэтому теперь я так цеплялась за Вааса?
Если бы когда-то мне сказали о том, что мой накопившийся за годы гнев я смогу притупить не таблетками, а чертовыми убийствами, я бы без сомнений послала сказавшего такое далеко и надолго…
Однако звуки выстрелов посещали меня теперь даже во снах. А в один день я и вовсе оказалась в полшаге от смерти: слишком близко очутилась возле гранаты, упавшей хер знает с какой стороны — до сих пор противно звенело в ушах, время от времени. И впервые словила пулю, но она, скорее, задела кожу, нежели пробила ее, но боли от этого было нихера не меньше, и следующие дни я ходила с окровавленной повязкой. Благодаря такой непрерывной практике, мой навык стрельбы заметно улучшился — пираты падали замертво с первых же выстрелов. Я уже не чувствовала угрызений совести: меня всегда спасала мысль о том, кто эти люди, мысль о том, что бы они сделали со мной, будь я на их месте. И жалости к этим людям я больше не испытывала, не долго думая пуская пулю в лобешник каждому.
Деннис не давал мне проходу. Он не мог нарадоваться внезапно разгоревшимся во мне азарту и жажде битвы. Ежедневные тренировки в стрельбе и рукопашном бою. Каждый чертов день. Порой я валилась с ног, была на грани потери сознания, а дрожащие от усталости мышцы рук были готовы выронить клинки, но я не могла позволить себе остановиться. Психологически не могла, и тело было вынуждено подчиняться.
