чтобы подвергнуть его таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров, скажите, почему вы позволили ему покинуть ЧК? Довольно миндальничать!.. Пойман опасный прохвост… Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет!» Вот за эту статью и закрыли. Значит, правда восторжествовала?
Спустя две недели после решения ЦК о закрытии журнала проходил в Москве VI чрезвычайный съезд Советов, где, в частности, обсуждался вопрос о «революционной законности». В пурпурном Большом театре перед Лениным и 1296 делегатами, из коих 1260 сидели с партийными билетами РКП в кармане, выступает в прениях избранник-чекист и заявляет: «Теперь признано, что расхлябанность, как и миндальничание и лимонничание с буржуазией и ее прихвостнями не должны иметь место». Вновь прозвучало уже знакомое нам редкостное вещее слово, впервые соскочившее со страницы «Еженедельника ЧК» из уст товарищей города Нолинска.
Чем объяснить такое литературное влияние безвестных провинциальных нолинцев, восхвалявших пытки, на высокопоставленного чекиста делегата съезда Советов? Казалось бы, после резкого обсуждения ЦК злосчастной статьи, закрытия журнала надо бы забыть разговоры о «миндальничании». Нет, не забыто оно.
Прочтем еще раз уже знакомый нам приказ наркома НКВД о заложниках. И в нем читаем:
«Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец». Возникает убеждение, что статья в чекистском еженедельнике сочинялась не какими-то провинциальными якобинцами, а московскими столичными заплечных дел мастерами, пустившими за подписью товарищей из глубинки пробный шар, имевший место легализовать имевшиеся к тому времени реалии. О них говорят десятки свидетельств людей, познавших пытки тогда, в незабываемом 1918 году, на первом году пролетарской диктатуры. (См.: Мельгунов С.П. Красный террор в России. Гл. Истязания и пытки.)
И на страницы сборника «Ленин в ВЧК» попали жалобы на имя вождя, где речь идет об избиениях и издевательствах над арестованными «прислужниками буржуазии», которые иногда пробивались со своими письмами и телеграммами к тому, кто этот «красный террор» породил. Состоялся летом 1918 года в крохотном вятском городке учительский съезд, на котором учителям предложили подать заявления на работу и, согласно циркуляру из Москвы, проинформировать о политических взглядах и партийной принадлежности… Возмутились сеятели разумного, вечного, а председатель съезда учитель Лубинин предложил коллегам не отвечать на такой каверзный вопрос. Его арестовали и крепко проучили: «Получил жалобу Лубининой на то, что ее мужа Лубинина избил Никитин, председатель чрезвкомиссии…»
Просил Владимир Ильич местные власти, мол, если Лубинин не контрреволюционер, то его следует выпустить на свободу. Ему, конечно, ответили, что сей Лубинин именно контрреволюционер, и на свободу до суда ему никак нельзя. Походатайствовал заместитель наркома Покровский, ссылаясь на туберкулез учителя. Не помогло. Отсидел избитый Лубинин свое, только через месяц послали в Кремль телеграмму, что беднягу освободили…
Даже в «Правду», «Известия» проникала поначалу информация о пытках. Под заголовком «Неужели средневековый застенок?» 26 января 1919 года «Известия» напечатали заметку такого содержания: «Арестован я был случайно, как раз в месте, где фабриковали фальшивые керенки. До допроса я сидел 10 дней и переживал что-то невозможное. Тут избивали людей до потери сознания, а затем выносили без чувств прямо в погреб или холодильник, где продолжали бить с перерывом по 18 часов в сутки. На меня это так повлияло, что я чуть с ума не сошел».
Происходили пытки в Москве, в Сущевско-Марьинском районе, сейчас в этом здании музей МВД.
* * *
Обратите внимание, ЦК партии большевиков отрядил ревизовать застенки Лубянки комиссию, куда вместе с наркомом юстиции и главой Московского Совета вошел нарком по делам национальностей Сталин! Вот еще когда вник Иосиф Виссарионович в деятельность органов, изучил механизм новенькой карательной машины. И по всей видимости, тогда еще научился он из Кремля дистанционно управлять небывалой машиной, давить колесами всех, кого возжелает, в том числе коллег по комиссии — товарищей Каменева и Курского, членов ЦК и Политбюро, наркомов, маршалов и генералов, не исключая механиков и слесарей по обслуживанию этого карательного костоломного катка.
Глава девятая
Любовь к электричеству
Откуда у нашего вождя пламенная любовь к электричеству? Это чувство проявилось публично, оказало мощное воздействие на пропаганду, всю нашу жизнь.
Поиски истока ленинского пристрастия к электричеству приводят в Питер, в студенческий кружок студентов-технологов, куда входили среди других Глеб Кржижановский и Василий Старков. На известной, тысячи раз репродуцировавшейся фотографии «В.И. Ленин среди членов „Союза борьбы за освобождение рабочего класса“», сделанной в столице империи в феврале 1897 года, они оба слева от сидящего в центре, успевшего к тому времени облысеть Владимира Ульянова, получившего в этом кругу кличку Старик.
Нет на снимке технолога Роберта Классона, их оппонента питерских лет. Общаясь со Стариком, он спорил с ним, доказывал, что революции в России не совершить. Нет на снимке студента Технологического института Леонида Красина, поскольку за революционность выслали его из столицы до того, как явился на берега Невы волжанин Ульянов. Диплом электротехника защитил Леонид Борисович через тринадцать лет после поступления в институт. Про его «любовь к электричеству» написал роман Василий Аксенов, у которого я заимствую название. Преуспевавший инженер ведал не только электрическим хозяйством Санкт-Петербурга, но и боевыми группами партии, бомбами, револьверами и прочим оружием. Ленин сдружился с Красиным в годы революции 1905 года, они вместе, живя на даче под Питером, дружно раскачивали лодку России, пытаясь произвести «великое потрясение» со взрывами и стрельбой. После неудачи с восстаниями эмигрировали в Европу, где Красин получил высокую должность в германской электротехнической фирме «Сименс». С германским паспортом она командировала его управлять своими отделениями в Москве и России, поэтому полиция не могла арестовать крупнейшего террориста, чтобы воздать должное за кровь 1905 года. Таким образом, Ленин с начала пути находился в кругу энергетиков, среди которых хочу назвать еще одного члена ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Ивана Радченко, сблизившегося с Ильичом в псковской ссылке вождя.
Из воспоминаний этих революционеров явствует, что они, имея много свободного времени, часами беседовали обо всем, в том числе и об электрификации, хотя, конечно, главные помыслы были о революции. Ивана Радченко, например, Ильич учил «организационному искусству в применении к революционной работе», как контрабандой возить на себе литературу через финскую границу. С Глебом Кржижановским бывало боролся, не зная, куда деть избыток сил, играл в шахматы, катался на коньках, обсуждал пути борьбы.
«Была морозная лунная ночь, и перед нами искрился бесконечный саван сибирских снегов. Владимир Ильич вдохновенно рассказывал мне о своих планах и предположениях по возвращении в Россию». Партия и газета занимали все
