Корф и Обухович отъехали в сторону, переговорили шепотом между собой, воротились к нашим воеводам, просили:
— Дайте нам день на размышление. Посоветуемся со своими полковниками, как быть, а стрелять эту ночь и день мы не станем и вас о том просим.
Воеводы согласились. Пускай так и будет. Но коли завтра до обеда не сложат поляки оружия, государево войско пойдет на аккорд, и тогда каждый жолнер и каждый региментарь будут считаться военною добычей, с которою по законам военным и поступят, а как именно, о том пояснять воеводе и генералу незачем, они сами в том горазды.
Ночью в нашем таборе стали готовиться к штурму. Дозорные стрельцы, которые под степы города подходили, слыхали, как там раздаются крики и ругань. В стрелецкий стан прибежали посадские люди смоленские. Рассказали — воевода Обухович, генерал Корф в ярости великой. Католические попы и монахи закапывают в землю драгоценную утварь церковную. Среди обывателей распускают слухи, будто стрельцы всех, независимо от возраста и состояния, будут к позорным столбам привязывать и бить батогами…
На рассвете мещане и посадские набросились на стражу, отворили ворота и вышли со знаменами навстречу к стрелецким полкам. на валах крепости затрубили трубы. Генерал Корф велел поднять над башнями замка белые прапоры.
Двадцать третьего сентября 1654 года Смоленск был освобожден.
Царь Алексей Михайлович сел на коня и, окруженный воеводами и ближними боярами, поднялся на Северскую гору.
Оттуда как на ладони видно было все, что делалось в Смоленске.
Ближним боярам и воеводам своим царь сказал:
— Свершается преславное событие… Ныне мы смыли позорное пятно Деулииского перемирия. Несокрушим дух русский, и неколебимо оружие русское.
В честь царя палили пушки в стрелецком стане, трубили непрестанно трубы на крепостных валах. Гремели тулумбасы в казацких полках.
Воеводы польские в пешем строю подошли к Северской горе, положили перед конем царя Алексея Михайловича знамя города Смоленска с гербом короля Яна-Казимира на лазорово-белом поле. Обухович и Корф поднесли на золотом блюде ключ города Смоленска.
Ключ с блюда взял стрелецкий голова Артамон Сергеевич Матвеев, подал царю.
В тот же вечер в столовом шатре государя учинен был обед в честь освобождения Смоленска. На том обеде на почетных мостах по правую руку царя сидел наказной гетман Иван Золотаренко, по левую — Артамои Матвеев. И еще много думных бояр — князь Алексей Трубецкой, Шереметев, Милославский, Морозов, Пушкин, князь Одоевский — и многие иные дворяне и стольники, кои при войске были.
И царь Алексей Михаилович пил здоровье воеводы, наказного гетмана войска казацкого Ивана Золотаренка, и молвил:
— Чтобы нам оружие наше никогда не обесславить и победы наши над лютыми врагами народа русского множить бессчетно. Дотоле все старания недругов наших останутся всуе, доколе будут под единым скипетром все люди русские.
Царь пригубил вина из золотого кубка и подал ого Золотаренку.
На другой день пожалован был наказной гетман боярским достоинством и отписаны ему маетности.
Двадцать восьмого сентября царь угощал есаулов и сотников войска казацкого и многим из оного жаловал наследственное шляхетство и маетности, а к вечеру при колокольном звоне во всех церквах Смоленска государь въехал в город.
Следом за ним ехали на пышно убранных золотой сбруей конях ближний боярин Милославский, стрелецкий голова Артамон Матвеев, наказной гетман Иван Золотаренко, князь Алексей Трубецкой. А на расстоянии десяти шагов от них шли в вышитых серебром кафтанах, с мушкетами наизготовку, стрельцы головного полка государева и казаки Корсунского полка.
Пятого октября царь Алексей Михайлович выступил из Смоленска на Вязьму.
Еще когда царь с войском стоял под Смоленском, на Москве началась моровая язва. Воевода московский князь Михайло Петрович Пронский отписывал царю, что то моровое поветрие завезли на Москву чужеземные купцы с товаром из земли свейской и то поветрие такой страшной силы, что совладать с ним никак не можно. И тем, что на людей мор напал великий, разные лазутчики, польские да свейские, для своего воровского дела воспользовались. В кабаках и церквах говорили: кабы царь с войском на войну за черкасов не пошел, не бывать бы тогда моровой язве, а вся эта напасть от черкасской земли пришла, — и многие тем лихим людям верили.
Дабы моровое поветрие не проникло в войско, велено было на всех дорогах от Москвы поставить крепкие дозоры. В Москве же — в Кремле, в палатах государевых и на казенном дворе — двери и окна кирпичом заложить и глиной замазать, чтобы ветер не проходил; из дворов, где окажется мор, людей, что остались, велено на улицу не пускать, дворы те заваливать и стражу приставлять. Воровских людишек, лиходеев, лазутчиков и прочих сыщиков и соглядатаев брать в Разбойный приказ, бить батогами нещадно, допытываться, от кого велено им воровские богопротивные слова про государя и царство говорить, а допытавшись, казнить смертью.
Отписал государю князь Михайло Пронский еще в сентябре: на пытке лазутчики показали — такие злые слова научено их говорить в Немецкой слободе, и он, боярин, повелел слободу накрепко запереть, дабы туда сходить и выходить оттуда было не вольно.
…Прибыв в Калязинский монастырь, где пребывала царская семья, укрываясь от морового поветрия, государь узнал, что от заразы помер князь Михайло Пронский да князь Хилков и немало померло воевод и сотников, торговых гостей и дьяков, кои при государевых делах в Кремле оставались…
К концу октября месяца моровое поветрие начало утихать.
Перед отъездом в Москву прискакал вестник от боярина Василия Борисовича Шереметева с эстафетой о взятии города Витебска.
…В Измайлове, вблизи Москвы, Афанасий Лаврентьевич Ордыи-Нащокин прочитал столбцы, писанные думным дьяком Алмазом Ивановым, повелел оные оправить в сафьян, а думного дьяка позвал к себе на обед, весьма при трапезе похваляя труд его.
13
В Москве торжественно звонили во все колокола. В церкви Василия Блаженного при многолюдном стечении народа патриарх Никон служил молебен в честь победы над латинянами и возвращения древнего города Смоленска со многими иными городами русскими, общим числом двести, и лоно державы Московской.
Патриарх Никон возгласил многолетие царю Алексею Михайловичу и гетману Богдану Хмельницкому, который передал навечно древний край православный черкасский под десницу царя Московского, защитил веру и волю людей земли Киевской от ига иезуитов, положивших себе искоренить весь народ православный.
В церкви, на почетном месте, среди бояр и воевод именитых, стояли великие послы гетманские — Силуян Мужиловский, Иван Богун и Лаврин Капуста. Внимательно слушали послы патриаршие слова, клали поклоны перед Нерукотворным спасом. После того на глазах всех думных людей удостоены были высокой чести — благословения патриаршего и целования рук у кесаря церкви православной. По окончании службы приглашены были послы на трапезу в патриаршие покои.
Силуян Мужиловский, Иван Богун и Лаврин Капуста получили на другой день аудиенцию у царя, на коей присутствовали Ордын-Нащокин, князь Прозоровский, боярин Бутурлин, стрелецкий голова Артамон Матвеев.
Послы били челом государю, дабы он и на далее приказал войску своему шляхту польскую воевать и промысел чинить на юге. Одновременно просили послы, чтобы послана была на Украину мука и крупы разные, ибо через неурожай терпят великий недостаток в селах и городах по Бугу и Десне. И бояре думные приговорили — послать из запасов государевых двадцать обозов зерна молотого, а купцам велено немедля везти зерна и более того.
Доложили также послы, что новый хан крымский Магомет-Гирей с ордою теперь не выступит и самое удобное время сейчас учинить промысел над Речью Посполитой.
Лаврин Капуста доложил еще одно весьма важное государственное дело, которое бояре думные и сам государь выслушали с большим вниманием.
Ездил Лаврин Капуста осенью послом гетмана в Стамбул и, пробывши там две педели, проведал такое: король шведский Карл-Густав послал в султанский диван через своего министра грамоту, а в ней сообщил свой монарший совет, дабы султан объединил свое войско со шведскими, голландскими, английскими и французскими силами против их неприятелей греческой веры.
— Доподлинно известно, — сказал Лаврнн Капуста, — что диван склонен такое учинить, но выжидает удобного часа. Султанские министры все усилия прилагают, чтобы привлечь на свою сторону молдавского и валашского господарей, но гетман Хмельницкий с валашским господарем договорился, и он вскоре послов своих пришлет к царю, чтобы царь принял Валахию под свою руку, и того же добиваться будет гетман при переговорах с господарем молдавским. А что до князя трансильванского Ракоцпя, то оный одно только смотрит — где что плохо лежит, чтобы туда со своим войском явиться и себе кусок урвать. Веры ему давать нельзя: вороват и суесловен.
