первого, а затем по очереди втаскивали остальных. Наша полная беспомощность особенно рельефно сказалась на первой же станции, когда нам понадобилось открыть дверь. Как ни напрягали мы усилия все впятером – дверь не поддавалась, пришлось звать на помощь извне. Мы начали стучать в дверь и кричать, но никто не откликался. Наконец послышались шаги и голоса – два каких-то казака вняли нашим мольбам и с шумом откатили дверь.
Мы объяснили им, что ослабели после сыпного тифа, рассказали, что не имеем дров, и, когда узнали, что им с нами по дороге, пригласили их ехать в нашем вагоне. Станичники охотно согласились, крикнули еще двух своих приятелей, и уже в дальнейшем пути мы не испытывали ни недостатка дров, ни других неудобств, о которых я только что говорил.
Трудно было нам добраться до Минеральных Вод, откуда начиналось в то время правильное сообщение пассажирскими поездами с Екатеринодаром.
Так как мы были без денег, то решено было сначала отправиться в хозяйственную часть в Армавир, чтобы получить наше скудное жалованье и заплатить долги. Я бы и не останавливался на этом незначительном эпизоде, если бы на станции Армавир не произошла бы встреча, о которой мне приятно вспомнить. Получив жалованье, мы с Толей решили пообедать на вокзале в ожидании поезда. Поезд должен был идти ночью; неизбежно приходилось ждать поезда. Толя от усталости и слабости за столом уснул.
Вдруг к нашему столу подходит генерал: «Вы что тут делаете?» Толя проснулся, вскочил и сразу просиял. Перед нами стоял генерал Купцов[628]. «Ну вот что, едемте ко мне, со мной экипаж, относительно поезда не беспокойтесь, я вас доставлю своевременно обратно», – скомандовал Александр Никифорович.
Генерал Купцов оказался начальником гарнизона Армавира. В гостинице, в которой жил Александр Никифорович, был сервирован стол, и, к нашему глубокому изумлению, на столе появилась бутылка «Кахетии № 2». Часа три мы провели в дружеской беседе, вспоминая все пережитое и делясь впечатлениями на современные темы, и незаметно подошло время отправляться на вокзал. На этот раз заботами Александра Никифоровича нас ожидали все удобства, и через час мы спали мертвецким сном, мерно раскачиваясь на диванах отдельного купе. Пробудились мы от сильного расталкивания кондуктора. Оказалось, он забыл нас разбудить в Тихорецкой и мы подходим уже к Сосыке. Кондуктор решил исправить ошибку и предложил нам слезть на первой же станции, ибо навстречу должен пройти скорый поезд на Екатеринодар, который хотя и не останавливается здесь, но он обещал принять меры, чтобы поезд замедлил ход. Предстояла трудная операция, но желание попасть скорее в Екатеринодар было так сильно, что мы согласились на это рискованное предприятие. Вот мы вылезли, наш проводник переговорил с кем надо, и мы остались ждать. Скоро громадные фонари приближающегося поезда ослепили нас, и, замедляя ход, но не останавливаясь, он готов был от нас ускользнуть. В эту решительную минуту Толю кто-то подтолкнул, и он благополучно взобрался на платформу, я же потерял равновесие и готов был скатиться под колеса, как чьи-то сильные руки приподняли меня и швырнули на площадку, вслед за этим на голову мне упали один за другим наши свертки… Я был не только спасен, но и не опоздал на поезд.
Утром две шатающиеся и поддерживающие друг друга фигуры звонили в дом N. по N улице.
Увидя нас в таком состоянии, застонал от сочувствия весь дом и были приняты радикальные меры, чтобы в кратчайший срок поставить нас на ноги. Меры привели очень скоро к блестящим результатам, и через месяц мы с Толей уже подумывали, куда бы нам поехать. В Сводно-гренадерский батальон нас не тянуло, так как все там виденное не могло прельщать нас. Густав же поддерживал в нас уверенность, что вскоре разрешится вопрос с самостоятельным формированием полка из кавказских гренадер и тогда мы будем ему нужны. Решено было, что Толя поступил в танковый дивизион, а я во вновь открывающееся Кубанско-Софийское военное училище. Так мы и сделали. Кубанско-Софийское военное училище считало свое начало от одной из киевских школ прапорщиков, находившейся на Софийской площади[629] и эвакуированной в свое время на Кубань.
Юнкера этой школы участвовали в Кубанском походе и в большинстве погибли в многочисленных кровавых боях. Желая сохранить название столь доблестной школы, кубанское правительство, взявшее на себя содержание вновь формируемого училища, постановило наименовать училище Кубанско-Софийским[630].
К сожалению, молодое, но имеющее свою боевую историю училище попало в весьма неподходящие руки братьев Щербовичей[631], из которых один был начальником училища, другой – командиром батальона, третий – преподавателем артиллерии, и четвертый все ожидался для кафедры истории. Рот, или, как их называли, сотен, было две. Училище расквартировано было в двух различных местах по частным квартирам. Помещения были малы, оборудование чрезвычайно скудное, пособий учебных почти никаких, все лекции заучивались по запискам. Элемент, комплектовавший училище, – кубанские казаки, – в боевом отношении был отличный, но отличался крайне скудной общей подготовкой. Средний образовательный уровень колебался между 4-м и 5-м классами среднеучебных заведений. Ко всему этому прибавилась еще политика на самостийной почве, что создало совершенно невозможную для занятий обстановку. Не было даже известно, какой срок обучения должны пройти юнкера, а отсюда вытекала полная бессистемность в занятиях.
Попал я в первую роту к полковнику Пуценко[632], бывшему ротному командиру еще Киевской Софийской школы прапорщиков. Этот милейший человек и прекрасный офицер только разводил руками и говорил: «Ну что я-то могу сделать?» Три месяца пробыл я в училище в качестве курсового офицера, когда, наконец, пришло долгожданное известие, что в Царицыне формируется Сводный полк Кавказской гренадерской дивизии. Густав писал мне: «Если ты еще можешь воевать, для тебя всегда найдется место». Дальше перечислялось, кто из эриванцев приехал, кто может приехать и прочие новости. Толя получил аналогичное письмо.
Я выехал через три дня. Со мной изъявило желание ехать человек пятнадцать юнкеров, но из них пустили только одного, и то после усиленных просьб.
2-й гренадерский полк. Царицынское направление
В Царицыне на вокзале я встретился с полковником нашего полка Гранитовым[633], который уже побывал в полку, а сейчас возвращался из служебной командировки из Екатеринодара; мы ехали, таким образом, в одном поезде и этого не знали.
Царицын – большой торговый город, в то время почти мертвый, понемногу начинал возвращаться к жизни. Большевики наложили свою сатанинскую печать на весь облик города и жителей.
К моменту моего прибытия бывший Сводно-гренадерский батальон, пользовавшийся в свое время чрезвычайно мало лестной боевой репутацией, переформировался в
