рука счастливая…
– Я о другом. Погадать хочу, – опустив глаза, призналась Унева. – На мужа. Где он, жив ли, здоров ли? Скоро ли воротится? Каждую ночь во сне его вижу, а нынче и вовсе… – Она придвинулась к Мираве вплотную и зашептала: – Сплю, а во сне кто-то говорит мне прямо в голову: Ярдар умер! И так настойчиво, раз, другой, третий! Умер, говорит! Кто говорит – не вижу, а он над ухом прямо. Я будто не верю, иду его искать, а тут на дворе людей густо, все ваши оружники, и Безлет, тот старик, что дед Безбедки малого. Я ему говорю: где, мол, воевода? А он начинает словами заплетать: мол, тут неподалеку, по дельцу отошел, скоро воротится. Я говорю: веди меня к нему. А он опять что-то болтает, путает, я сейчас уже речей его дословно не помню, помню, он все словно со следу меня сбить хочет. И я там думаю, во сне, видать, правда его нет, раз меня оплести хотят…
– Кто в лживом сне умирает, тот взабыль долго живет! – утешила ее Мирава, но на сердце у нее стало нехорошо.
Ожили и свои тревоги. Будто она не мечтала увидеть Ольрада во сне, увериться, что у него все хорошо, что жив-здоров…
– Давай погадаем! Только узнать, что сон лжив, что он невредим. Уж нет больше моих сил… – Унева прикусила губу, но слезы живо заблестели на голубых глазах. – Помоги мне, матушка! – Она вцепилась в руку Миравы и опустила голову ей на плечо; уж слишком Унева стосковалась без матери и не могла больше без такого плеча, чтобы припасть к нему и разом ощутить тепло и покой.
Мирава обхватила ее одной рукой и положила вторую ей на затылок. Вспомнилась Заранка – будто своя сестра меньшая плачет и просит о помощи. Унева ведь еще моложе, чем та, и совсем одна, и далеко не так бойка и вынослива, ее и пожалеть некому. Со времен Заранкиных летних приключений прошло уже больше полугода, но Мирава все не могла их забыть. Что-то саднило в душе, как заноза, не давало успокоиться, будто огонь не угас, а затаился и может вспыхнуть снова…
Нет, как будто все уже горит, спасать поздно, бежать некуда… просто никто еще не замечает…
– Давай погадаем, – вырвалось у нее. Что угодно, лишь бы прогнать эти мысли, не дать испугу разрастись. – Нынче полонь – для этого дела время подходящее. Как ты хочешь гадать?
– Моя матушка на воде гадала и с кольцом, – Унева подняла голову и вытерла слезы с ресниц. – Ты умеешь так?
– Воды надо из трех источников. Мы же сейчас ночью на ключи не побежим.
– А без воды можно?
– Можно. Нужно твое кольцо и нить… – Мирава глянула на прялку Уневы, – вот столько оторви, чего напряла. – Она показала руками нужную длину.
Унева оторвала нить с веретена, сняла с пальца кольцо и продела в него нить так, чтобы оно свободно висело над столом.
– Думай о муже и спрашивай, – шепотом подсказывала Мирава. – Так чтобы отвечалось «да» или «нет». Вперед-назад будет качаться – значит, «да». Вправо-влево – значит, «нет».
Держа руку с нитью над столом, Унева замерла, даже закрыла глаза, затаила дыхание. Мирава тоже дышала чуть-чуть, чтобы не спугнуть невидимых судениц.
Почудилось, будто у нее за спиной стоит кто-то. Мирава ощутила его так ясно, будто этот кто-то положил сзади руки ей на плечи. Но не обернулась – и так знала, что увидеть никого не получится. Но это присутствие не внушало ей страха: на нее веяло дружеским чувством и желанием помочь. Это была ее собственная Доля, данная при рождении… а может, Звездана, покойная сестра Заранки. Ведь и Мираве она тоже сестра родная, и с той ночи, когда она вытащила Заранку из Азарова шатра, Мираве часто мнилось, будто эта тихая тень где-то рядом.
И вот она снова пришла помогать.
– Спрашивай, все получится, – почти одним дыханием посоветовала Мирава.
– Жив ли муж мой, Ярдар, Ёкулев сын? – От волнения голос Уневы звучал безразлично, мертвенно.
Они затаили дыхание, глядя на кольцо. Оно подрагивало на нити, крепко сжатой в беспокойных пальцах, слегка двигалось, будто не решаясь качнуться в ту или другую сторону.
И в этой напряженной тишине обе разом расслышали далекий глухой удар.
Унева вздрогнула и невольно опустила руку. Расширенными глазами они взглянули друг на друга. А Мирава ощутила, будто чья-то невидимая ладонь нажимает ей на плечо, будто предупреждает: будь начеку! Нажала – и пропала.
– Что это? – еле выдохнула Унева; от ужаса у нее опять выступили слезы.
Не отвечая, Мирава прислушалась, потом кинулась к оконцу и отодвинула заслонку. И теперь они ясно расслышали, как стучат снаружи в ворота. Громко и нетерпеливо.
– Ой! – уронив кольцо на стол, Унева отскочила, будто искала, где спрятаться.
Мираве тоже стало жутко. Они всего лишь задали вопрос – и вот Темный Свет выслал в ответ целую рать, и та ломится в ворота Тархан-городца.
– Жди здесь! – Мирава накинула на голову платок и схватила с крюка у двери свой кожух.
Челядинки проснулись и свесили с полатей растрепанные головы.
– Что? Пожар? – в испуге спросила одна, спросонья щурясь на огонь воскового светильника.
Мирава уже отворила дверь – в душной теплой избе повеяло холодом влажного снега.
– Я с тобой! – услышала она, затворяя дверь позади.
К воротам уже спешили люди. Через несколько шагов Мираву догнала Унева – без платка, только в наброшенном на плечи лисьем кожухе.
– Что там такое? – окликнула Мирава старого Кремыку, который спешил, прихрамывая, к воротам впереди них.
– Да поди знай, что за бесы ломятся! Ужо я их угощу! – грозно пообещал он и обернулся: – Нехожка! Кромуха! Идете вы, жабьи чада, или под лавку забились?
Вслед за стариком спешили два его отставших внука, лет двенадцати-тринадцати, но один волок дедово копье, а другой два лука и пучок стрел.
У ворот уже собралось трое стариков во главе с Хельвом и несколько отроков. Светили два-три факела. У ближних домов залаяли псы, им ответили дальние.
– Кто, говоришь? – повторил Хельв, обращаясь к воротам.
– Воевода ваш, Ярдар! – донесся из-за ворот чей-то голос.
Унева сильно вздрогнула и повисла на руке Миравы. Та и сама похолодела. Они обе еще были во власти сказки о мертвеце женихе, что вот так же пришел ночью и просил впустить, и своего прерванного гадания. Обе они думали о Ярдаре, хотели получить о нем весть – и вот зимняя тьма за воротами называет его имя!
– Хельв, это ты? Отвори. Я это, разрази
