Раздался стук в дверь, и голос Риммингс произнес:
— Преподобный Фоссет, мэм.
Сквозь приоткрытые веки я увидела, как, войдя, ректор церкви Святого Георга приветливо поздоровался со всеми и затем подошел к моей кровати. Когда он увидел меня, его улыбка стала менее уверенной.
— Мне грустно видеть вас, мисс Лейси, в дни тяжелой болезни. Вы слышите меня? Знаете ли вы, зачем я здесь?
Леди Кларенс поспешно шагнула к моему изголовью, бесстрашно взяла меня за руку и материнским жестом положила другую руку на мой пылающий лоб. Она знала, как я ненавижу прикосновения, она и сама их не слишком любила. Но сейчас было не до таких тонкостей. Все это я хорошо понимала. Я сама достаточно много выступала в шоу.
— Дорогая Сара прекрасно понимает нас, — твердо заявила она. — Эта свадьба была ее заветным желанием с тех пор, как она и мой сын встретились прошлой весной. И никто из нас не стал бы разочаровывать ее. Они помолвлены уже несколько месяцев, и я не могу отказать ей в этом праве перед…
Она сдержала подступившие рыдания. В наступившей тишине был слышен только мой хрип, я не смогла бы протестовать, даже если бы захотела. Я чувствовала себя как дитя в жаркий летний день, такой же ленивой, усталой и счастливой. Мне все было безразлично.
— Это ваше осознанное желание? — прямо спросил меня ректор.
Леди Кларенс смотрела на меня с отчаянной мольбой. Если я скажу «нет», ее сын, а вместе с ним и она будут разорены. Но я едва ли даже видела их. Я вспоминала высокие чистые леса Вайдекра, звонкое пение птиц и наши прогулки с Уиллом.
Вспомнив о нем, я улыбнулась.
Они приняли это за согласие.
— В таком случае я начинаю, — сказал ректор.
Он был хорошим союзником леди Кларенс, постаравшимся побольше пропустить из венчального обряда, насколько я, конечно, могла судить. Когда мы с Данди были маленькими, мы частенько торчали в задних рядах церкви во время таких служб, ожидая монетку от добрых людей, сжалившихся над нашими босыми ногами и ветхими платьями. Правда, чаще монеты нам бросали, чтобы ушли и не портили своим видом красивой церкви. Но нас это не трогало, нас интересовали только медяки. Поэтому я знала некоторые части службы, ждала, что мне будут задавать вопросы, и приготовилась ответить на них «нет».
Но когда дело дошло до этого момента, ректор не стал дожидаться моего ответа. Леди Кларенс поспешила вставить уверенное: «Она кивнула», и служба продолжалась дальше.
Поняв, что моими ответами здесь не интересуются, я стала представлять себя верхом на Кее в ту первую ночь, когда мы, свернув с лондонской дороги, спустились с холма к Фенни и Кей стал, не торопясь, пить, а вода тяжелыми каплями стекала с его нижней губы обратно в реку. Я словно опять чувствовала свежесть весенней ночи и запах цветов в воздухе. В темноте слабо светились белые нарциссы на другом берегу ручья, а в лесу гулко ухала сова…
— Объявляю вас мужем и женой, — ворвался в мои видения чужой голос.
Леди Кларенс вставила в мои пальцы что-то твердое, оказалось, что это было перо, и я нацарапала свое имя на листе бумаги.
…Напившись, Кей уверенно направился к железным воротам, и из леса появился темный силуэт мужчины, который ненавидел силки для птиц. Это был Уилл Тайк…
— Она улыбается, — удивленно произнес ректор.
— Это было ее самым заветным желанием, — быстро сказала леди Кларенс. — Где мне нужно расписаться? Здесь? А где нужно расписаться доктору как второму свидетелю?
Они повернулись и стали переговариваться.
…Я соскользнула со спины Кея прямо в руки подошедшего Уилла…
— Нам следует дать ей отдохнуть, — предложила леди Кларенс. — Эмили, останьтесь с ней.
— Мы станем молиться за нее, — набожно проговорил ректор. — Это будет трагедия…
— Да, да, — прервала его леди Кларенс, и дверь за ними закрылась.
…Уилл Тайк наклонился ко мне, и я подставила ему лицо для поцелуя. Он обнял меня, и мои руки сами легли ему на плечи, чтобы прижаться ближе. «Я люблю вас», — сказал он.
— Не плачьте, мисс Сара. — И Эмили промокнула мои щеки своим грубым платком.
Я чувствовала, как струятся по моему лицу горячие слезы, но заплакать по-настоящему у меня не было сил.
— Не плачьте, — повторила она беспомощно. — Не из-за чего плакать. Прошу прощения, мэм.
Леди Кларенс была уверена, что я умираю, и написала об этом мистеру Фортескью, сообщив и о болезни, и о венчании в одном и том же письме. Но в те дни он был далеко на севере, в Ирландии, и письмо осталось ждать его в Бристоле. Пери и его расчетливая мать уже могли управлять моим Вайдекром, хотя члены корпорации пока еще экономили деньги на плугах, тратили общественные фонды на семена для озимых, копали, удобряли и лелеяли… Никто даже не предупредил их о происшедших переменах и о том, что весной прибывают новые хозяева.
Все ждали, когда я умру.
Пери очень горевал. После свадьбы он велел перенести свои вещи в смежную с моей комнату на случай толков после моей смерти. Дверь между нашими комнатами всегда стояла открытой, и он часто приходил ко мне. Иногда Пери приходил ночью, после игорного дома, и, усевшись на мою кровать и закрыв лицо руками, он рассказывал мне о своих проигрышах. Когда я металась в лихорадке, я принимала его за моего отца, оплакивающего неудачи и всегда обвиняющего в них других. Но в отличие от отца Пери не был обманщиком, он был просто жирным глупым тетеревом, которого и следовало пощипать. Я легко представляла ликование карточных шулеров, когда он влетал в зал, невинно улыбаясь и сияя голубыми глазами.
Иногда лихорадка оставляла меня, и я расспрашивала его о кредиторах, о том, возросло ли к нему доверие, когда стало известно, что он женат. Понизив голос, чтобы не разбудить храпевшую у камина сиделку, Пери рассказывал, что все предлагают ему кредит, что он обсудил цифры с управляющим и собирается жить исключительно на доходы от двух поместий.
— Земле следует дать отдохнуть в этом году, — слабо попросила я.
Жар опять накатывал на меня, и скоро одеяла стали влажными от пота, а я металась и дрожала. Лауданум облегчал боль, но не мог спасти от огня, в котором полыхало мое тело.
— В этом году не получится, — начал Пери. — Может быть, в следующем, если… — Но тут он увидел выражение моего лица и забеспокоился: — Что с тобой, Сара? Тебе опять стало плохо?
Я кивнула. Я медленно тонула в горячих волнах боли, и в малиновой темноте слышались только хрипы моего дыхания. Горло сдавливало все туже, и я понимала, что скоро совсем задохнусь.
Будто издалека я услышала, как Пери испуганным голосом позвал сиделку. Она тяжелыми шагами подошла к моей кровати и просунула руку мне под плечи. Моя голова бессильно упала набок.
