После его ухода я позвонила Эмили. Чтобы подняться наверх и лечь в постель, моих сил было недостаточно. Я чувствовала себя как наполовину утопленный котенок.
Все долгие недели моего выздоровления я не видела Пери, он уезжал на скачки в Ньюмаркет. Он появился дома ясным морозным днем, когда в воздухе носился запах снега, поглотивший вечный лондонский смог.
Я выезжала кататься в ландо леди Кларенс и теперь возвратилась уставшей. Пери сиял, как только что отчеканенная монетка. К тому же он был изрядно пьян. Он буквально вывалился из дорожного дилижанса и стоял, хихикая, как младенец. Когда он попробовал направиться к дому, его ноги разъехались в разные стороны, и он бы свалился прямо к ступеням крыльца, если бы не подоспевший лакей.
— Смотрите-ка, Сара! — радостно изумился он при виде меня. — Ты уже на ногах? Как я рад! Выглядишь ты замечательно.
Я прекрасно знала, как я выгляжу: бледная как смерть, с коротко подстриженными волосами.
— А мне так везло! — продолжал радоваться Пери. — Я все время выигрывал, и теперь новенькие гинеи просто отягощают мой кошелек. Давай отправимся сегодня в театр, Сара, и отпразднуем это событие.
— Помогите ему войти, — коротко приказала я лакею и пошла впереди них.
Очутившись в доме, Пери стал держаться прямее. В гостиной он тяжело опустился в кресло и одарил меня улыбкой.
— Мне и вправду чертовски везло, — продолжал он.
— Я рада за тебя, — едва выговорила я.
Послышался стук в дверь, и вошедшая служанка подала нам чай. Пери принялся жадно пить; пока я допила свою чашку, он опорожнил целых три и с удовольствием откинулся на спинку кресла.
— Как хорошо все-таки быть дома, — блаженно произнес он.
— Я советовалась со своим адвокатом, — резко начала я. — И брак, и контракты признаны действительными, и изменить уже ничего нельзя. Документы на Вайдекр они перешлют тебе на днях.
Лицо Пери вытянулось.
— Мои дела были ужасно плохи! — сказал он. — Меня бы посадили в долговую тюрьму, если б мы не поженились.
Мое лицо оставалось каменным.
— И мама сказала… — Но тут он оборвал себя. — Я чертовски сожалею, Сара, если огорчил тебя. Но я ни о чем плохом не думал. Доктор сказал нам, что ты умрешь, и я совсем не стремился получить Вайдекр. Я хотел только свои собственные денежки. Мне казалось, что ты не станешь возражать. В конце концов, ты же не собиралась выходить замуж за кого-то другого. Мы с тобой очень подходим друг другу.
На гнев у меня не было сил, и я просто смотрела на него. Тряпка и пьяница. Настолько труслив, что не может спорить со своей собственной матерью, и настолько глуп, что не в силах бросить игру и выпивку. Мужчина, который не только не может влюбиться в женщину, но не в состоянии даже просто уважать ее. И тут я подумала о себе: а кто же я? Женщина, которая не выносила прикосновений мужчины, которая отказывается принять его любовь. Я всю свою жизнь мечтала только о Вайдекре, а когда я обрела его, оказалось, что богатство, досуг, роскошь, которые он мне принес, почти ничего не значат.
Я не была больше маленькой Сарой Лейси, мечтавшей о блестящем лондонском сезоне, о светском обществе, о всем самом лучшем для себя. Теперь я снова стала Меридон, которую достаточно обманывали в детстве и грабили во взрослой жизни. Грабили те, о которых я думала как о прибежище.
— Да, мы подходим друг другу, — подтвердила я. — Но не знаю, почему это тебя радует.
Пери забеспокоился.
— Помнишь, ты хотела домой, — заговорил он. — В деревню. Как только ты поправишься, мы можем уехать в Хаверинг. Или, если захочешь, в Вайдекр.
— Хочу, — ответила я. — Я хочу поехать в Вайдекр как можно скорее. Уже через несколько дней.
Пери послал мне шаловливую, как у избалованного ребенка, улыбку.
— Ты больше не сердишься на меня, Сара? — заискивающе спросил он. — У меня и в мыслях не было огорчать тебя. И мама так же сказала. Все были уверены, что ты умрешь. Я надеялся, что ты не стала бы возражать. Какая тебе, в конце концов, разница?
— Никакой. — Поднявшись, я оперлась для устойчивости на каминную полку. — Я не собиралась ни за кого замуж. Просто все вышло не так, как я думала.
— Зато теперь ты — леди Хаверинг, — ободряюще сказал Пери и, покачнувшись, открыл передо мной дверь. — Тебе должно это понравиться.
Мысленно я оглянулась на долгие годы моего детства, когда немытая, завшивевшая девчонка, лежа на своей койке в фургоне и уставившись в темноту, мечтала о достойном имени, о достойном доме, о прекрасном пейзаже за окном.
— Мне это понравится, — задумчиво ответила я. — Я мечтала об этом всю свою жизнь.
Мой тон успокоил Пери, и он наклонился и поцеловал мне руку. К счастью, Пери унаследовал холодность своей матери и не докучал мне ласками и нежностями. Хоть это радовало меня. Я медленно поднялась по лестнице в свою комнату, улеглась на кровать и постаралась ни о чем не думать.
Всю следующую неделю я работала над собой еще усердней. Леди Кларенс жаловалась, что я совсем не выезжаю.
— Меня наградят титулом «вдовствующая», если вы будете и дальше жить отшельницей, — пошутила она однажды за обедом, но, увидев мое лицо, не стала больше поддразнивать меня.
Она все еще была занята попытками сохранить брак леди Марии. О нашей свадьбе сообщалось в газетах. Теперь от нас ожидали торжественного приема по этому случаю. Но всем, кого я встречала в парке, я говорила, что еще не совсем поправилась.
Единственным существом, которое радовало меня, был мой Кей. Ему очень не хватало наших ежедневных прогулок, грумы не могли с ним справиться и не любили его за резвость и своеволие. Если по улице мимо него проезжала тяжелая карета, он пугался, при чьем-нибудь громком крике он шарахался в сторону, а стоило коснуться его кнутом, он мгновенно взвивался на дыбы и успокоить его не было никакой возможности.
Со мной же Кей был, как всегда, спокоен. Перед первой прогулкой я велела груму подсадить меня в седло, потом разобрала поводья и прислушалась к нему. Гораздо надежней мне было бы скакать по-мужски, но это, разумеется, считалось верхом неприличия.
Кей понюхал воздух и повернул было в парк, но тут же насторожился, как будто почувствовал мою непривычную легкость.
— Кей! — произнесла я.
Я была уверена, что он помнил все. Того краснолицего человека, который был когда-то его хозяином, и маленькую конюшню в Солсбери, позади гостиницы, и как я впервые села на него верхом, весом едва ли не вполовину его обычного седока, и спокойно заговорила с ним. Я знала, что Кей помнил наше возвращение домой, помнил, как он шел за тряской тележкой Роберта Гауэра, а я сидела впереди, роняя слезы и чуть не засыпая от усталости. Он помнил конюшню в Уорминстере и то, как я каждое утро прибегала к нему до завтрака, а потом еще раз, принося ему горсть сладких крошек в ладони. И конечно же, Кей помнил ту ночь, когда на земле никого не осталось, кроме нас с ним. Он не забыл, как мы с ним проезжали мимо темных деревень вблизи спящих холмов и как он без всякого компаса привел нас домой, хотя он никогда не бывал там прежде.
