делать операцию, и так далее. Обстановка совершенно жуткая, поверьте мне.
Описание горестей заканчивается пассажем, в котором хорошо видно влияние Федора Михайловича:
Если Вы помните, я спросил, едете ли Вы только к нам, или еще и по другим делам в Нью-Йорк, как бывало раньше. Оказалось, что только к нам, часов, как я понимаю, на семь. Я-то двое суток бы с вами охотно просидел за столом, но представить себе всю эту картину: бездыханная мать, кашляющий сопливый Коля, обезображенная страданиями (нешуточными) Лена, и я, безработный здоровяк, семь часов беседую с гостями – да у меня бы припадок в конце концов случился.
В начале 1985 года Ефимовы переехали в Нью-Йорк. Как всегда, Игорь Маркович проявил деловую сметку, использовав друзей и знакомых в качестве бесплатных грузчиков. Довлатов входил в число этих волонтеров. Как бы по причине географической близости частота переписки с Довлатовым должна естественно снизиться. Одновременно предполагается рост количества личных встреч. Но Довлатов начинает избегать общения с Ефимовыми. Единственное, что их до поры связывало – издание «Чемодана». Практически весь сборник, за исключением рассказа «Куртка Фернана Леже», был напечатан в № 137 «Граней» в том же 1985 году. Глава «Эрмитажа» привычно через Довлатова попросил набор. Об этом писатель говорит в письме Владимовым от 24 сентября 1985 года. Попутно в нем Довлатов хвалит своего издателя:
Среди русских издателей в Америке Ефимов выделяется: а. своим демократизмом (на фоне «Ардиса»), б. своей порядочностью (на фоне «Руссики»), в. своей интеллигентностью (на фоне Габи Валка) и г. своей ответственностью (на фоне «Серебряного века»), и потому хотелось бы ему содействовать.
Конечно, и у него есть недостатки, но не буду уподобляться Собакевичу.
Перелом в отношениях связан с двумя причинами. Во-первых, личное общение привело к известному разочарованию. Вблизи Ефимов существенно терял в значительности. Накопленные за годы дружбы мелкие недомолвки, претензии и обиды переросли в нечто большее.
Вторая причина намного существенней. Довлатов все больше сомневается в своей литературной состоятельности в Америке. В Ефимове его раздражала непоколебимая уверенность в собственной писательской значимости.
Бывший старший товарищ пытался вызвать Довлатова на доверительный, открытый разговор. Довлатов всячески уклоняется. Их переписка того времени больше всего похожа на азиатский трактат о военном искусстве. Ефимов напористо наступает, требуя генерального сражения. В открытых разборках Довлатов изначально обрекал себя на поражение. У него отсутствовало чувство своей изначальной правоты. Он оправдывался, признавал собственные ошибки. Поэтому Довлатов уклонялся от решительного разговора. Он хочет, чтобы отношения после завершения совместных издательских проектов просто тихо угасли. При этом важно сохранить внутреннее равновесие, так как корни «дружбы» в ленинградском прошлом, которое при всех оговорках можно назвать общим. Из письма Науму Сагаловскому от 6 августа 1986 года:
У Ефимова при великом множестве недостатков (черств, скуп, лишен обаяния, ковыряет в носу, спесивый, глупый) есть и редкие достоинства – трудолюбие, эрудиция, упорство и т. д. И хотя отношения мои с ним кончены, я помню, что он много сделал для меня в жизни.
Но в итоге не выдерживает именно Довлатов. Ефимов осенью 1987 года говорит в письме о том, что он продал в Бостоне какой-то шведке экземпляр «Компромисса». Довлатов вцепился в эпизод, сделав его криминальным. Из письма Ефимову от 19 ноября 1987 года:
Вы пишете: «…одна высоченная шведка, покупая Вашу книгу, сказала, что впервые прочла ее по-шведски, а теперь хочет в подлиннике». Ввиду того, что единственная моя книга, изданная по-шведски – «Компромисс», означает ли это, что Вы все еще (седьмой год) торгуете Гришкиной собственностью?
Ефимов обвинение воспринял с азартом, завелся и решил ответить как писатель, показать, на что он способен в сатирико-эпистолярном жанре, призвав на помощь тень Гоголя. Письмо Ефимова от 25 ноября 1987 года:
Ну, душа Тряпичкин, спасибо тебе – потешил душу!
Знатно ты этого Ефимовского подловил. Любит чистеньким прикидываться, а сам?! Гришутку нашего седьмой год уже обирает. Немудрено, что парню концы с концами не свести. Только как же ты пишешь – «не мое это дело»? А чье же тогда? Ведь никакие Профферы его так не сумеют на чистую воду вывести, как мы. Это надо же! Торгует чужой собственностью и себе дома покупает! Нет, мы про это всем должны поведать, а не только в узком семейном кругу. Он, конечно, начнет изворачиваться. Станет говорить, что шведка не совсем так на своем корявом английском выразилась, а что она «впервые прочла этого писателя по-шведски» и не сказала, какую именно книгу. И что он, этот обдирала херов, только в 1982 году «Компромисс» в свой каталог вставил и немного продавал, чтобы вернуть себе то, на чем Гришутка его нагрел, а после этого уже стеснялся этого полиграфического урода выставлять на продажу. Но нас-то не проведешь! Кого это Гришутка наш нагревал? когда? Сами подметки на ходу режут, а на других валят.
Я так думаю: тут недавно шведского премьера Пальму убили, а убийц не нашли. И свидетели показали, что один из убегавших был с бородой. Так вот не Ефимовский ли это был? Думаю, он – больше некому. Так и передай дальше по кругу.
Нужно сказать, что попытка стилизации несколько затемнила смысл опровержения. Не совсем понятна аргументация: корявый английский язык незадачливой скандинавки переплетается с обвинением Поляка в некачественной издательской работе, к чему прибавляется туманное обвинение хозяина «Серебряного века» в каких-то неблаговидных действиях. В последующем, через полтора десятка лет, готовя переписку к изданию, Ефимов останавливается на версии, что Довлатов сам прислал экземпляры «Компромисса» на продажу в «Эрмитаж». Вопрос, кто прав в этом споре, излишен по простой причине: он всего лишь повод для окончательного прекращения отношений. Интересно, что в последующем диалоге Довлатов признает, берет на себя вину за многое, но продолжает утверждать, что Ефимов обманул Поляка. Из письма Ефимову от 20 января 1989 года:
Вы пишете, что я обвинил Вас в незаконной торговле «Компромиссом», который принадлежит Поляку и т. д. Позвольте мне совершенно открыто сказать, что я думаю по этому поводу. Я тогда считал и сейчас считаю, что Вы какое-то время продавали «Компромисс» незаконно, мне непонятно, что значит: «дюжина экземпляров, случайно выплывшая на складе», ведь «Компромисс», если не ошибаюсь, стоял у Вас в каталоге, и не один год. Короче, я был уверен, что Вы, печатая «Компр.» по Гришиному заказу, изготовили для себя какое-то количество экземпляров. При этом упаси Вас Господь думать, что меня это смутило, я сам абсолютно грешный человек, причем
