какое-то время работал секретарем у Веры Пановой, написал предисловие к книге ее мужа, Давида Дара. О Пановой и Даре я подробно рассказывал в первой книге. Во второй половине 1970-х Трифонов отбыл срок по 121-й гомосексуальной статье УК РСФСР. Естественно, что публиковаться под своей фамилией ему запрещалось. Очерк в журнале – первый «именной» текст Трифонова – откровенная плата за «возвращение в литературу».
Начинается текст с упоминания известной нам передачи «Камера смотрит в мир», в которой рассказывалось о жизни в эмиграции бывших ленинградцев. Автор упоминает художника Игоря Синявина, издателя Константина Кузьминского. Присутствует и «незадачливый журналист Сергей Довлатов». Из названия очерка ясно, что в нем цитируются «письма оттуда». Предваряя выдержки из посланий Довлатова, автор рассказывает о нем читателю:
Охота к перемене мест вообще свойственна характеру Довлатова. Беспокойство же относительно выезда из страны овладело им к концу семидесятых годов. Причины, побудившие покинуть Родину, для меня и теперь туманны. Сергей был сыном интеллигентных родителей, происходил из семьи литераторов, где атмосфера подлинной культуры, подлинных ее ценностей и доброжелательства к людям доминировала над повседневностью. Среди своих сверстников он пользовался репутацией одаренного человека, пишущего интересные рассказы, имевшего литературный вкус, множество приятелей и отношениями с ними дорожившего. Он умел помогать друзьям, был великодушен к недругам. В общем, он считался добрым малым, никому не желавшим зла. Сергей очень хотел стать профессиональным писателем и с этой целью заводил знакомства в писательском мире. А писал при этом очень мало. Десяток-другой рассказов, иногда печатавшихся, иногда не печатавшихся – вот и весь его литературный багаж.
Как видим, характеристика благожелательная, хотя и несвободная от некоторой снисходительности. Не будем забывать, что очерк напечатан уже в перестроечное время: клеймить уже не нужно, приветствуется понимание и сочувствие. В том же номере «Невы» – окончание прогремевшего тогда романа Владимира Дудинцева «Белые одежды», бесповоротно и справедливо забытого в наши дни. Думаю, что очерк пришелся по душе родителю писателя, оценившего и согласившегося со словами о «семье литераторов». Благожелательность не мешает Трифонову обратить внимание на известный человеческий недостаток писателя:
Водился за Довлатовым один грех, который многие, относясь к Сергею снисходительно, называли слабостью: любил он выпить, часто сверх всякой меры, часто в компании случайной, часто просто сомнительной. Эта «слабость» губила, а точнее – убивала в нем художника, человека, гражданина. Пьянство грозило перерасти в хронический алкоголизм. И Довлатов решил бежать – от самого себя.
Упоминается, хотя и не называется «Новый американец». Здесь Трифонов идет вслед за Боровиком. У первого – «газетенка», очеркист говорит о «газетке». Переход к литературным делам Довлатова в Америке начинается с цитирования его письма:
У меня вышли три книги. Одна тоньше другой. Скоро выйдут еще. По-русски и по-английски. Переводы хорошие. Тиражи смехотворные. На русском языке тысяча – это уже много. При всем этом – какая известность, рецензии. Главное же – являешься тем, кто есть. Достигнута адекватность. Внутренне, повторяю, живем очень тяжело. Да иначе я уже и не смог бы.
Трудно принять эти строки за хвастовство Довлатова своими успехами. Но Трифонов увидел и поспешил с опровержением:
Попробуем разобраться в написанном Довлатовым. Известность? Она ведь бывает разная. Иногда полное забвение более утешительно, нежели известность. Рецензии? Читал я и их. Написаны они, так сказать, Ивановым для Сидорова по поводу Петрова. Американцы писателя С. Довлатова не знают. Они вообще мало кого знают и мало что хотят узнать нового, если это новое не носит характера политического скандала.
Разделавшись с сомнительной славой Довлатова, автор переходит к анализу его эмигрантских книг. И здесь, как догадываетесь, все не очень хорошо.
Читал я и книжки Довлатова. Все четыре. Пятую и шестую читать не буду. Одна из них называется «Соло на ундервуде». Уровень ее отвечает содержанию обывательского анекдота, собранных в кучу разнообразных баек о приятелях по совместным пьянкам. Написанное претендует на сатиру, прочитанное вызывает искреннее чувство обиды за человека, которого некогда знал и уважал. Смех в книжках Довлатова – какой-то вымороченный, остроты – плоские, герои и антигерои – убогие.
Но Довлатов, не справившись с художественной прозой, неплохо проявил себя в публицистике, освоив жанр «железный Миргород и его обитатели». Трифонов щедро цитирует его письма, касающиеся жизни русского писателя в Америке. А она нелегка. Из письма Довлатова от 1 сентября 1981 года:
Внешне жизнь покрыта довольно яркими завитушками. Покоя и стабильности нет. Лишних денег нет, и само это выражение, «лишние деньги», тут звучит безумно. Мы живем в иноязычной среде. Из-за этого случаются минуты полного бессилия. Этнические меньшинства здесь не в почете. Русские эмигранты – особенно. Хуже нас только пуэрториканцы. Китайцы уже значительно выше. Их тут целый город с бесчисленными ресторанами и школами каратэ, так называемый Чайна-таун…
…Негров, кроме больших городов, всюду давят. Это правда. А те за это режут белым глотки в Нью-Йорке. Именно там, где я живу. У меня два пистолета – большой и маленький. То есть – уличный и домашний. Лена ездит в метро с газовым баллончиком. Рейган клянется, что покончит с уголовщиной. Пока что самого Рейгана едва не застрелили…
В финансовом отношении дела чуть ли не хуже криминальной обстановки:
…Необходимо иметь какие-то сбережения. Допустим, сегодня я могу пригласить в ресторан тридцать человек. Но если я завтра сломаю ногу – это конец. Сутки в больнице – 400 долларов. И так далее. Лена, между прочим, собралась рожать. Она на шестом месяце. Недавно в метро потеряла сознание от жары. К врачу обращаться невозможно. Иначе будешь работать только на врача. Роды стоят две тысячи минимум.
Ну и рисуется картина полной деградации в культуре:
Быть меланхоликом считается верхом позора. Мещанство – непробиваемое. Читают только макулатуру. Все известные нам писатели – бедствуют. Воннегут мечтает научиться халтурить для кино. Стайрон написал «Выбор» ради денег. Книги Апдайка расходятся тиражами – 10–15 тыс…
Нас откровения Довлатова не удивляют, но в те годы подобные заявления не были, мягко говоря, типичными. Именно очерк Трифонова в «Неве», а не повесть или фильм заставили писателя переживать по-настоящему. Из воспоминаний Владимира Соловьёва:
Речь сейчас о Серёже, который многое принимал слишком близко к сердцу. Но никогда не видел Серёжу в таком отчаянии, страхе и панике, как в тот день, когда он узнал о публикации своих писем в питерском журнале «Нева». Эти письма с ламентациями и сетованиями по поводу эмиграции и
