— Тихо, тихо… уже все, — утешающе прошептал я, перебираясь на его место и почти осторожно сталкивая тело возницы на землю. — Определенно, — пробормотал я не слишком весело, подхватывая вожжи и придерживая спотыкающихся, недовольно ржущих лошадей, и теперь уже точно обращаясь к самому себе, — выражение: «„перо“ сильнее меча» придумали ассасины…
Кругом хлопали ставни и раздавались изумленные и недовольные возгласы. В окна высовывались парижане в ночных рубашках и колпаках, и никак не могли взять в толк, что происходит. «Что-то непохоже, чтобы они были готовы сегодня к каким-то зловещим действиям, — подумал я отвлеченно с некоторой благодарностью. — А может, просто квартал такой попался».
Послышалось среди прочих и некое нелицеприятное рассуждение о «хозяевах жизни», отчего-то так знакомое почти что по другой жизни, что я невольно развеселился, и хотя вслед за этим в карету и в меня полетел из окон какой-то мусор, я уже спокойно направлял лошадей прочь, а вернее, обратно к дому Колиньи.
— Кто здесь? Что происходит? — грозно осведомился он сам, высовываясь в окно.
— Все в порядке, господин адмирал, — успокоил я. — Мы только заглянем за теми, кого оставили.
Уже издали было видно, что у Огюста и компании все в порядке, завидев возвращающуюся карету, они все бросились к нам. Я остановил лошадей, не подъезжая к ним вплотную, и сошел на землю, осматривая постромки. Повреждены, конечно, но ничего, сойдет, доехать можно. И колесо, кажется, не отваливалось. У одной из гнедых лошадок была неглубокая рана в шее, просто содран кусок шкуры. Неприятно, но не смертельно.
— Все живы-здоровы? — поинтересовался я у подошедших.
— О, наши — да! — живо отозвался Роли. Глаза у него были почти на лбу, но происходящее ему определенно если не нравилось, то казалось чертовски любопытным и, может быть, забавным, уж по меньшей мере — занятным.
— Если только это не яд, — слегка запыхавшись, с трудом улыбнулся Сидни.
— Как адмирал? — напряженно спросил Огюст.
— Со мной все в порядке, де Флёррн, — сварливо ответил тот сам, из кареты. — Сколько можно обо мне беспокоиться?..
Огюст вздохнул и выразительно закатил глаза. Я, кажется, тоже.
— Ну что ж, тогда в дом Уолсингема! — поторопил я.
— Конечно! — воодушевился Огюст. И адмирал уже не возражал на это ни единым словом.
Наш ночной караван прибыл точно на место не слишком торопясь и не такой уж маленькой толпой. Что ж, чем больше, тем лучше, а если соединить эти силы с англичанами и не позволить застать себя врасплох — у Колиньи были теперь все шансы не только пережить эту ночь, но и какое-то количество последующих.
— Очень советую вам все же быть этой ночью настороже, — еще раз настойчиво подтвердил я Роли.
— Разумеется, что за вопрос! — ответил тот. — Что-то у вас тут становится слишком уж любопытно. Что это все-таки было?
— Извините, — уклонился я дипломатично, — еще сам не все знаю. Но обещаю, что как-нибудь расскажу.
— Если останетесь в живых, — негромко сказал Сидни. В глазах его горело очень странное сдержанное любопытство. Любопытство наблюдателя, не преисполненного ни чрезмерного беспокойства, ни оптимизма.
— Разумеется…
— Постойте… — Сидни вдруг мягко, но как-то уверенно ухватив меня за рукав. — Будьте осторожны. Я едва ли могу считать себя настоящим поэтом… — он пренебрежительно дернул светлыми и тонкими, как нить, усами, — но говорят, такие люди бывают чувствительны к тому, что может произойти. Вам может удаваться сегодня очень многое. Но будьте осторожны, удача оставляет нас внезапно. Пусть это произойдет… по крайней мере, не сегодня.
— Благодарю, — сказал я искренне. — Пусть и вас она не оставит.
Сидни кивнул, очень серьезно и корректно, будто в одном лишь кивке заключалось и некое философское умозаключение и военный салют, и мы с Огюстом расстались и с англичанами — в доме Уолсингема горели, и будут гореть до рассвета, сегодня все окна, и с адмиралом и его свитой. Возможно, адмиралу и было интересно, куда это собрался теперь его верный адъютант, но он ни о чем больше не спрашивал. Должно быть, именно таким образом он узнает быстрее, что именно теперь происходит в Париже, так что Огюста он отпустил без возражений. И мне даже показалось, что в его глазах, когда мы прощались, горел еле сдерживаемый боевой, почти мальчишеский азарт. По крайней мере, он точно знал, что мы не желаем ему зла. И ничуть не жаловался на сперва не слишком гладкую поездку. Впервые за несколько дней ему не было скучно.
Ночь все еще была тиха, теперь, когда снова не было ни хранителей, ни грохочущей по булыжникам кареты. Мы остались под звездами втроем — с Огюстом и Мишелем.
— Мы это сделали, — проговорил Огюст заворожено, будто не веря самому себе. — Мы это все-таки сделали. Это невозможно. Это что-то!.. Что-то невероятное! Мы изменили историю! Ведь правда!..
— Это еще не конец, Огюст!
Огюст шумно перевел дух.
— Конечно. Но я думал… — он бросил на меня странный взгляд, — что ты этого все-таки не сделаешь… Ведь ты… — он неуверенно замолчал.
— Что, ты все еще думаешь, что именно я застрелил Конде? — спросил я грубовато.
Огюст отрицательно покачал головой.
— Нет, но ты все-таки католик.
Мишель деликатно молчал, и вообще вел себя тише воды, ниже травы, будто не понимал ни слова из того, о чем мы говорили.
— Какая скука! А теперь мы возвращаемся…
— Домой? — возбужденно подхватил Огюст. — В Лувр?..
— Нет, к дому Колиньи.
— Зачем? — потрясенно вопросил Огюст, и в его взгляде опять мелькнуло смутное подозрение и неуверенность.
— Поговорить с Гизом.
— ? — Огюст открыл рот и снова закрыл его, со стуком. — Зачем?.. Это что, все еще наш план, или ты только что это придумал?
— План, конечно, — не упоминать же, что я не успел его ни с кем обсудить. — Знаешь, ему тоже может грозить опасность.
— А не черт бы с ним? — ворчливо спросил Огюст.
— Нет. Не черт.
Огюст устало выдохнул, а затем глубоко вдохнул ночной воздух.
— Какая ночь… — пробормотал он. — О черт… что я говорю?
И мы вернулись на улицу Бетизи, полную следов миновавшего сражения.
— Хорошо, что их было немного, — проговорил я, оглядываясь. Теперь, в тишине, когда вокруг не было никого кроме мертвецов, улица выглядела жутко и печально.
— Немного? — недоверчиво переспросил Огюст.
— Всего двадцать. Этого было бы достаточно, если бы они застали нас врасплох. Они могли напугать и удивить. Но тот, кто их послал, не ожидал всерьез, с кем они могут столкнуться. Они были здесь всего лишь на всякий случай. В этом наше счастье.
