Когда после обмена обычными вежливыми фразами Илола согласился на встречу, голос Селмы в телефонной трубке перешел почти на шепот:
— Мое непременное условие, чтобы никто не знал о нашей встрече.
Брови Илола полезли вверх от удивления, но он быстро отреагировал:
— Хорошо, можно и так.
— Хелина в городе по банковским делам, но я не хочу, чтобы о нашей встрече знала эта самая, Хелена Мякеля…
— Понял. Организуем встречу иначе, не у вас. Что вы предлагаете?
— Подойдет ли вам, если я отправлюсь пешком отсюда в направлении деревни Ала-Коттари. Прямо сейчас. А вы выедете на машине навстречу мне. Встретимся на шоссе. Возьмете меня в машину… а там посмотрим.
Илола не стал раздумывать. Решение было принято незамедлительно.
— Ясно. Немедленно выезжаю.
Августовский день был необыкновенно красив, но у Илола не было времени наслаждаться его прелестями. В напряженном раздумье он вел машину в сторону Ала-Коттари. Ее редкие домишки быстро промелькнули мимо. На краю деревни Илола заметил знакомую мужскую фигуру, копошившуюся во дворе.
Это был сапожник Тимо Тойвиайнен.
Он свалил большую сосну. Ствол был уже очищен от сучьев и распилен на чурбачки. Тойвиайнен орудовал топором, когда заметил автомобиль.
Он распрямил спину и помахал рукой в знак приветствия.
Илола ответил на него. Почти сразу же вслед за этим ему пришлось резко затормозить. Селма Поррас ждала в укромном месте, в придорожном кустарнике. Завидев автомобиль, она вышла на дорогу.
— Не успела пройти дальше.
— Хорошо и так.
Илола посадил женщину в машину. Едва он успел проехать пару сотен метров, как Селма указала на небольшую проезжую дорогу:
— Поверните туда. Рядом с ней есть подходящее место. Там можно спокойно поговорить.
Илола сделал, как было приказано. Сам-то он намеревался провести беседу в автомобиле. Но, может быть, Селма почувствовала бы себя стесненной в кабине крошечной, как консервная банка, машины. И так как встреча была организована на ее условиях, у него не было оснований выставлять свои.
Очевидно, Селма намеревалась рассказать нечто исключительно важное.
Доказательством тому — помимо особых предосторожностей — глубокая озабоченность на лице.
— Остановитесь здесь.
Они вышли из автомобиля у небольшой поляны. Посреди лужайки стоял огромный камень, а возле него пара валунов поменьше.
— Здесь детьми мы играли в церковь…
Илола удивился, но ничего не сказал. Что-то уж больно издалека начала. Но, видно, скоро и до сути доберется.
Указав на большой камень, Селма продолжала:
— Хелина была священником. Она читала проповеди на том камне. А я и сестра Эллен играли роль прихожанок. Мы сидели на этих маленьких камнях.
Илола проворчал:
— Вот как. Может, присядем и мы?
Они сели друг против друга на «приходские» камни. Селма не торопясь огляделась вокруг. Со странным, грустным выражением на лице она тихо сказала:
— Чудесный день.
— Да… верно.
— Человек должен быть счастлив и благодарен тому, что живет.
— Да. Конечно.
— Живет таким прелестным осенним днем.
Илола был слегка сбит с толку. Ему оставалось только соглашаться. Неужто лишь о погоде они приехали сюда говорить? Он взглянул на небо. Несколько перистых облаков по-королевски величаво плыли в синем небе. Лучи солнца окрашивали их в белоснежный цвет.
Голос Селмы был легким и нежным. В нем хранилась теплота воспоминаний. Илола почувствовал, как испарина проступает на его лбу. День и в самом деле был жарким. Необычайно знойный день, тем более что на дворе был уже конец августа. И все же причиной, вызвавшей испарину на лбу, было внутреннее напряжение.
Когда же к делу?
— Тот мужчина, — сказала Селма, — тот мужчина действительно жил у нас.
Илола вздрогнул. Об этом таинственном мужчине речь шла еще весной, когда приключилась та история с Тойвиайненом. На весенних допросах все три женщины категорически отрицали возможность проживания у них некоего мужчины.
Об этом самом мужчине речь велась и всего несколько дней назад. К этому времени в доме осталось лишь две женщины. Илола еще и теперь живо помнил, как, получив от Селмы тревожное известие по телефону, заглянул в дом и, осмотрев все места и выслушав все обстоятельства, имевшие отношение к смерти Элизы, в порыве горя и гнева поставил прямо вопрос: «Если тот человек, который, как утверждают, проживал в этом доме… Если такой существует, то скажите же об этом наконец прямо. Как знать, может, и это обстоятельство имеет отношение к делу?»
Однако сестры и тогда единодушно отрицали существование мужчины.
Значит, теперь Селма решила заговорить?
Рассказать правду!
Именно поэтому она и организовала встречу так, чтобы освободиться от влияния старшей сестры. Избавиться от постоянного свидетеля в доме — старой служанки.
Вскоре Илола, без дополнительного понуждения, получил ответ на роившиеся в его голове вопросы.
Подавленным голосом, но все же вполне ясно Селма повторила:
— Да, этот человек существует. — Глядя на сидевшего напротив нее молодого человека, Селма раздельно и внятно продолжала: — Смерть Элизы сломила меня. Я потеряла сон, бессонными ночами меня стала одолевать тоска. Я тысячу раз задавала себе вопрос, имеет ли факт проживания у нас этого мужчины какое-нибудь отношение к случившемуся с Элизой. Это представляется мне и сейчас невозможным…
Илола уже оправился от первого потрясения и смог сказать:
— Все в мире взаимозависимо! Все взаимосвязано! А в этом деле… возможно, особенно!
Селма вздохнула.
Она поправила волосы. Затем приспустила подол своей юбки. Следующим движением, вызвавшим раздражение Илола, была попытка поправить лифчик на своем пышном бюсте. Затем ее рот приоткрылся, и язык прошелся по губам, увлажняя их. Они не были накрашены, однако все же оставались ярко-красными. Создавалось впечатление, что она постоянно покусывала их, незаметно для окружающих.
Вздох повторился, на этот раз он длился долго, будто после сытного обеда.
Наконец она собралась с силами:
— Я расскажу всю правду! Не могу больше нести это бремя на своей совести. Я слишком близка… хочу, чтобы посторонний, нейтральный человек поразмыслил надо всем этим…
— Сделаю все, что от меня зависит.
— Повторяю еще раз, что, возможно, поступаю слишком глупо… Расходую напрасно ваше время… Сообщаю вам обстоятельства, не имеющие значения.
Илола наклонился вперед. Он протянул руку и коснулся колена Селмы. Скрывая внутреннее напряжение и нетерпение, он спокойно посоветовал:
— Расскажите-ка все.
— Можете ли вы… называть меня на «ты»? Это… как-то сблизит и придаст нашим отношениям более доверительный характер.
— Расскажи все!
Последовавшая затем беседа на солнечной поляне навсегда врезалась в память констебля Юрки Илола. Селма начала:
— Зимой, в начале этого года, сразу же после Крещения, моя сестра Хелина уехала за границу, в Грецию. Путешествие продолжалось всего неделю. После этой поездки Хелина очень изменилась. Она как будто помолодела и смягчилась характером, воодушевление и радость жизни так и наполняли ее. Вскоре выяснилась и причина. Она рассказала мне и Элизе, что во время поездки повстречалась с человеком… уже не очень молодым, но мужчиной ее мечты.
— В самом деле?
— Именно так! Хелина рассказала, что пригласила его в Финляндию. Погостить, побывать в нашем доме. И этот человек обещал приехать. Но поставил одно необычное условие.
— Какое?
— Он не хотел ближе знакомиться с этой страной. Не намеревался никуда ни ездить, ни встречаться с финнами. Довольно странно, не так ли? Но влюбившаяся по уши Хелина не видела в этом ничего странного. Она была на седьмом небе. Как-то между прочим она упомянула, что это условие определяется особым складом характера этого человека. Он был художником. Исключительная личность. Легко раним, нелюдим, отшельник в своем роде.
Илола, слушавший с неослабным вниманием этот рассказ, нахмурил лоб. Заметив это, Селма пояснила:
— Мы с Элизой тоже поначалу были весьма озадачены. Однако затем, когда этот человек приехал, не прошло и недели, как наши предубеждения развеялись. Даже мы… приходится в этом признаться, привязались к нему. Да так… что это скоро дало о себе знать.
Лицо Селмы при этом дрогнуло. Она сложила руки на груди. Пальцы переплелись, подавляя внутреннее напряжение, от которого густая краска прилила к ее щекам. Заметив это, Илола спокойно проговорил:
— Говори всю правду! Меня ничто не удивит.
— Это очень трудно. Так стыдно… особенно теперь, задним числом.
— Смелее!
— Боже мой! Я и сама в этой истории представляюсь в сомнительном свете. Он падает даже на Элизу…
