перейти на службу королю.
И на поле сразу же начались раздоры: горячились гусары и пятигорцы, кричали и требовали своего жолнеры и казаки.
— Панове, как так?! Прибыльное дело сами же рушим! — выступил вперёд высокий статный поручик в добротных латах с тигровой кожей на плечах и театрально вскинул вверх руки. — Я не обучен говорить долгие речи! Не мне убеждать вас! Но всё же скажу своё!
— Это кто такой? — спросил каштелян гетмана.
— Яниковский… Тот самый.
— А-а!..
— Отступимся от царя — потеряем всё! — рубанул Яниковский в воздухе рукой. — Не только прибыль, но и честь!
Тут из толпы гусар выскочил щуплый ротмистр и кинулся к нему: «О какой чести ты мелешь?!»
— Не мешай Пшонка, пусть говорит! — послышались крики гусар.
Пшонка же забегал перед строем воинов, размахивая руками, и закричал: «Это же он ходил к королю с легацией! Отвечай как на духу! Ты?!»
— Что кричишь?.. Да, я!
— Панове, это он во всём виноват! — завопил Пшонка. — Он изменил наказ! И войско попало в немилость к королю! Как ты смеешь торговать нашей честью?! Подлец! — вскричал он и ринулся на него с саблей.
Яниковский выхватил свой клинок и отбил его удар. Но Пшонка насел на него, за ним последовали его гусары.
— На помощь, братцы! — взвыл Яниковский, удерживая с трудом их натиск.
На выручку ему бросился Млоцкий, затем Копычинский со своими гусарами. Под напором заколыхавшейся массы людей затрещала и рухнула решётка. Драка вылилась на поле. Тут и там засверкали сабли и палаши.
— Пан Александр, что это такое?! — раздражённым голосом спросил Рожинский Зборовского. — Сдержать не можешь горячие головы!
— Виноват, пан гетман!
— Моих возьми, они живо усмирят этих… пятигорцев!
Гусары гетманского полка вклинились в гущу драчунов, стали наносить удары саблями плашмя налево и направо. В конце концов с трудом удалось навести порядок. Но Яниковский не унимался и продолжал кричать из толпы пятигорцев, чтобы не верили послам, выпроводили, от Димитрия же не отступались. В ответ ему с другой стороны сыпались упрёки, что нужно думать о Польше, а не о Димитрии и своём кармане. Словесная перебранка между сторонами нарастала, грозила опять вылиться в стычку.
И Зборовский вмешался снова.
— Яниковский, брось, не мути воду! Не один ты за войско стоишь!
Не выдержал этого и Рожинский. Он поднялся с кресла и, опираясь на трость, пошёл вдоль рядов гусар, хмуро вглядывался в лица, рассчитывая этим унять своевольных шляхтичей.
Но шляхта, как будто его и не было здесь, продолжала скандалить и беситься на поле. И он вернулся назад к послам.
— Панове! — собрался с духом и зычно крикнул он, чтобы осилить гул войска, и, раздражённый, выбросил вверх трость, как будто угрожал кому-то.
Этот нелепый жест, похожий на выпад старчески беспомощного человека, странно подействовал на воинов: шум быстро стих на поле.
— Панове! — повторил он. — Коло продолжим завтра! Ради пользы дела переговоры поведут выборщики! От каждой роты по два человека, кому доверяете!.. Так будет быстрее! Не то воевать разучитесь! Только горло драть будете!
— Пан гетман, а как быть ротмистрам? — спросил его Млоцкий.
— Пан Андрей, ты сам подумай! — покрутил Рожинский пальцем у виска. — Выборщики в помощь тебе! Ясно?.. Вот то-то же!
— К Сапеге надо послать, под Троицу! Дело общее!
— Добро! — согласился Рожинский.
* * *
Трубецкой сидел за столом в думной комнате царя, подёргивал от возбуждения короткую бородку и с редким для него упорством пытался отговорить царя от того, на что толкали его ближние советчики, Алексашка Сицкий с Гришкой Плещеевым.
— То царской чести урон и нашей тоже! — возразил ему Сицкий.
Плещеев же сутулился, сидел на лавке, таращил глаза, и, было заметно, что он здорово боится.
— Гетман много воли взял, — заметил Молчанов; он тоже недолюбливал Рожинского. — Послы пришли, а ты их не ведаешь. Идти надо к нему — и вразумить! Не то наберёт силу, не управишься на Москве-то…
Димитрий молча слушал разговоры думных, которые всегда заканчивались одним и тем же, перебранкой, и уже изрядно надоели ему. После злополучного побега гетман сильно стеснил его. Теперь подле своих хором, рядом с донскими казаками, он видел, как днём и ночью ходят караулом жолнеры. Установил Рожинский надзор и за русскими боярами, их дворами и конюшнями. Это возмутило тех, и они возроптали на него, на Димитрия, за все уступки гетману. И он оказался между двух огней: с одной стороны был гетман и его войско, а с другой — бояре и московские служилые. Тревожили его и слухи о переговорах с послами. Боялся он, что откроется план нового побега, и было неизвестно, что ожидать ещё от Рожинского. И у него появилось ощущение, что его оцепили со всех сторон, как волка перед травлей…
— Пошли, раз вы такие настырные! — наконец решился он.
В теремную избу Рожинского он вошёл в сопровождении Плещеева и Молчанова. За ними притащился и Федька Апраксин с боярскими детьми.
— A-а, государь пожаловал со своим двором! — встретил его князь Роман с пьяной ухмылкой на лице. Взгляд, болезненный и жаркий, и нос, изящный и тонкий, выдавали, что он был готов, дошёл до нормы.
У Димитрия на лбу вздулись вены, затрепетали, дрогнув, губы. Но он подавил вспышку гнева, с покорным видом спросил его:
— Пан Роман, я, как государь и царь всея Руси, желаю знать: зачем сюда пожаловали королевские послы?
— Хм! Государь?! — с иронией протянул князь Роман и уставился на него мутными глазами. — Кто ты такой? — снова ухмыльнулся он и жеманно повёл плечами. — И какое тебе дело, зачем они приехали ко мне… Кто ты такой? — повторил он. — Ты погляди-ка сам на себя: сколько мы из-за тебя крови-то пролили! А пользы — как от козла молока!.. Ха-ха!..
— Пан гетман! — повысил было голос Димитрий и тут же осёкся от окрика Рожинского.
— Довольно! — взорвался тот и стукнул об пол тростью.
От этого стука Димитрий вздрогнул. И у него на лице мелькнуло затравленное выражение, того, маленького, беззащитного Матюшки. Он снова на мгновение стал им…
Рожинский заметил это и, упиваясь его беспомощностью, завопил взахлёб:
— Я высеку тебя! На конюшню его — псарям!..
И он грязно, матерно выругался, крикнул: «Млоцкий!» — и так, будто на самом деле собирался привести в исполнение угрозу.
Но до того как кто-либо успел двинуться в комнате с места, Димитрий уже выскочил из избы и скатился с крыльца на снег. Вслед за ним гетманский двор спешно покинули и его люди.
У себя в хоромах он опрокинул чарку водки и нервно забегал по горнице. Страх и
