– Тогда где они?
– Скорее всего, едут в какой-нибудь из аэропортов, чтобы благополучно покинуть наш славный город-герой.
В это время на столе Кондратьева зазвонил один из трех стационарных телефонов. Подняв трубку, генерал услышал в ней взволнованный голос Алексея Климова, который с утра дежурил в таможенном терминале возле ящика из американского посольства. Узнав полковника, Кондратьев нажал на кнопку громкой связи, чтобы Жмых тоже слышал их разговор:
– Товарищ генерал, только что в американской вализе явственно слышались человеческие крики. Там явно сидит кто-то живой и барабанит по ящику изнутри, – сообщил Климов.
– Американцы там? – спросил Кондратьев.
– Кроме двух пехотинцев есть еще один мелкий клерк из посольства. Он при нас позвонил в Большой Девятинский и сообщил, что за ящиком уже выехал транспорт – фургон. Приближаться к ящику они по-прежнему не разрешают. Может быть, надавить на них? У нас есть такое право, ведь человек внутри может попросту окочуриться.
– Если бы вы были правы, товарищ полковник, он бы давно отдал богу душу. А он все еще жив, да при этом барабанит по ящику, будто заяц по барабану. На мой взгляд, это все та же подстава.
– Какая подстава?
– У меня нет времени вдаваться в детали, но за сообщение спасибо, оно многое прояснило. Оставайтесь на месте и ждите прибытия фургона. Проследите за отправкой вализы в посольство. До свидания!
Положив трубу, Кондратьев вновь взглянул на Жмыха:
– Вам не кажется странным, Глеб Сергеевич, что этот «раб лампы», а в нашем случае «раб в ящике», начал орать благим матом именно в тот момент, когда двое наших американцев якобы отправились за расстегаями в Ногинск?
– Вы считаете это звеньями одной цепи? А вдруг ошибаетесь?
– Думаете, в ящике горланит подонок Вишнев?
– Почему бы и нет?
– Потому что это слишком мелко для тех авантюристов, что играют против нас. В ящике сидит какой-нибудь морпех из посольства, а в Ногинск едет какой-нибудь цэрэушник из местной резидентуры, распихав по карманам мобильники Гришэма и Моргана. Те же в свою очередь сейчас уже в аэропорту и ждут не дождутся отправки самолета.
– Тогда надо немедленно оповестить все аэропорты.
– Конечно, надо, – согласился Кондратьев. – Но было бы еще лучше, если бы мы точно знали, из какого именно аэропорта беглецы собираются покинуть страну – их у нас три основных: Шереметьево, Домодедово и Внуково. И отовсюду самолеты летают за границу. А это примерно с добрый десяток рейсов.
– Но мы же знаем имена наших клиентов и направление полета.
– Увы, увы, увы, – развел руками Кондратьев. – Имена им могли сменить, выдав новые паспорта, а направление изменить, зная о том, что мы будем их искать по рейсам в Америку. А они, судя по всему, летят куда-нибудь в Европу, лишь бы подальше от Москвы.
– Полагаете, что мы уже опоздали?
Кондратьев на несколько секунд задумался, перебирая карандаши в канцелярском стаканчике. Затем вновь поднял глаза на полковника:
– Поставим себя на место наших коллег из Лэнгли. Даже учитывая их авантюризм, вряд ли они решатся направить два снаряда в одну воронку. Я имею в виду, что в Шереметьево эти двое вряд ли поедут: там еще находится их ящик и, значит, есть наши люди, которых можно быстро переключить на их поиски. Поэтому Шереметьево из нашего списка мы исключим. Остаются Домодедово и Внуково. Когда, вы говорите, наши клиенты вышли из своего номера?
– В районе одиннадцати утра.
– От Каланчевки до обоих аэропортов примерно сорок – сорок пять минут езды. Учитывая пробки, добавим еще полчаса – получим час пятнадцать. Таким образом, фиксируем время – двенадцать пятнадцать дня. Еще час добавим на прохождение таможенного контроля. Итого – тринадцать пятнадцать дня. Ну, добавим еще полчаса. В итоге получается, что время вылета варьируется между тринадцатью пятнадцатью и тринадцатью сорока пятью дня. От нас требуется немедленно послать в эти аэропорты людей, чтобы они постарались прочесать пассажиров всех самолетов, вылетающих в Европу в это время. Сколько у нас сейчас на часах? Двенадцать сорок. Значит, примерно час с небольшим у нас в запасе есть. Правда, работа предстоит титаническая – найти иголку в стоге сена.
Сказав это, Кондратьев потянулся к своему ноутбуку, до этого мирно лежавшему на столе, и достаточно быстро узнал, какие именно рейсы в направлении европейских стран отправляются сегодня с двух аэропортов. И сообщил об этом полковнику:
– В названный мною период времени из Домодедово вылетают семь рейсов: два в Вену и по одному в Лондон, Мюнхен, Франкфурт-на-Майне, Афины и Мадрид. Из Внуково – пять рейсов: два в Берлин, два в Дюссельдорф и один в Римини. Итого – двенадцать рейсов. Учитывая, что в основном летают «Боинги», «Аэрбасы» и наши «ИЛы-62», пассажиров не одна тысяча. Если быть точным: «Боинг» вмещает порядка четырех сотен пассажиров, три сотни у «Аэрбаса» и чуть меньше двухсот у наших «Илов». Умножаем эти цифры на двенадцать рейсов и получаем около трех тысяч человек. Не хило, да? И это я посчитал только европейские рейсы, а если наши клиенты решили рвануть куда-нибудь в другую сторону? Например, в Бангкок или Тель-Авив, а уже оттуда лететь в Штаты?
– Как же быть – опустить руки?
– Ни в коем случае! Будем искать, а там как кривая вывезет.
– А что подсказывает ваша знаменитая интуиция?
– К сожалению, на нее надежды мало. Она мне подсказывала, что позвонит Максимов из Каира, но он так и не позвонил, – и Кондратьев с тоской взглянул на свой мобильник, лежащий на столе рядом с ноутбуком.
* * *Москва, аэропорт Домодедово
В аэропорт Вишнев и Коламбус приехали на такси за час до вылета. Причем, войдя в здание, они направились не прямиком к стойке регистрации, а сначала заглянули в туалетную комнату. Еще в автомобиле Чак заметил у своего компаньона некие огрехи на его загримированном лице, однако устранять их в салоне такси было опасно. Поэтому, достигнув туалетной комнаты, они закрылись в одной кабинке, где Чак в течение нескольких минут вносил во внешность Вишнева необходимые коррективы, вооружившись маленькой кисточкой, которая была у него в кармане пиджака. И только после этого они отправились к стойке регистрации.
Все это время Вишнев старался сохранять спокойствие и даже пару раз улыбнулся, когда его компаньон шутил, подходя к стойке. Однако чем ближе они приближались к окошкам, за которыми восседали сотрудники таможни, тем большее волнение охватывало Вишнева. Ему вдруг стало казаться, что именно здесь его разоблачат, обнаружив следы грима на лице. Хотя его лицо было самым тщательным образом осмотрено несколько минут назад в туалетной кабинке Чаком и никаких нареканий у него не вызвало. Но Вишнев все равно боялся, несмотря на то что до этого не один десяток раз мысленно представлял себе эту ситуацию и даже репетировал ее перед зеркалом в ванной комнате гостиничного номера. Однако едва эта ситуация возникла наяву, как все наработки дипломата вылетели у него из головы. И ему пришлось играть фактически с чистого листа.
Первым к окошку регистрации подошел Коламбус, который был на удивление спокоен. Впрочем, в отличие от его компаньона, ему было легче: он представлял не кого иного, как самого себя, хотя и под другими именем и фамилией. И кроме фальшивого паспорта ничто не могло выдать в нем нарушителя. Чего нельзя было сказать о Вишневе, который подошел к стойке с фальшивым лицом, что на порядок увеличивало риск быть разоблаченным. Но ему повезло: за стойкой регистрации оказалась красивая блондинка, которая была настроена вполне благожелательно. Хотя в первую минуту их общения дипломату пришлось изрядно поволноваться. Взглянув на его лицо, чтобы сверить его с фотографией в паспорте, девушка огорошила беглеца вопросом:
– Вам что, плохо?
Вопрос был задан по-русски, и Вишнев, охваченный волнением, уже собрался было ответить девушке на родном для него языке. Но буквально в последнюю секунду опомнился и спросил по-английски:
– Excuse, I didn’t understand? (Извините, не понял?).
Девушка улыбнулась и тоже перешла на английский:
– You have a pale face (У вас бледное лицо).
– Yes, I have a headache (Да, у меня разболелась голова).
– To help you? I have a tablet (Вам помочь? У меня есть таблетка).
– I would be very grateful to you (Я был бы вам очень признателен).
Девушка достала из-под стойки упаковку какого-то лекарства и элегантным движением выдавила из нее одну таблетку. Потом положила ее на паспорт Вишнева и с улыбкой протянула это все ему. Дипломат забрал документ, а таблетку тут же отправил в рот. И хотя с головой у него было все в порядке, однако это лекарство стало для него подлинным эликсиром: проглотив его, он внезапно перестал волноваться, улыбнулся и даже помахал таможеннице на прощание рукой. И бодрым шагом отправился к последнему пропускному барьеру – на личный досмотр. И там уже почти не волновался, послушно выполняя все команды сотрудников службы безопасности. В конце концов спустя несколько минут беглецы оказались в зоне ожидания, миновав все положенные проверки. И там Коламбус дал волю своим чувствам: он обнял компаньона за плечи и с силой прижал его к себе. Но Вишнев не торопился разделить с ним эту радость:
