При таком положении дела мне стало ясно, что А. Н. Хвостов меня и Комиссарова сделал ответственными за все события последнего времени, связанные с делом Ржевского. Поэтому я указал на это А. Н. Хвостову, откровенно его предупредив, как и кн. Андроникова, что я со всем этим примиряюсь до той поры, пока он сам будет корректен в отношении меня, ничем не заденет моего самолюбия, в особенности тем или другим образом связывая меня с делом Ржевского. Действительно, я, по опубликовании указа, занялся приведением в порядок для сдачи в департамент полиции всех имевшихся у меня на руках переписок, и хотя до меня доходили сведения о том, что и А. А. Вырубова и Распутин продолжают интересоваться историей Ржевского, но меня это уже не волновало, и я был поглощен вместе с женою заботами об устройстве на новом месте, сборами, покупками, экипировкой, наймом прислуги и обменом писем с Князевым, служебными визитами министрам и знакомым и даже принял участие в облегчении прибывшему из Иркутска городскому голове скорейшего разрешения вопроса о Ленской дороге в желаемом для города Иркутска направлении, предполагая пред своим отъездом поехать с визитом к Вырубовой и Распутину. Но, затем, через Комиссарова, почти ежедневно бывавшего по поводу своего назначения у А. Н. Хвостова, и от В. В. Граве, заходившего ко мне вечером в мое служебное помещение на Морской, и от других лиц ко мне начали доходить сведения о том, что А. Н. Хвостов в разговоре с могилевским губернатором Пильцом, которого он, боясь усилившегося внимания к нему государя, пригласил на должность товарища министра внутренних дел, но не поручил ему наблюдения за департаментом полиции, с членами государственного совета и Думы и в обществе, выставляет причиною перемены его отношения ко мне то, что я, несмотря на его безграничное доверие и внимание ко мне, интригуя против него, А. Н. Хвостова, хотел было, пользуясь своею близостью к Распутину и Вырубовой, занять его должность и для этой цели поездке Ржевского, командированного им заграницу для покупки у Илиодора писем императрицы, придать в глазах Вырубовой и Распутина значение устройства заговора при посредстве Илиодора на жизнь Распутина, в чем он А. Н. Хвостов изобличил меня государю, но, опасаясь, чтобы я не злоупотребил своею осведомленностью о многих интимного характера делах, касающихся двора, он признал за лучшее меня удалить из Петрограда и, не желая озлобить меня, с видимым, служебным повышением. Затем из достоверного источника я узнал, что когда проникли в прессу сведения о деле Ржевского, которым Гурлянд по поручению А. Н. Хвостова, старался придать тот желательный А. Н. Хвостову оттенок, то А. Н. Хвостов, в разговоре с представителями совета редакторов — М. А. Сувориным и И. В. Гессеном, бросил мне тот же упрек, всячески пытаясь отмежеваться от своей близости к Распутину и Вырубовой. Наконец, когда, по рекомендации Яблонского, А. Н. Хвостов вызвал ген. Климовича и предложил ему должность директора департамента полиции, согласившись на поставленные ему Климовичем условия как относительно самостоятельного на правах товарища министра управления департаментом, так на освобождение его от выступления в Государственной Думе и в заседаниях ее комиссий, на изменение взаимоотношений департамента и корпуса и на увеличение ему оклада содержания до 30 тыс. руб., то А. Н. Хвостов дал от себя заметку в газеты о том, что он после моего ухода признал нужным внести коренные изменения в систему управления департамента полиции и взял на себя непосредственное и личное руководительство и, главным образом, наблюдение за всеми делами департамента. После этого А. Н. Хвостов сделал даже несколько приемов доклада как и. д. директора, так и политического вице-директора.
Из всего этого я не мог не вывести заключения, что, усыпляя через кн. Андроникова и личными разговорами со мною мою бдительность, А. Н. Хвостов далек от мысли точно исполнить данное мне обещание не связывать меня и мою деятельность с делом Ржевского-Распутина, а наоборот, сознательными своими выступлениями против меня во всех тех кругах, где ему нужно, в соответствующих его целям отражениях старается закрепить степень моей прикосновенности к этому делу. Затем, достаточно изучив к этому времени А. Н. Хвостова, я отдавал себе ясно отчет, что если он теперь, во время моего пребывания в Петрограде, позволяет себе, хотя и с некоторою осторожность[*], делать меня одного ответственным за наши совместные с ним сношения с Распутиным, то после моего отъезда он через некоторое время, снова утвердившись в старых позициях, может ликвидировать историю с Ржевским, пользуясь выгодами своего положения, и, при своем мстительном, ничего не забывающем характере, бесспорно постарается окончательно подорвать ко мне доверие у государя и сократить мое пребывание на ген.-губерн. посту.
В виду этого я решил принять не только оборонительное положение, но повести наступательную кампанию. Поэтому я, пользуясь милостивым ко мне расположением владыки митрополита и его отрицательным отношением к А. Н. Хвостову, стал жаловаться ему на А. Н. Хвостова, а затем через Осипенко и Мануйлова достиг того, что в покоях владыки состоялось мое свидание с Распутиным в присутствии Штюрмера; но так как Мануйлов не посвятил меня заранее во все то, что известно Распутину про замыслы А. Н. Хвостова, то это свидание не вполне удовлетворило Распутина, потому что, будучи нервно взволнован под влиянием всего пережитого, я не желал разоблачать всей той грязи, в которой и я купался, рассказал владыке, Распутину и Штюрмеру только существо, как я понимал, дела Ржевского и откровенно предупредил Распутина в том[*], что с моим уходом около А. Н. Хвостова нет человека, который мог бы зорко наблюдать за всеми его замыслами в отношении Распутина, так как А. Н. Хвостов никогда его другом и расположенным к нему человеком не был и, в силу своего характера, при своей беспринципности, когда он признает в своих интересах необходимым, так или иначе покончит с Распутиным. Это свидание могло бы быть поворотным для меня и в служебном отношении, если бы я рассказал Распутину про то, как хотел А. Н. Хвостов убить его в автомобиле, отравить ядом и про опыт действия яда, о котором, как я потом узнал от Распутина, желая восстановить с ним отношения, после моего ухода ему рассказал кн. Андроников, обвиняя в этом одного только Комиссарова. Затем Распутин чересчур много видел от меня знаков внимания как в денежном отношении и в исполнении почти всех его просьб, так и в силу постоянного его общения со мной, моих ему доброжелательных советов и расположения ко мне большинства окружавших его близких лиц. Но так как я коснулся одного дела Ржевского, то это свидание, восстановив хотя и не в той, как было раньше, степени нарушенные делом Ржевского отношения наши, привело к одному несомненному для Распутина выводу, что хотя я и был не вполне откровенен, но, тем не менее, что касается Ржевского и А. Н. Хвостова, я прав и что ему А. Н. Хвостова надо бояться. Затем Штюрмер, владыка и Распутин, успокоив меня, дали мне обещание, что они будут помнить меня и после моего отъезда в Иркутск, а владыка благословил меня иконою и пригласил к столу.
Потом, благодаря Распутину, состоялось мое свидание с А. А. Вырубовой. Так как я от Мануйлова уже знал о вынесенном Распутиным впечатлении от разговора со мною у владыки и был предупрежден, что в соседней с кабинетом комнате, где я буду принят Вырубовой, будет находиться, по поручению Распутина, сестра милосердия Акилина, то я был более откровенен с А. А. Вырубовой, рассказал ей в общих чертах о всей линии поведения А. Н. Хвостова как в отношении ее, так в особенности Распутина, оттенил, как пример, дело Ржевского и, наконец, посвятил ее в перемену отношений Воейкова, под влиянием кн. Адроникова и А. Н. Хвостова, к Распутину, передав ей мой последний разговор по поводу Распутина с Воейковым. Затем, чтобы доказать Вырубовой, что я не был на стороне А. Н. Хвостова в его замыслах против Распутина, я, как на свидетеля, сослался на кн. Ширинского-Шихматова, советом которого разоблачить А. Н. Хвостова я своевременно не воспользовался, в чем она меня и упрекнула. Встреча моя с А. А. Вырубовой уже не носила того характера доверчивого с ее стороны отношения ко мне, которое было раньше, но во всяком случае лед был пробит, и с этого времени мои деловые свидания с А. А. Вырубовой восстановились. Последствием этих двух свиданий явилось то, что А. А. Вырубова, в руках которой находилось привезенное ей Симановичем от Распутина письмо Ржевского с обвинением А. Н. Хвостова, врученное Распутину другом и участником Ржевского в оборотах литературного клуба, открытого Ржевским, инженером Гейне, передала Штюрмеру, заехав сама к нему на квартиру (Большая Конюшенная 1), этот документ вместе с высочайшим повелением расследовать это дело, а затем, по поручению императрицы, просила ген. Беляева учредить, при посредстве органов контр-разведки, наблюдение за всеми письмами и телеграммами, поступавшими на имя Ржевского, в особенности из-заграницы. В виду этого Штюрмер приступил к расследованию этого дела, поручив ведение его сначала Мануйлову.
