— Теперь-то мы сядем на коней, товарищ комбриг! — воскликнул Ульрих. — Так нам сподручнее будет наступать им на пятки!
Садаклий не преминул использовать такой удобный случай и привести несколько исторических примеров, подтверждающих правильность данной операции.
— А вообще, товарищи командиры, — сказал в заключение Котовский, дела у нас как будто идут неплохо. Поступило сообщение, что войска Мозырской группы Западного фронта по собственной инициативе развернули наступление. Взаимодействие двух фронтов — это, знаете, что такое? Это сыграет роль в окончательной победе. Ну а теперь вперед, товарищи! У нас нет времени на передышку.
4
Ольга Петровна внимательно осматривала раненого. Няга следил за выражением ее лица. Так повторялось несколько раз. Наконец Ольга Петровна решилась: надо же когда-нибудь сказать правду, тянуть дольше нельзя, да и он все равно чувствует, в чем дело, кажется, она его достаточно подготовила к этому тяжелому сообщению.
Подойдя к его постели, она села около Няги и тихо, но твердо сказала:
— Вы не волнуйтесь. Но я не хочу вас обманывать. Рука ваша в очень плохом состоянии. Раздроблена кость предплечья. Вы человек взрослый, вы понимаете, что это значит. Руку необходимо отнять, чем скорее, тем лучше.
Няга ничего не ответил.
Ольга Петровна еще и еще убеждала его, говорила хорошо, ласково.
Няга молчал.
Потом он лежал на больничной койке. И тоже молчал. Стиснул зубы, боль иногда была такая, что стучало в висках. Он все равно молчал и думал, думал… Он взвесил все.
— Руки резать не дам! — сказал твердо Няга. — Или поправлюсь, ведь доктор не бог, может и ошибиться. Или…
Он не договорил, что «или».
Ему делали перевязки. Приезжала в лазарет Машенька Ульрих и долго уговаривала его.
— Ну как? — спросила ее Ольга Петровна.
— Не соглашается. Вообще, эти котовцы… Я бы, например, с открытой душой приняла мужа без руки или без ноги…
Пришла Оксана с термометром. Она мерила температуру у Няги.
— Сколько? — спросила Ольга Петровна, видя, что Оксана держит в руке термометр и молчит.
— Я не понимаю, — ответила Оксана. — Разве бывает такая температура? Больше сорока?
— Заражение крови, — сказала Ольга Петровна, побледнев.
Мучился он недолго. Бредил. Ночами около него дежурили. Он умер, не приходя в сознание.
Похоронили Нягу в Тараще. Рядом с Макаренко. Вместе воевали, вместе будут и лежать. Глубокая морщина залегла на лбу Котовского. Нет Няги! Удар был жесток. Нет Няги! Как будто померк день…
5
Зацветала липа. Был зеленый июль. Котовцы ночевали в деревне Ивановцы. Ночь была душная, зато утро пришло прозрачное, с курчавыми облаками и обильной росой.
Утром повар из Второго полка, смешливый человек с круглым, как луна, лицом, выбрил начисто голову Котовскому. Повар делал это артистически и не брил, а священнодействовал: что-то такое бормотал, что-то обдумывал, причмокивал языком и долго-долго взбивал мыльную пену, как будто это был гоголь-моголь.
Затем Котовский пошел в сарай делать гимнастику, захватив ведро воды для «водной процедуры».
Примчался Иван Белоусов спросить, что делать с пленными: они просят разрешить им вместе с бригадой бить проклятую шляхту, продавшуюся иностранцам.
Явился о чем-то побеседовать Николай Криворучко. Пришел папаша Просвирин, бесстрашный в бою, но робеющий в присутствии командира в обычной обстановке.
Пока командир не кончит гимнастику, беспокоить его не полагалось. Все прислушивались к шумному дыханию и треску суставов.
— Еще только приседание! — досадовал Криворучко. — Четвертый номер. Теперь начнется поднимание рук в стороны, сгибание кистей… Канитель, прости господи!
Где-то за сараями послышалась стрельба. Вбежал во двор конник и закричал еще издали:
— Где командир?
— Командир гимнастику делает.
Конник очень расстроился, подумал, подошел к сараю и робко доложил:
— Товарищ комбриг, разрешите доложить: белополяки на околице.
Никакого ответа.
Подбодренный тем, что командир не рассердился, конник вошел в сарай. Котовский ложился на рядно, постланное на полу, и приступал к упражнению номер восемь.
— Уже перестрелка…
— А ну, проваливай из сарая! — пробасил Котовский. — Дыхание только сбиваешь!
Котовский был уверен в своих командирах и бойцах: Просвирин уже бежал к батарее, Криворучко распоряжался насчет коней… В сарае послышался плеск воды и громкое фырканье.
Через две минуты командир явился, спокойно застегивая гимнастерку:
— Ну теперь за дело!
6
Всякий раз, когда разгорался бой, врач Котовская приготавливалась к встрече раненых. Прислушивалась к отдаленному грохоту и знала: там бьется с врагами ее муж, каждую минуту подвергая жизнь опасности, там сражаются его честные, прямодушные сотоварищи, которых она полюбила за это время всем сердцем.
Чистые койки, операционный стол, медикаменты, бинты, марля — в каждой мелочи чувствовалась забота, точность, знание дела. А каких трудов стоило все это достать!
Когда санитары приносили первых раненых, подобранных под огнем, как бы ни тяжела была рана, как бы ни мучительна была боль, бойцы рассказывали врачу Котовской о ходе боя, и неизменно узнавала Ольга Петровна, что командир впереди, что командир невредим.
— Не двигай, не двигай рукой, я сама как-нибудь подведу бинт.
— Ничего, мамаша, мы привычные…
— Как ни привычно, а небось больно.
— В прошлый раз, когда мне в ногу угораздило, еще под этой… как ее… где еще коней много взяли… — куда больней было!
— Так взяли, говоришь, город?
— А как же! Командир сказал: обязательно взять.
«Какое счастье — гордиться любимым человеком!» — думала Ольга Петровна.
Оксана тоже гордится своим Мишей, и оттого только, что Оксана им гордится, Марков никогда бы не оказался трусом.
Котовский с удовольствием наблюдал, как Миша стал тщательно одеваться, как стал обряжать коня, как лихо скачет он, как держится в бою.
«Хорошего бойца вырастили, — думал Котовский, разглядывая своего питомца и весь наполняясь радостью. — Причем многого, чего мы достигали годами, эта черноглазая девчонка добилась в один миг только тем, что восторженно смотрит на своего Мишу. Да ведь, по правде сказать, и Леля, даже ни слова не говоря, самим фактом, что она есть на свете, заставляет меня стараться быть лучше».
Тяжела походная жизнь даже для привычного ко всему солдата. Еще тяжелее она для женщины. Но никогда не жаловалась казачка Серафима, не унывала Шура Ляхович, безропотно переносила трудности Оксана, всегда была бодрой, распорядительной врач Ольга Петровна Котовская.
Руки Ольги Петровны действуют уверенно и в то же время осторожно. Какие бы ужасные раны ни обнаружила она, разрезав одежду или обувь, обмыв потемневшую, спекшуюся кровь, она никогда не теряла присутствия духа и не утрачивала надежды. В операционной, в палатах она боролась за каждую жизнь.
И вместе с тем неизменно, невольно всякий раз, когда начинался бой, там, в глубине существа, таила тревогу за мужа. Пройдет ли благополучно и сегодня? Ведь не заговоренный же он, в самом деле! Пролетит ли рой пуль снова мимо завидной цели? Удастся ли предупредить и опередить вражеский удар?
Только тогда возвращалось спокойствие, когда узнавала, что бой кончился. Тогда приливал румянец к щекам, лицо горело, и все понимали эту ее перемену, и все взоры, которые она встречала, говорили ей подбадривающе:
«Ну вот видишь, все обошлось… Ведь мы же знаем, нашего командира не заденет! Иначе не может быть!»
7
В 1920 году Красная Армия выглядит совсем иначе, чем год-два назад. Другая техника, другой, более подготовленный, комсостав. И Котовский пришел на Польский фронт с накопленным опытом. Вот когда развернулся во всем блеске его военный талант!
Его любимый прием — обмануть противника, нащупать его слабое место, на ответственном участке боя сосредоточить главный удар. Противник намеревается обойти бригаду и ударить в тыл — глухой ночью Котовский сам заходит в тыл противника, спешенным эскадроном наносит внезапный удар и обращает врага в бегство.
Любуется комбриг на своих орлов. Что за народ, в самом деле! Победы бригады слагаются из множества отдельных побед.
Вот помощник командира полка бессарабец Леонид Воронянский ведет за собой нескольких храбрецов. Они обрушиваются на польскую батарею. Замолкли жерла. Орудия и вся прислуга захвачены. Как раз именно они поливали особенно губительным огнем наступающих котовцев.
А вот группа бойцов во главе с красноармейцем Герасимчуком взяла в плен целую роту белополяков. Никто ему не объяснял, как действовать, сам в решительную минуту совершил этот геройский поступок.
