Спустя два дня во время завтрака раздался вой собак.
Они часто выли, чуя приближение партии, даже находившейся ещё достаточно далеко, в последний раз это случилось перед приходом Крина. При этих звуках мы возликовали. Но партия не пришла, а выли собаки, скорее всего, из-за появления какого-нибудь тюленя на новом льду в бухте Аррайвал.
Аткинсон решил выйти с Кэохэйном на Барьер 26 марта и тащить сани своими силами. Было очевидно, что я с ними идти не могу: Аткинсон сказал мне впоследствии, что, увидев меня при возвращении из похода с собачьими упряжками, сразу понял, что я вышел из строя.
«25 марта. Вчера вечером поднялся ветер, сначала с юго-запада, затем с юго-востока, но не очень сильный, правда с густым снегопадом. Утром, однако, мы, к своему удивлению, увидели Западные горы, и, мне кажется, на Барьере день был хороший, хотя и сейчас, вечером, ветер вздымает низкую позёмку. Вот и наступили дни, когда, по моим расчётам, следует ожидать полюсную партию, дай Бог, чтобы я оказался прав.
Мы с Аткинсоном часто встречаемся взглядом, и я вижу, что он вне себя от волнения. Цинга, по его мнению, им не угрожает. Участь Кемпбелла, напротив, не вызывает у нас обоих особой тревоги; единственное, что от него требовалось в создавшейся ситуации, — это проявить предусмотрительность, а уж её у него хоть отбавляй, недаром на корабле она чуть ли не вошла в поговорку. Его партия не переутомлена, и у них сколько угодно тюленины[252]. Кемпбелл обсуждал с Пеннеллом, как себя вести, если корабль потерпит крушение или не сможет снять партию, и на всякий случай заложил в склад лишний месячный рацион; говорил и о том, что при крайней нужде можно питаться мясом тюленей. Он знает, что на мысе Баттер есть склад и что в его районе предпринимаются санные походы; правда, ему ничего не известно о складах, устроенных на мысах Роберте и Бернакки, но оба они находятся на самых крайних точках суши, и, по словам Тейлора, Кемпбелл, идя берегом, никак не может их миновать»[253]{160}.
В этот день Аткинсону показалось, что он видит приближающуюся партию Кемпбелла, а назавтра Кэохэйн и Дмитрий вбежали в дом очень взволнованные — они видели их вдалеке! — и мы, несмотря на метель, выскочили на мыс и на морской лёд и долго пристально вглядывались вдаль.
«Вчера ночью мы уже часа два как улеглись спать, и вдруг в маленькое оконце над нашими головами постучали пять или шесть раз. „Хэлло! — закричал Аткинсон. — Черри, они здесь!“ „Кому кашеварить?“ — воскликнул Кэохэйн. Кто-то зажёг свечку и поставил в дальний угол, чтобы в хижине был свет, все выскочили наружу. Но — никого! Никогда ещё я не был так близок к тому, чтобы поверить в привидения; на самом же деле, наверное, собака, спавшая у окна, задела его хвостом, отряхиваясь. Впрочем, Аткинсон даже слышал шаги!»[254]
В среду 27 марта Аткинсон отправился на Барьер с одним спутником — Кэохэйном. На протяжении всего их похода погода стояла очень морозная, спали они мало и быстро постигли ту простую истину, что в палатке, где находятся лишь двое, спать слишком холодно. В первые два дня они делали по девять миль ежедневно, 29 марта несмотря на туман продвинулись на 11 миль и, когда просветлело, увидели, что находятся в зоне сжатия близ острова Уайт. 30 марта они достигли мыса южнее Углового лагеря, где
«учитывая погоду, температуру и время года, учитывая безнадёжность поисков партии за пределами определённого участка, склада например, я решил возвращаться. Мы заложили в склад основную часть недельного рациона, чтобы в случае возвращения партия могла связаться с мысом Хат. В этот момент я в глубине души был уверен, что партия погибла; и действительно, 29 марта, находясь в 11 милях к югу от склада Одной тонны, капитан Скотт сделал последнюю запись в своём дневнике»[255].
«Они вернулись 1 апреля. Вчера в 6.30 вечера Аткинсон и Кэохэйн уже были дома. Здесь всё время стоял туман, задувало, у них же на Барьере последний день выдался хороший. Они достигли Углового лагеря и прошли ещё восемь миль на юг. После шести дней пути их мешки и одежда в ужасном состоянии. Ещё бы, температура, наверное, всё время была — 40° [-40 °C]. Нет сомнений в том, что идти дальше на юг было бы бессмысленно, а для двоих человек ещё и связано с бесполезным риском. Они поступили правильно, вернувшись.
Им, беднягам, необходимо отоспаться, и я надеюсь, что Аткинсон позволит себе отдохнуть. Вид у него такой, будто он вот-вот свалится. Кэохэйну же всё нипочём, он чувствует себя прекрасно. Вчера они сделали около 15 миль, вещи переложили на сани второй возвращающейся партии — их собственные оказались на ходу очень тяжёлыми. Им повезло — не было ни одного дня с неходовой погодой. У нас же половину того времени, что они отсутствовали, дул ветер со снегом».
Несколько дней спустя записано:
«Надо смотреть правде в лицо. Полюсная партия, по всей вероятности, никогда не вернётся. И мы бессильны что-либо сделать. Теперь наша задача — как можно скорее попасть на мыс Эванс. Там есть люди со свежими силами, во всяком случае, по сравнению с нами»[256].
Аткинсон был среди нас старшим по званию, и руководство главной партией до воссоединения с Кемпбеллом ложилось на него. Весьма незавидная должность, даже если бы он был полон сил и отлично себя чувствовал. Несмотря на многочисленные обязанности и волнения, он выхаживал меня с величайшим терпением и заботливостью. Я был настолько слаб, что порой с трудом держался на ногах; у меня распухли гланды, я с трудом говорил и глотал; донимали сердцебиения и сильные боли в груди. Я был в то время только обузой, но Аткинсон был бесконечно добр ко мне и с помощью имевшихся у него немногочисленных лекарств делал чудеса.
В те дни то и дело кому-нибудь из живущих в доме казалось, что тот или иной участник пропавшей партии идёт ему навстречу. Потом неизменно оказывалось, что это мираж, тюлень, причудливый серак, выжатый давлением, или что-нибудь ещё в этом роде, но мы никак не могли окончательно убедить себя в том, что это лишь видения, и каждый раз снова загорались надеждой. Между тем нас серьёзно волновало состояние льда в бухтах между нами и мысом Эванс: помощь была нам насущно необходима. С 30 марта по 2 апреля ветры взломали льды посередине залива, и 3 апреля Аткинсон вскарабкался на холм Аррайвал — посмотреть, что осталось.
«Лёд в обеих бухтах до мыса Эванс совсем молодой — думаю, он образовался сегодня утром на основе старого покрова, ещё остававшегося в заливе. Между Ледниковым языком и мысом Эванс, внутри линии, соединяющей их крайние точки, есть открытые разводья. Между языком и островами возвышается большой айсберг, ещё один, плоский, виден около мыса Эванс»[257].
После этого хорошо подморозило, и 5 апреля
«к вечеру испробовали лёд. Он, конечно, солёный, полон снежуры, но в нескольких сотнях ярдов от старого покрова имеет толщину в шесть дюймов, возможно, и во всём заливе не меньше»[258].
Затем налетела сильная пурга, и только на четвёртый день оказалось возможным снова подняться повыше и оглядеться.
Насколько можно было судить, лёд в обеих бухтах устоял; эти бухточки расположены по бокам Ледникового языка и обрамлены с юга полуостровом мыса Хат, а с севера — мысом Эванс и островами.
Десятого апреля Аткинсон, Кэохэйн и Дмитрий выступили на мыс Эванс. План их состоял в том, чтобы по полуострову дойти до скал Хаттона, а оттуда пересечь морской лёд в бухтах, если это будет возможно. Дневного света уже было мало, а через неделю солнце и вовсе должно было исчезнуть на всю зиму. Со скал Хаттона они, не теряя времени даром, спустились с санями на лёд и были приятно удивлены прекрасным скольжением.
«Воспользовавшись сильным попутным ветром, мы поставили парус, все уселись на сани и через двадцать минут были у Ледникового языка. Пересекли его; удача и ветер сопутствовали нам и дальше, за час мы сделали последние семь миль и, не сходя с саней, достигли мыса Эванс. Там я собрал всех участников экспедиции и объяснил им положение, рассказал, что было сделано и что я предполагаю сделать; попросил, чтобы в такое трудное время все дали свои советы. Было высказано почти единодушное мнение, что мы уже сделали все возможное. Ввиду того что сезон маршрутов кончается и вряд ли появится возможность подняться берегом до Кемпбелла, один или двое из присутствующих предложили предпринять ещё один поход в Угловой лагерь. Зная, какие условия были в последнее время на Барьере, я взял на себя смелость отвергнуть это предложение»[259]{161}.
На мысе Эванс всё было в порядке. И сила ветров, и температуры были достаточно высокими, последние — в резком контрасте с температурами на мысе Хат, которые в среднем были на 15° ниже прошлогодних. Семь вновь прибывших мулов чувствовали себя хорошо, а вот из собак три сдохли: опять всё та же таинственная болезнь.
