Жернова своим грохотом вытесняли, однако, все мысли. Вода пенилась, стремительно низвергаясь. Жернова кружились, приплясывая, размалывалось зерно, несущее сытую жизнь и довольство.
Опять всплыла мысль об Анаит… Почему бы не жить и ей, если живут вот эта вода, хлеб, люди, даже вон те пауки, затянувшие паутиной весь потолок?..
В сопровождении Цогик вошла старая мать мельника и, кряхтя, села.
– Ну как, полегчало? – спросил мельник.
– Задремала! – просто и тепло отозвалась старуха. Артак встрепенулся:
– Значит, спасена она, матушка?!
– А как же, сынок? Ведь я ее целебным снадобьем наплела! Теперь уж на поправку пойдет!.. Уфф!.. Слушай, что я тебе скажу… – обратилась она к сыну, – поди-ка, набери мне у плотины хаварцила.
Мельник вышел.
– Матушка, скажи мне правду, будет она жить?! – с дрожью в голосе спросил Артак.
– Для каждого, кто умирает, земля припрятала жизнь про запас. Нужно только найти ее… Ну а земля – она ведь большая! Вот и мечешься, ищешь жизнь… Найдешь – твое счастье! Не нашел- земля себе возьмет. Так оно на свете бывает один смеется, а другому свет не мил… Живи живущий!.. Уфф…
Эта старуха, выглядевшая сама больной и беспрерывно кряхтевшая, казалась Артаку источником, дарующим жизнь и здоровье. Он точно и сам ожил.
– Тебе обязаны будем мать, если выздоровеет наша больная!
– Ну а как же, сынок, ведь грех не помочь! Ведь у нее любовь в сердце, у девушки, – отозвалась старуха.
Цогик печально улыбнулась, покачала головой.
Старуха долго молчала, не двигаясь, опустив задумчивые глаза. Затем она заговорила, как бы рассуждая сама с собой.
– Ведь если каждого больного за умирающего считать, куда это годится? Да ты сперва в поле выйди, у земли выспроси, что у нее для больных припрятано – жизнь или же смерть?!.. Земля тебе и скажет! А то – рядышком присела, смерти, видишь ли, дожидается!..
Артака душили слезы радости.
– Теперь поправится она, правда?.. – переспросил он со сладостной надеждой.
– Здоровье, князь, мало-помалу придет!.. Кровь заиграть должна. На это нужно время. Крови не прикажешь!.. – рассмеялась старуха.
Вернулся мельник, передал матери связку собранных им корней хаварцила. Старуха раздула полупотухший огонь в очаге и начала варить траву в особом горшочке.
«Это ее жизнь кипит в котелке!..» – думал в радостном умилении Артак, не отводя глаз от старухи. В колеблющихся бликах масляного светильника, который держала в руке Цогик, эта старая женщина со своим резкоочерченным добрым лицом и проницательными глазами как бы олицетворяла землю, дарительницу жизни. Артак почувствовал горячую любовь к этой крестьянке, любовь и благоговение.
«Она – народ… Сила таится в этом народе. Кто знает, какие отдаленные его предки нашли тайны земли, овладели ее мудростью. Вот она – дочь простого народа, но в ее руках ключ от сокровищницы жизни! Сейчас только на нее моя надежда, только на ее помощь я уповаю!» – думал Артак.
Старуха готовила варево терпеливо, медленно и уверенно, как нечто давно ей известное и немудрое, – подобно самой природе, которая и отнимает и дарует просто и легко, без лишнего шума.
Артака удивляло, что в этой семье никто не говорил о погибшем сыне. Боли не чувствовали эти люди или не находили слов для ее выражения? Может быть, она уже и не волновала их? Сколько дают они другим – хлеб, пропитание, жизнь, даже сына… Но или не сознают они цены отдаваемого, или скрывают свои чувства… Выносливы они, созданы из иного, более стойкого материала!
«Народ!..» – сказал самому себе Артак.
Новые мысли и чувства овладевали им, хотя он еще плохо в них разбирался, будучи поглощен любовью к Анаит.
Поставив светильник на выступ в стене около старухи, Цогик принялась пересыпать муку в мешки и оттаскивать их в сторону. Она работала с охотой, усердно. Подметая пол, Цогик заботливо собрала в мешочек все рассыпанные зернышки. Когда работы больше не осталось, она вытащила из щели в стене спицы с начатым носком и проворно приняласо за вязание.
Отвар поспел. Старуха сняла с огня и отставила в сторону, чтоб остудить. Через некоторое время она взяла котелок и обратилась к Цогик:
– А тесто уж завтра замесим, дочка. Хлеба нам хватит пока. Иди отдохни! – и сама пошла к Анаит.
Подступал камавотн – пятый час утра. У двери мельницы бодрствовал телохранитель Артака. Чуть в стороне, скрестив руки на груди, стоял мельник. Цогик, согрев на очаге воду, принялась замешивать тесто, несмотря на запрет старухи. Но в промежутках она успевала подставлять мешки, пересыпать в них муку, почистить посуду, перевязать ослабевшие прутья веника, подлмть масла в светильник. Она ни минуты не оставалась без дела.
Прислонившись к стене, Артак следил за нею, думая: Ка они любят работать… Неужели они ни о чем не думают? Или им не о чем думать?!..»
– Днем и ночью – все за работой… Когда же отдыхаете вы, брат-крестьянин? – неожиданно спросил он мельника – Да разве работа позволяет нам передохнуть, князь? – отозвался мельник. – Работы уйма, а работников не хватает. Не поспеваем…
– Да ты присядь, – перебил его Артак, только сейчас обратив внимание на то, что мельник все время стоит перед ним.
– Не положено нам, князь… – смущенно произнес мел! чнк – Садись, говорю тебе, садись! – мягко, но властно повторил Артак.
Мельник присел на корточки, положив руки на колени.
Вошла Астхик, мельник снова поднялся на ноги. Артак движением руки заставил его снова сесть.
Астхик казалась спокойной и довольной. Артака это очень обрадовало. Присев у очага, девушка улыбнулась Артаку. Поняв ее, он тоже улыбнулся.
– Точно ножом отрезало! – сообщила Астхик.
– Спасибо матушке!.. – отозвался Артак. Груда углей осыпалась, на мгновение ярко вспыхнула, зчтм погасла.
– Э-э!.. – покачал головой мельник. – К войне это!.. А война прожорлива, ее не насытишь…
Озабоченность, словно тень, неотлучно сопровождала мельника. Его мысли постоянно были заняты мелкими житейскими заботами. Он внимательно следил за жерновами, за тем, как работает Цогик, прислушивался к шуму мельничных валов и воды в желобах, всегда готовый устранить все, что могло помешать работе.
– Цогик! – окликнул он девушку. – Подмети-ка под жерновом, зерно просыпалось!
Девущка заботливо, до последнего зернышка, подобрала просыпавшуюся горсточку пшеницы.
– Так, говоришь, война будет? – переспросил Артак; его настроение сильно поднялось после радостной вести, которую сообщила ему Астхик. – Что ж ты будешь делать, брат крестьянин?
– Буду хлеб постувлять, князь Как бы сильно ни звенели мечи, победу обеспечивает хлеб Вы оружием бейтесь, а мы хлебом будем биться! – ответил мельник. Морщины прорезали его лицо, в глазах заискрился лукавый смешок – А по силам ли будет накормить хлебом столько войска? – спросил Артак улыбаясь.
– Земля даст!
– А если не даст, не уродит?
– Э-э, князь, да вот тебе, к примеру, моя мельница. Подмети, все собери, унеси… А все равно – сколько бы ни унес, в подполье, по углам, в щелях зерно останется! И я же не один – народ есть, мир: доставят, прокормят! Только тому, кто работает, хлеба не хватает, а так-то хлеба много! – негромко закончил мельник.
Артак слышал эти слова, но их смысл не дошел до него, – юноша слишком был поглощен личным счастьем.
Цогик встала и, проходя мимо Астхик и Артака, окинула их пристальным взглядом. Когда она скрылась за дверью, мельник грустно покачал головой – Рану разбередили у бедняжки…
Он рассказал, что они удочерили и вырастили оставшуюся сироткой Цогик. Она была обручена с их погибшим сыном Тонаканом и вот теперь осталась одинокой.
– Не став женой, осталась вдовой! – со вздохом закончил мельник.
Астхик сильно взволновал его рассказ.
– Но что же с нею будет, отец?.. – с сочувствием спросила она.
– То, что должно быть, ориорд! – со вздохом отозвался мельник. – Погорюет, погорюет, да и примирится… Разве у меня, у матери его, у бабки нет сердца? Но уж если пришла смерть, от нее не открестишься…
Старик опустил голову. Астхик казалось, что сейчас он заплачет. Но тот поднял голову и лукаво взглянул на Астхик:
– Ведь у вас, у молодых, все как у пташек небесных: то попискиваете, то попрыгиваете! Прошло – позабыто… Э-эх-эх!..
Артак улыбнулся. Астхик весело и дружелюбно разглядывала мельника. Он казался ей мудрым и добрым, как сама природа. Даже горе и смерть принимал он спокойно и терпеливо.
Цогик вернулась и снова взялась за свое вязание. Пожелав доброй ночи мельнику и Цогик, Артак с Астхик ушли. Перекликались первые петухи. Ночь уже кончала наматывать свою синюю пряжу.
Астхик вошла в хижину и тотчас выбежала обратно:
– Спит она князь! – радостно сообщила она.
– Ну, спокойной ночи!
– Доброй ночи, князь!
Артак пошел к себе, лег, но заснуть не смог Он снова встал, вышел из хижины и начал ходить по двору, один со своим счастьем, и, наконец, присел на камень перед хижиной Анаит.
