Вдруг дверь заскрипела. Артак вздрогнул и обернулся: из кельи вышла монахиня, перекрестилась и направилась к церкви. Артак поспешил к ней и с бьющимся сердцем приветствовал ее. Монахиня холодно оглядел?, его и негромко ответила на его приветствие:
– Мир утру наступившему!..
– В каком состоянии раненая? – спросил Артак. Монахиня ответила не сразу. Искоса оглядев Артака, она вымолвила с оттенком недоброжелательства:
– Борется плоть ее, князь, но душа склоняется к вечной жизни!
– Неужели так плохо ей, святая мать? – с тревогой спросил Артак.
Монахиня с победным видом взглянула на Артака:
– Тяжко плоти, князь, но легко душе и радостно ей на новом пути! Господь – это свет, князь!..
Но на Артака из этого света холодным, застывшим взором глядела смерть… Это было сверкание меча, а не блеск жизни и радости. Артак впервые почувствовал страх перед богом. Ужасен был этот бог, посылающий смерть, когда от него ждут жизни! И Артак задумался над сущностью божественного. Оно было по ту сторону жизни. Там не было ни любви, ни улыбки, ни солнца, ни тепла… Там не журчали ручьи, не благоухали розы, не трепетали сердца в груди таких лучезарных существ, как Анаит… Там не было и Анаит, было лишь ее мраморное лицо и бледные руки, скрещенные на похолодевшей груди…
«Холод, могила, ужас!.. И к этому богу уходила Анаит. Как безжалостен этот бог!..» – с дрожью подумал Артак.
– И никаким бальзамом нельзя спасти ее, святая мать? – с мольбой спросил он, потрясенный словами монахини.
– Стрела была отравлена, князь! Нет надежды на исцеление.
– Отравлена… – горестно повторил Артак… Монахиня вновь оглядела Артака.
– Господь милостиво примет свою подвижницу и дарует ей блаженство. Помолимся же, князь, и будем радоваться!..
Монахиня пошла в церковь, испытывая счастье и радость: ведь она посылала на небеса подвижницу. Это было как бы даром отшельницы, проведшей жизнь на уединенной горе. Она посвятила себя уходу за больными, и когда ей удавалось поставить кого-нибудь из них на ноги, она не так радовалась, как тогда, когда присутствовала при отходе чьей-нибудь праведной души в мир иной.
Слова этой женщины с каменным сердцем обдали холодом Душу Артака. В бою он яи на один миг не чувствовал того смертного холода, каким повеяло на него от слов этого существа, бывшего как бы олецетворением смерти, вцепившейся когтями в свею жертву…
Артак не стал больше считаться с приличиями, подошел к келье и постучал в дверь.
Вышла Югабер, взглянула на него ласково и, улыбаясь, пропустила внутрь – Можно? – со страхом спросил Артик.
Югабер улыбнулась печально и мягко.
– Свят подвижник, князь! К нему каждый может подойти… Артака больно укололо в сердце: вот, значит, почему можно видеть Анаит. Он тихо, на носках, вошел в келью и остановился перед ложем Анаит. Раненая горела. Она лежала без сознания и не узнала Артака. Лоб ее был покрыт холодным потом. Артак обернулся, чтоб спросить о княгине Шущаник. Но Югабер, как видно, всю ночь бодрствовавшая у постели больной, уже заснула в уголке. Кого же спросить? Артак стоял рядом с Анаит, но как далек он был от нее, каким беспомощным и одиноким чувствовал себя!..
Внезапно Анаит подняла на него блестевшие от жара глаза, Артак не понял – узнала ли она его.
Он склонился над больной.
– Анаит!..
Не отвечая, Анаит грустно улыбнулась, вернее – чуть дрогнула ее пылавшая щека.
– Больно тебе? – спросил Артак.
Анаит пробормотала что-то бессвязное, но когда Артак повторил вопрос, она отрицательно покачала головой.
– Что же беспокоит тебя?..
Анаит не отвечала. Артак повторил вопрос.
– Ничего, спокойна я… – еле выговорила Анаит.
Артак умолк, чтоб не утомлять раненую. Единственное желание владело им – облегчить страдания Анаит, может быть, ее последние минуты… Нужно было забыть о себе, отречься от собственного счастья и стараться подбодрить, утешить, поддержать ее. Новое чувство владело Артаком: отдать все Анаит – и здоровье, и счастье, и самую жизнь, себе оставив смерть…
С этими мыслями Артак устремил взгляд на Анаит. И Анаит не отвела взгляда: ее глаза ласкали Артака, радовались его любви, они сами любили, они горели высоким воодушевлением, – любовь сочеталась в них с героической смертью.
Это был короткий миг достигнутого сверхчеловеческим усилием возврата сознания. Анаит знаком попросила Артака нагнуться. Артак стал на колени рядом с ее ложем, но Анаит беспокойно смотрела то на него, то на пол.
– Не надо на коленях… Сядь!
Артак взял подушку и присел рядом. Он провел рукой по лицу Анаит, наклонился и поцеловал ее. Но жар опять охватил больную и унес ее в забытье. Начался новый приступ боли, и Анаит вновь стала бредить. Артака сжигало желание хотя бы чем-нибудь облегчить ее страдания. Когда же он увидел, что Анаят делает над собой усилия, чтобы скрыть свои страдания, он понял, что надо откинуть в сторону стремление к личному блаженству – нужно уметь помочь страждущему существу прежде всего как человеку вообще, хотя это и было самое любимое существо. Нужно спасти жизнь Анаит как человека вообще и затем уже – как жизнь любимой им Анаит… Но как этого добиться?..
Югабер спала. Артак разбудил ее. Югабер исяугачно вскочила и с виноватой улыбкой подошла к ложу.
– Но что делает княгиня Шушаник? Где она?.. – с волнением спросил Артак, как будто госпожа Щушаник могла разрешить юпрос о жизни и смерти Анаит.
– Княгиня Шушаник у Старшей госпожи, князь! Ведь та нездорова, – объяснила Югабер. Артак упал духом.
– Что же будет с Анаит?
– Господь милостив, кчязь!.. – попыталась подбодрить его Югабер.
– А чем зачята госпожа Десгрик? – спросил Артак.
– Она в поле – подбирает раненых. С нею и ориорд Астхик…
Только сейчас заметил Артак, что Астхик все это время не было видно. Он был изумлен: она оставила родную сестру и ушла подбирать других раненых; супруга Спарапета оставила его престарелую мать и тоже ушла в поле… Как переменились все, посвятив себя защите отчизны! Не переменился лишь он одни: вот сн пришел предъявлять требования своей возлюбленной, как будто судьба раненых бойцов не касается его! Он подумал сб этом – и ему стало стыдно, хотя в этой новой связи между людьми ему почудилась некая суровость, жуткое, холоднее отчуждение.
В келыо вошли две престарелые крестьянки. Они смиренно приветствовали Артака и, перекрестившись, подошли к Анаит. Артака удивила свобода, с какой они вошли, удивило и то, что Югабер не запретила им входить, а, наоборот, приняла кх появление как нечто обычное.
Старухи, просто и не стесняясь, оглядели Артака и вздохнули:
– Да будет ей земля пухом…
– За святую землю жизнь отдала!.. За родину!.. Не замечая душевного состояния Артака, спи покачали головами и почти в один голос произнесли.
– Блаженна подвижница!..
Перекрестившись еще раз, они вышли.
Артаку хотелсь бежать за ними, бить их, кричать, раздирать себе грудь. Но он взял себя в руки. «За святую землю жизнь отдала!..» – звучали в его ушах слова крестьянок. Какое-то суровое спокойствие слышалось в этих слсвах. Земля, которая, по словам этих старух, должна была поглотить Анаит, была ласковой, родной, живой землей. Она растворила бы в себе Анаит, но вернула бы Артаку его возлюбленную в виде нежных синеглазых цветов…
Сердце у Артака сжалось, он незаметно вытер мокрые глаза.
Анаит застонала. Югабер дала ей напиться и мокрым платком освежила пылающий лоб. Артак вышел, сам не понимая, куда. Быть может, пойти искать помощи…
На паперти были уложены в ряд раненые. Добровольно взявшиеся ухаживать за ними женщины и бойцы обмывали и перевязывали им раны.
Уже совсем рассвело. Артак решился пойти в келью Старшей госпожи в надежде найти княгиню Шушаник. Подойдя к двери, он услышал пронзительный голос Старшей госпожи:
– Подвижники к земле тянутся… На землю уложите их, чтоб у них сердце успокоилось!
Из кельи вышли служанки и поспешно направились к церкви и к лагерю. Артак знал: слова Старшей госпожи – это приказание, которое нужно выполнить.
Чувство странного одиночества охватило Артака. Люди заботятся обо всех раненых всех убитых, и только он один поглощен заботой об одной-единственной раненой… Он почувствовал укоры совести и, будучи не в силах вернуться к Анаит, пошел к раненым и убитым.
У церковной ограды родные готовились предать земле гело умершего в церкви юноши. Отец все так же молча сидел рядом с усопшим; мать стояла на коленях, держа руку на сердце убитого сына, и не сводила глаз с его лица.
Крестьянки раздели убитого, не стесняясь его наготы, принесли воды, обмыли рану, обмыли тело и начали совещаться, где похоронить.
Мать, не отнимая руки, предложила:
– Может, под оградой?
Отец бросил взгляд на ограду и спокойно подтвердил:
– Под оградой.
– Позови священника…
