кандидатами, Моше Даяном и Игалем Алоном, расколет партию на части, Голда Меир была выбрана в качестве временной меры, чтобы отсрочить внутреннюю борьбу. С уходом Голды поколение ветеранов, считавшее себя лично ответственным за судьбу сионистского предприятия, покинуло политическую сцену.
После войны Судного дня израильская политика вышла из коридоров власти и устоявшихся рамок израильской демократии на улицу. Политический протест как постоянный фактор, выражающийся в демонстрациях и массовом давлении на правительство с целью повлиять на политику, ранее был неслыханным в Израиле. Случались протестные движения, такие как «Черные пантеры» и женская демонстрация у штаб-квартиры Mapai, призывавшая к назначению Даяна министром обороны накануне Шестидневной войны, но они были скоротечными или незначительными по масштабам. Теперь впервые появились движения, сумевшие мобилизовать массы на непрекращающиеся демонстрации. Этот феномен, видимо, был связан с появлением телевидения в Израиле. Война Судного дня была первой войной Израиля, которая произошла уже в эпоху телевидения. Видеоинформация принесла войну и ее ужасы непосредственно в каждый дом, создав своего рода виртуальное сообщество свидетелей событий, которые объединили войска на фронте и их семьи дома. Первоначально в демонстрациях участвовало всего несколько человек, но телепередачи, показывавшие демонстрантов и их плакаты, превратили относительно маргинальное явление в центральное событие в жизни Израиля. Из-за этого неделя за неделей протесты только набирали обороты.
Первая волна протестующих требовала наказания Даяна. Участники прибывали слева и справа, солдаты и семьи погибших, требуя, чтобы человек, которого они считали виновным в mehdal, взял на себя всю ответственность. Как уже отмечалось, в отчете комиссии Аграната вся вина была возложена на военных, но политическое руководство, отдавшее приказы военным, оказалось оправдано. До этого принцип, согласно которому руководство обязано нести публичную ответственность за свои действия и бездействие, практически не применялся в израильской политике (сомнительно, чтобы он вообще строго соблюдался в западных демократиях). Было немыслимо, чтобы потребовали отставки Бен-Гуриона после поражения в Войне за независимость. Внезапное нападение японцев на Перл-Харбор не было расценено как неудача президента Рузвельта. С точки зрения отношения как общественности, так и руководства к обязанности лидеров признать свои ошибки, промахи и неудачи, а также способности общественного мнения влиять на правительство 1974 год стал переломным годом. Требование, чтобы руководство взяло на себя ответственность за провал, особенно если он был связан с человеческими жертвами, с тех пор не раз повторялось в израильской политике.
Наряду с протестным движением, не представлявшим конкретную политическую группу, появилось еще одно новое движение: Gush Emunim. Оно зародилось из стихийных организаций молодых студентов иешив, особенно иешивы Merkaz Harav, студентов yeshivot hesder (программа иешив, сочетающая углубленное изучение Талмуда со службой в ЦАХАЛе), выпускников религиозного молодежного движения Bnei Akiva, приверженцев Великого Израиля из религиозных и нерелигиозных лагерей, а также старожилов поселений на оккупированных территориях (Ханан Порат из Гуш-Эциона; раввин Моше Левингер из Хеврона; Иегуда Арель с Голанских высот). Полностью осознавая отчаяние и боль, царившие среди израильской общественности после войны, они поняли, что правительство готово пойти на территориальные уступки на Синае и Голанских высотах, и опасались, что ожесточенная война с ее многочисленными жертвами заставит правительство уступить американскому давлению и вывести израильские войска.
После Шестидневной войны по вопросу будущего оккупированных территорий израильская общественность разделилась на тех, кто считал их залогом, удерживаемым Израилем до тех пор, пока арабы не сочтут нужным достичь мирного соглашения, и тех, кто утверждал, что «освобожденная земля не должна быть возвращена» и «ни пяди». Левые рассматривали войну и ее ужасную цену как результат нежелания идти на компромисс и уйти с территории в обмен на соглашение (даже меньшее, чем мир) и требовали гибкости в отношении территориальных уступок. Правые, особенно основатели Gush Emunim, видели в войне доказательство решимости арабов уничтожить Израиль и пришли к выводу, что не должно быть никаких уступок, могущих быть истолкованными как покорность давлению, поскольку это только повлечет за собой дальнейшее давление, и так без конца. С точки зрения правых, война и ее исход были великой победой, подобной которой не было с 1948 года; они не обращали внимания на выявленные слабые места и, что еще более важно, на цену, которую потребовалось заплатить.
Круги, из которых сформировалось Gush Emunim, в основном были национально-религиозными. Гершон Шафат, основатель, писал, что отчаяние и боль пробудили в членах движения «новую надежду на новое начало, начало, проистекающее из непоколебимой веры в Создателя и повеления идти вперед»[211]. Эти утверждения подходят для мессианского движения, управляемого скрытой божественной заповедью, открытой только его приверженцам, которая игнорирует реальность во имя более высокой истины. Они не предполагают рационального рассмотрения того, что возможно и желательно; скорее подобные утверждения навязывают концепцию веры и действуют согласно ей. Такое мировоззрение противоречило фундаментальной сионистской концепции, согласно которой возвращение в Сион рассматривалось как проект, осуществляемый в реальном мире с соблюдением ограничений реального мира.
Для Gush Emunim естественным каналом политической активности была Национальная религиозная партия. Тем не менее, хотя «молодежь» партии во главе с Зевулуном Хаммером и Иегудой Бен-Меиром была сильнее, партия не контролировалась приверженцами Великого Израиля, а ее позиции оставались политически умеренными. Ее руководство, возглавляемое опытным ветераном Йосефом Бургом, стремилось продолжить «исторический союз» партии с «Аводой». Gush Emunim и более молодые лидеры потребовали, чтобы НРП не присоединялась к правительству Голды Меир после выборов в декабре 1973 года, если она не согласится сформировать правительство национального единства. «Авода» отвергла эту идею, поскольку такое правительство подорвало бы любую возможность соглашения с Египтом и Сирией. Именно этого и хотели в Gush Emunim. Как только члены группы поняли, что не смогут действовать через НРП, они выбрали внепарламентскую стратегию. Переговоры о разъединении с Египтом показали, что опасность, которую они предсказывали в любом продвижении к соглашению, неминуема, поскольку было ясно, что Израиль будет вынужден уступить территорию. Хотя было трудно утверждать, что Синай или Голанские высоты – оба за пределами исторической Земли Израиля – были «землей наших предков», готовность отказаться от территории, занятой в Шестидневной войне, указывала на тенденцию, со временем могущую затронуть Иудею и Самарию[212].
Первые демонстрации против соглашения о размежевании были организованы правыми интеллектуалами и политическими активистами. Но Gush Emunim не преминуло внести свой вклад. В отличие от небольшого числа участников демонстраций правых и особенно трудностей, с которыми люди сталкивались с течением времени, пока продолжались демонстрации, Gush Emunim мобилизовало поселенцев из Иудеи, Самарии и с Голанских высот и «поселилось» у зданий Кнессета и кабинета премьер-министра. Однажды они пришли со своими женами и детьми, разбили временный лагерь, и на следующее утро около
