Они не были настоящими, эти длинные ножи, эти стальные шипы. Они шли от разума Мессулете, вызывая Кшира — темную сторону Тау-тау. Никогда раньше Николас так не стремился к корёку, ее сверкающей силе, дороге к Сюкэн, владению, где спокойно сочетаются Аксхара и Кшира. Было ясно, что эта темная сторона разрушила разум Мессулете.
Но несмотря на усиливающуюся боль, Николас расценивал свое положение с некоторой иронией, ибо стадо ясно, что то, чего Мессулете ожидает от Николаса, он не может дать ему, даже если он полностью потерял волю к сопротивлению. Связь между Оками и доном американской мафии Домиником Гольдони осуществлял секретный посредник с кодовым именем Нишики, который снабжал их информацией и инкриминирующими доказательствами в отношении как друзей, так и врагов. Каким-то образом Мессулете стал подозревать, что Николас и был Нишики.
Он бы засмеялся, если бы вокруг него всюду не была смерть. Не физическая, нет, это не входило в планы Мессулете, а своего рода психологическое разрушение. Удар за ударом по нервным сцепляющим узлам мозга, и тот превращается в студень. Замена лица была лишь самым первым разрушающим залпом. Затем Мессулете из своего сознания запускал в него горящие иглы, в то время как психика Николаса оставалась в шоковом состоянии, не осознавая себя, не узнавая места, где он находится. Она была приколота, как мотылек к бумаге, к мраку и не имела возможности добраться до Аксхара, до защиты кокоро, этого сердца всей Вселенной. Разум Николаса был нем, парализован, отрезан от всякой возможности найти путь к освобождению. Так в было запланировано Мессулете.
За исключением звона колокольчика, который резко отражался в частицах его мозга, не было ничего, кроме паутины, искрящейся беспредельной болью.
Если бы не было этого звона, равномерного и постоянного, его разум уже погас бы. Сознание было только в звуке, который он мог определить, и, будучи на самом краю бездны, не поддающейся воображению, он отчаянно цеплялся за него.
Он знал, что представляет собой этот звон. Наконец он смог собрать достаточно энергии, чтобы соединить одну мысль с другой, как если бы он был маленьким ребенком, который только учится процессу мышления и соединения мысли с действием. Пелена от шока и паралича была еще достаточно прочно, но под ней он ухитрялся сделать чуть заметное движение.
Перед опасностью блокировки его психики Николас открыл свой глаз тандзяна, увидел свет звона колокольчика, ясный, прозрачно-зеленый, как холмы Нара весной, и почувствовал, что она недалеко от него.
Челеста.
Челеста с нетронутой силой ее разума. Это был план, который они разработали еще в Париже, когда Николас почувствовал опасность ловушки. Она пыталась отговорить его, просила не идти прямо в центр западни. Но у него не было выбора. Разве мог он отступиться от клятвы своему отцу, от своих обязательств по отношению к Оками? Другой человек, душу которого разъел бы страх, возможно, и отказался бы от себя, повернулся и убежал. Но Николай был не таким. Он не мог повернуть назад, а мог только идти вперед через огонь, который, несомненно, ожидал его.
«Но я не пойду невооруженным, — сказал он Челесте, прежде чем они отправились на Монмартр. — Вы будете моим секретным оружием».
Она посмотрела тогда на него насмешливо, затем понимание озарило ее лицо и на нем появилось выражение возрастающего страха.
«Нет, — сказала она, — вы не можете так думать. Мой разум ненатренирован. Ради Бога, я боюсь».
И Николас, открыв свой глаз тандзяна, обнял ее своим психическим полем, мгновенно успокоил и показал ей дорогу — путь Аксхара, при помощи которого она сможет установить с ним психическую связь и поддерживать ее.
«Но не будет ли Мессулете чувствовать эту связь?»
«Нет, — заявил он. — Я держу с вами связь через Аксхара. Он узнает только то, что будет исходить от меня... об Аксхара и моих усилиях остановить его. Вы с вашим ненатренированным умом потеряетесь в психической маске моей защиты».
Существовала одна опасность, о которой он не стал говорить ей, — если по какой-либо причине она потеряет психическую связь, которую он сейчас устанавливал. Он не знал, хватит ли у нее самообладания восстановить ее. Для того чтобы сделать это, ей пришлось бы столкнуться со страхом за себя, погрузиться в этот страх, пройти через него и, выйдя с другой стороны, увидеть своим разумом, как снова найти его психику.
Вот что означал этот звон в его сознании, единственное звено к здравому смыслу в этом вихре ловушки Мессулете.
Челеста.
Она была здесь, где-то в этом сумасшедшем мире магии и роботов, где лица срываются и прилепляются вновь, как оберточная бумага к куску мяса.
Он снова пошевелился, истощив этим свои силы, но убедившись в наличии связи между ними, психической нити, которая могла бы спасти его.
Он оказался неподготовленным к мощному удару психической энергии, которая ввергла его опять в состояние паралича. Он оказался, как муха в янтаре, посаженным в клетку и в фигуральном смысле избитым и окровавленным до неузнаваемости. На нем было лицо До Дука, а его инквизитор, наклонившись над ним, положил большие пальцы своих рук на его глаза и сначала мягко, затем все сильнее давил ими в то время, как монотонное пение возбуждало мембрану кокоро, а заклинания превращали в действительную физическую сущность то, что за мгновение до этого было только частью прозрачного метафизического мира, окружающего реальность, как ее понимает большинство людей.
Нажимая с силой на глазные яблоки Николаса, До Дук открыл другую дверь в Шестых воротах к кокоро. Эти ворота оставались закрытыми столетиями. Открывать их было запрещено даже тем, кто пришел за Мессулете и узнал их темные и трагические секреты. Это были Шестые ворота, единственные, которые были опечатаны чарами и магическими формулами и которые не пытался раскрыть даже Заратустра.
Но Заратустра также не решился избрать в качестве своего талисмана белую сороку, посланницу богов, предвестницу их конечной гибели. И именно белую сороку призвал теперь До Дук, произнеся слова, которые он вытянул из сознания Ао после того, как этот шаман нунги отказался сообщить их ему. Что означали предостережения старика по сравнению с силой, которую он освобождал, призывая белую сороку.
Таким образом запретные Шестые ворота были раскрыты, а До Дук купался в гибельном сиянии ужасной асимметрии, которая распространялась за ними. Он сделал одна шаг и услышал звук, издаваемый белой сорокой, так ясно, как если бы был снова в бескрайних просторах гор, в своем доме среди нунги.
Он не мог понять, где находится и что лежит перед ним, пока белая сорока, вцепившаяся мощными когтями в его плечо, не произнесла ему на ухо. Тогда он понял.
Он видел асимметрию такой, какой она была, — другой реальностью, распространяющейся далеко за пределы метафизического кокона, в котором находится физический мир. И вот теперь он использовал ее как небесный меч, вонзив его в разум своей жертвы.
Николас, получив внезапный мощный удар психической энергии, интуитивно почувствовал последствия его. Он ошибся. Замена лиц была произведена не только ради нанесения шокового удара. Цель в голове Мессулете была более ужасной.
Давление на глаза стало таким сильным, что его приемники болевых ощущений переполнились, захлопнулись, и все лицо онемело. Затем его пронзило гибельное сияние, и он понял, что должно произойти.
Мессулете нужно было не только его лицо, но и вся его суть, которую он намеревался высосать из него путем слияния психического и метафизического. Этот процесс и происходил сейчас.
И он исчезнет, как клубок дыма, оставив лишь мертвую оболочку, в которой нашедшие ее признают самого Мессулете. Теперь, когда сияние полилось внутрь через пальцы Мессулете, продолжавшие сильно нажимать на его глаза, Николас призвал последние остатки энергии и, открыв глаз тандзяна, начал наматывать блестящую нить, нить жизни, которую протягивала ему Челеста, отдающая психическую энергию, которая была ему так необходима.
И вдруг он остановился в ужасе и отчаянии. Звон колокольчика, чистый прозрачный зеленый свет исчезли.
* * *
— Последние инструкции.
— Этот человек — Роберт, — заявил Лиллехаммер. — Вы его найдете и доставите мне.
— Из Японии? А как в отношении соблюдения формальностей?
— Не существует никаких формальностей, когда дело идет о моих людях.
В комнате стоял неприятный запах застоявшегося сигаретного дыма и страха, словно в комнате для допросов. Но это было маленькое кубической формы складское помещение воздушной компании в вашингтонском международном аэропорту, где находился Лиллехаммер.
— Итак, я доставлю его назад, сюда, — повторил Кроукер, чтобы не было никакой ошибки.
— Верно. — Лиллехаммер бросил на него косой взгляд. — Нарочный доставил вам все, что нужно?
