в ужас от мысли, что среди нас многие смотрят на события сквозь розовые очки. В этом, может быть, одна из причин нашего поражения. Не перебивайте, Николай Валерианович. Так вот, Казань красные могут взять. Советы располагают огромными силами.
— Но они плохо вооружены! — загорячился Бологов.
— Очень хорошо.
— Да чем же?
— Верой в свои идеи, поручик! — уже сердито ответил Ней. — Именно той силой, с какой вы сталкиваетесь на своей барже. Поняли? Вы хмуритесь?
— Что же делать мне?
— Отправляйтесь до Белой. Там посадите новую партию большевиков и вернетесь обратно к устью. Все.
— А этих? — осторожно спросил Бологов.
— Сколько их?
— Около двух сотен.
— Ну, знаете ли… — смутился Ней. — Не смею ничего сказать. Приказ есть приказ…
— Так послушайте. — Бологов подошел к капитану, заговорил запальчиво: — До устья я их не повезу! Да! Всех до одного! Это мой ответ на все, о чем вы говорили!
— Ваша рука владыка. — Ней опустил глаза.
Вышли из каюты. Капитан Ней спустился в моторку, и она тут же рванулась на меркнущее стремя реки, быстро понеслась по течению.
Моторка уже скрылась за поворотом, а Бологов все стоял у борта, врасплох захваченный множеством новых дум. Разговор с капитаном Неем еще больше усилил его тревогу. «Россия! Россия!» — шептал Бологов, тупо смотря в воду. Среди взгорий и потемневших зарослей белотала река лежала, как шкура серебристой лисы.
Ночью двадцать смертников были расстреляны.
XVI
Василий Тихоныч спустился на берег, к роднику. В камнях под косматой ветлой была сделана запруда и устроен маленький сруб с крышкой, как у колодцев. Василий Тихоныч поставил котелок на камень, откинул крышку садка, сунул руку в холодную проточную воду — в садке заметались, забились большие рыбы.
— Ну, ну, не шуметь!
Вытащив туго извивающуюся стерлядь, Василий Тихоныч взялся за нож. С вечерней реки донесло шум моторной лодки. Василий Тихоныч обернулся, увидел: лодка на полном ходу поворачивала к берегу, отваливая толстый пласт тяжелой холодно-серебристой воды. На моторке — цветистый, трепещущий флажок.
— Тьфу! Житья нет на реке!
Моторка ткнулась в берег. Первым с нее соскочил небольшой кругленький офицер в пенсне, за ним трое солдат. Василий Тихоныч выронил из рук стерлядь, — получив свободу, она наделала такого шума в садке, что старик прослушал, что крикнул ему офицер. В растерянности Василий Тихоныч не знал, куда спрятать нож. Офицер, видно, повторил свой вопрос:
— Рыбачишь, старина?
Голос у офицера был приятный, мягкий, и смотрел он добродушно, улыбаясь. Василий Тихоныч только теперь увидел, что все военные без оружия. От сердца отлегло: видно, сошли они на берег только затем, чтобы покушать свежей рыбы, — всем известно гостеприимство рыбаков на Каме.
— Ну, как ловля?
— Идет малость, — заговорил облегченно Василий Тихоныч. — Только ветра́ нынче, бури. Маета!
— Угостишь? — спросил Ней. — Заплатим.
— Милости просим…
— А хлеб есть?
— Найдется, ваше благородие. Добром люди просят — все найдется. У нас так. — Открыв крышку садка, Василий Тихоныч щедро предложил: — Может, сами желаете выбрать?
— О, одну минуту!
Капитан Ней и солдаты с радостью стали вылавливать стерлядей, а они вырывались, били хвостами, обдавали брызгами.
— Покрупнее можно?
— Лови, лови!
— Еще?
— Лови еще!
Принимая стерлядей, Василий Тихоныч быстро разрезал им брюшко, обмакивал в воду и бросал в котел. Когда котел был достаточно наполнен, сказал:
— Ну, хватит, ваше благородие. Пошли.
— А чистить их? — спросил Ней.
— Я же вычистил!
— Позвольте, но ведь вы только разрезали их, а не чистили. Кишки надо…
— Чистить нельзя.
— То есть как?
Василию Тихонычу понравилось, что офицер не знает, как рыбаки варят стерляжью уху, и он развеселился:
— Нельзя, нельзя, ваше благородие, весь жир уйдет. А как мы варим — вот уха! Уж вы послушайте меня, я ее, слава богу, варивал…
Начали подниматься к землянке.
— Уха ухе рознь. Свари ее на воле — объеденье! — разговорился Василий Тихоныч. — У нас дед был… Бывало, достанет рыбы, так нет, чтобы дома сварить, нет! Сложит в котелок, пойдет на речку, разведет костер. Сварит, стало быть, уху по всем правилам и несет домой! Вот как!
…Уха удалась чудесная — жирная, чуть припахивающая дымком и луком. Капитан Ней и солдаты были в восторге. Василий Тихоныч то и дело, прижимая к груди каравай, отрезал гостям большие ломти хлеба, перед каждым положил листья лопуха для рыбы, настойчиво упрашивал дочиста опорожнить котел. Он всячески старался угодить гостям.
— Вот незадача! — все вздыхал он. — Перцу нет, лаврового листу нет. А надо бы.
— С перцем еще бы лучше.
— Не говори!
Совсем свечерело. В лесу было тихо, сонно. Около землянки в росистой траве прыгали лягушки. Над головешками обессиленно вздыхал огонек. Из-за поворота показался пароход, он прошел вниз, отчетливо шлепая плицами и бороздя реку острыми клинками разноцветных огней. Было слышно, как к берегу, подталкивая друг друга, покатились волны.
Василий Тихоныч встревожился:
— Лодку не сорвет?
Ней махнул рукой — дескать, не должно сорвать.
— Я взгляну, — засуетился старик. — Недолго до греха. Доедайте тут все, а я схожу. Чайник возьму, по пути воды зачерпну. Чайку-то попьете? После ухи на чай здорово позывает, знаю…
Он скрылся под обрывом.
— Чудесный старик! — сказал Ней.
— Вот накормил так накормил! — отозвался один из солдат.
На берегу Василий Тихоныч задержался.
Поднимаясь к землянке, сообщил:
— Закинуло на берег немного.
— Столкнули?
— Столкнул… Фу, совсем, видно, сердце попортил. Как на гору, перехватывает душу поперек, и только…
Через полчаса, напившись чаю и дружески простившись с гостеприимным рыбаком, капитан Ней и солдаты сели в моторку. Василий Тихоныч на прощание помахал им рукой, а потом кинулся к прибрежным кустам, взволнованно шепча:
— Господи, удача-то какая!
В кустах тальника было спрятано украденное с моторки оружие — офицерский наган и три винтовки с патронташами. Василий Тихоныч вытащил оружие, бросился на крутояр. У землянки остановился передохнуть, оглянулся на реку. Моторка полным ходом заворачивала обратно. «Спохватились!» Василий Тихоныч опустился на колено, щелкнул затвором винтовки. Не дойдя до берега, моторка неожиданно вильнула кормой и, рокоча, рванулась вниз.
— Ага! — обрадовался Василий Тихоныч. — Раздумали? Догадались? Я бы вас встретил!
Немного погодя Василий Тихоныч, забрав оружие, направился в Черный овраг. Никогда еще он не испытывал такого приятного ощущения своей значимости в жизни, давно не чувствовал себя так уверенно и бодро — годы его словно повернули вспять. Впервые он забрасывал личные дела ради нового, большого дела, которое вдруг настойчиво позвало к себе, и это наполнило его гордостью и смутной радостью.
XVII
Заложив руки под голову, Мишка Мамай лежал у землянки и задумчиво смотрел вверх. Тонкие сосны подпирали небо. Высоко-высоко сплелись их кудрявые вершины. На дне Черного
