копилась, копилась, наполняясь в невидимый пузырь, и все норовила прорваться наружу. Оттого она была грустной, молчаливой и кроткой – и упорно старалась не думать, сколько печального и неправильного произошло с ней за последний год.
Кригга была дружна с обеими драконьими женами и позабыла, что люди вокруг нее могут иметь злые языки. Стоило княгине Гедре приблизить ее к себе, как среди знатных девиц и челядинок поползли слухи. Иногда сплетницы даже не таились, и Кригга слышала гораздо больше, чем ей полагалось.
Она могла вышивать в девичьей и слышать смешки и шепот. Могла идти по саду и видеть, как брезгливо отворачивались от нее девушки, пряча лица в платках. И хоть в староярском тереме хватало внимательных и добрых женщин, Криггу ранило это злословие. Поначалу сплетницы хотели посмеяться и над Рацлавой – потолковать о ее здоровье, внешности и нраве, но им хватило одного раза, чтобы понять: не стоит.
Кригга не застала этого и узнала позже, от других слуг. Рацлава сидела в горнице, когда две челядинки решили обсудить черногородских девушек – видать, не слишком они хороши там, на севере, если из всех Сармату-змею послали Рацлаву. Первая челядинка не успела договорить, что именно с Рацлавой было не так – рухнула на пол, подтянутая за шею тонкой петлей песни; второй раскроило язык.
– Услышу еще одну мерзость, – произнесла Рацлава легко, нараспев, – сыграю снова. А я услышу, можете не сомневаться.
И добавила с нежностью:
– Если я заколдовала Ярхо-предателя, неужели с вами, курами, не справлюсь?
Какое счастье, думала Кригга, что это оказались простые челядинки, а не знатные девицы – обошлось без разбирательств. Рацлава была овеяна славой искусной заклинательницы, усыпившей Ярхо-предателя, и трогать ее побоялись. Но вот Кригга казалась легкой добычей – особенно там, где не было ее подруги.
Сплетницы перемывали Кригге кости. Обсуждали ее неуверенную сутулость, грубые руки, бледное лицо. Спрашивали друг у друга, отчего беглянка из Матерь-горы такая скорбная – не по Сармату-змею ли соскучилась? И что же делал с ней Сармат в Матерь-горе? В человеческом теле – или не только?..
Когда она услышала последнее, ее терпение иссякло. Кригга вспыхнула, ее замутило. Она бросилась вон из сада и остановилась только у девичьей, где княгиня с приближенными занималась рукоделием. Пригладила волосы у лица – она и здесь носила единственную косу, точно никогда не была замужем; собралась с духом и открыла дверь.
Кригга вошла и низко поклонилась. Гедре Витовна удивилась, но разрешила ей говорить, а иначе бы Кригга и не решилась. Княгиня, несмотря на внешнюю мягкость, была женщиной с нравом, и в тереме ее уважали и побаивались.
– Светлая княгиня, – сказала Кригга. Ее щеки пунцовели, но голос был твердым. – Я знаю: если бы ты услышала об этом, ты бы никогда такого не допустила. Твой дом гостеприимен, и я не смею жаловаться ни на что, кроме одного – на злые языки, из-за которых хоть в петлю.
Она выпрямилась.
– Не моя вина, что меня отдали чудовищу. Я бежала из Матерь-горы и ничем не заслужила того, чтобы меня уличали в сочувствии Сармату-змею… или еще больших гнусностях.
Кригга не указала ни на одну из девушек, но княгине этого и не потребовалось. Она посмотрела ей в лицо и тонко улыбнулась.
– Сердце мое, – сказала она. – Присядь.
Княгиня была родом из Отмерекского княжества – она прожила в Старояре почти четверть века, но ее говор до сих пор отдавал чем-то нездешним. Звуки были резче и тверже, чем те, к которым привыкла Кригга: призрак речи ирменков.
Кригга послушно устроилась на скамеечке у ее ног.
Гедре Витовне было около сорока лет – почтительный возраст для женщин ее краев, но она виделась Кригге внушительной и красивой. Ее дородность не казалась рыхлой. Овальное лицо перечеркивали лишь единичные черточки морщин, а на плечах лежали тяжелые золотые косы.
– Ты довольно натерпелась, – сказала княгиня. Ее тон был мягок, но Кригга никогда не захотела бы ослушаться. – Больше тебя не тронут.
И с тех самых пор Кригга не услышала ни единой сплетни.
Она считала великой удачей то, что понравилась княгине. В староярском тереме нельзя было иначе – Гедре подчинялся весь быт. Она благоволила старательным девицам и помогала им с приданым, чтобы удачнее выдать замуж. Не прощала подстрекательства, воровства и лжи – провинившуюся девушку, если она была знатной, Гедре высылала домой, а безродную приказывала высечь и выгнать взашей. То же самое было и со слугами-мужчинами – если они не подчинялись лично князю, за ними следила Гедре, не терпевшая лени и пьяных разгулов.
То, что Кригга попросила ее заступничества, расположило Гедре еще больше – Кригга стала больше времени проводить при ее дочери, княжне Вилдзе. Внешне княжна была очень похожа на мать, разве что ее волосы были рыжими, а не золотыми, да нос – вздернутый вместо материнского прямого. Вилдзе еще не набралась княгининой степенности и строгости. У нее было довольно подруг, но иногда она желала рукодельничать только с Криггой – знать бы, чем беглая драконья жена заслужила такое благоволение. Видно, мать наказала Вилдзе обходиться с Криггой полюбезнее, но потом княжне понравилось ее общество. Кригга была вежлива, умела слушать и больше других знала об обитателях Матерь-горы – как тут не полюбопытствовать?
Стояли первые дни осени. Окна вели в теремной сад – на протоптанные дорожки падали единичные золоченые листья. Солнце еще светило по-летнему, ярко, а ветер был легок и тепел.
Кригга всегда любила осень, но особенно ей нравилась нынешняя, до которой она могла и не дожить. Она верила, что это хорошее время, благодатное. Спеет урожай. Природа наливается зрелой медной красотой. Люди забывают о войнах, чтобы сплотиться перед приходом зимы, и играют свадьбы – не такие, какая была у нее, а настоящие.
В этой горнице они часто разговаривали о свадьбах: княжна Вилдзе была обещана в жены Хортиму Горбовичу.
– Матушке не нравится мой жених, – говорила княжна, вышивая узор из малиновых гвоздик. Вилдзе вышивала чудо как хорошо – искуснее, чем Кригга или все, кого она когда-нибудь знала. В другое время Кригга восхитилась бы ее умением или бы даже огорчилась. Не слишком приятно сравнивать себя с другой мастерицей и осознавать, что сравнение не в твою пользу; а ведь прясть и шить Кригга любила больше всего на свете! Но сейчас ей было все равно.
Она участливо кивнула.
– Отчего же?
Вилдзе качнула плечом. Сдунула со лба рыжий завиток, блестящий в солнечном свете.
– Она ему не доверяет. Ей не нравился и мой прошлый жених – отец обещал меня первенцу Дышковичей из Арьяка. Я видела княжича лишь однажды, когда здесь,
