— Хорошо, — тихо говорит он. — Иди и поешь чего-нибудь.
— Я не голо…
— Не заставляй меня повторять снова, леди, — огрызается он. — С катетером или нет, но я сам отведу тебя в гребаный кафетерий и запихну в глотку немного еды!
Я благоразумно прекращаю все дальнейшие споры. Я действительно не голодна, но знаю, что он не шутит, поэтому поднимаю свое усталое тело со стула и достаю двадцатку, которую папа оставил мне в прикроватной тумбочке Джесси.
— Я тебе тоже чего-нибудь принесу.
— Я не голоден.
Он даже не смотрит на меня. Он погружен в свои мысли. Ему стыдно, но он не должен испытывать стыд. Мне не стыдно, так что и ему не должно быть.
Скрываю удивление от его краткого ответа. Не собираюсь с ним спорить, потому что это ни к чему не приведет и только расстроит его. Я принесу ему что-нибудь и, если он откажется, накормлю насильно.
Его настроение и моя досада даже близко не подходят к тому, чтобы ослабить восторг, танцующий во мне. Его высокомерие и вызывающие манеры — признак того, что мой Джесси вернулся. И я бы не хотела, чтобы он вел себя по-другому.
Глава 34
Жуя по пути батончик Милки Уэй, волочу ноги по больничному коридору. Мне намного полегчало, я оживилась и взбодрилась, но мое тело не согласно с моим разумом. Ему нужен отдых.
Завернув за угол, который ведет обратно в палату Джесси, я останавливаюсь, как только вижу Сару, зависшую у двери Джесси. Она подходит, чтобы взяться за ручку, но снова отступает назад, затем поворачивается, решив уйти. Заметив меня, она замирает, выглядя неуместно и неловко. Я не видела ее здесь с момента госпитализации Джесси и думала, что она будет держаться подальше, но, увидев ее сейчас, слоняющуюся по коридору, я понимаю, что она, вероятно, была здесь большую часть дней. Я знаю, что если бы увидела ее раньше, то, возможно, сорвалась бы от горя, но не сейчас. Не после того, что узнала. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала, но, узнав ее историю, с моей стороны было бы бесчеловечно не испытывать к этой женщине сострадания. Она потеряла ребенка. И из-за этой трагедии надела защитную маску жестокосердия. Она хотела Джесси. Видела причину быть с ним, чтобы утешить друг друга, в то время как он видел в ней напоминание о том, что потерял из-за неудачного решения трахнуть ее. Две страдающие души, которые использовали друг друга по-разному, за исключением того, что Джесси нашел свое спасение в другом месте. А Сара все еще хочет, чтобы он принадлежал ей.
— С тобой все в порядке? — спрашиваю я, не зная, что еще сказать.
Я шокировала ее своим вопросом. Она выглядит заплаканной, но старается держаться сурово. Быстро понимаю, что она не знает, что Джесси очнулся. Уверена, что Джон держал ее в курсе, но он тоже не знает.
— Он пришел в себя.
Ее глаза встречаются с моими.
— С ним все в порядке?
— Будет, если этот упрямый идиот послушается доктора. — Я поднимаю миниатюрную баночку арахисового масла, которую обнаружила в кафетерии. — И поест.
Она улыбается. Это нервная улыбка.
— Надеюсь, у тебя она не одна.
— Десять. — Поднимаю руку, в которой болтается бумажный пакет. — Но это не «Sun-Pat», так что он, вероятно, откажется.
Она смеется, но быстро останавливается, потому что считает это неуместным. Наверное, так и есть, не потому, что ситуация не смешная, а потому, что она смеется вместе со мной.
— Я знаю обо всем, Сара. — Мне нужно, чтобы она поняла, что мое сочувствие вызвано только моими новыми знаниями. — Я никогда не забуду, что ты пыталась сделать с нами, но, думаю, понимаю, почему ты это сделала.
Ее красные губы приоткрываются в шоке.
— Он тебе рассказал?
— О твоей дочке. О Рози. О Кармайкле, автомобильной аварии и о том, почему девочки были с Кармайклом.
— О. — Ее глаза опускаются на синий пластиковый пол. — Это всегда было нашим.
Она имеет в виду их прошлое и связь. А я разорвала их. Стоящая передо мной женщина всегда излучала уверенность и дерзость, а я обнажила ее правду. Мне, действительно, жаль ее. Жаль, что у меня есть все, чего она хочет, и у меня есть это с мужчиной, с которым она этого хочет. Она пыталась покончить с собой, но это никогда не заставит меня отступить. Ничто и никогда не заставит меня отступить. Ни бывшие любовницы, ни высококлассные секс-клубы, ни проблемы с алкоголем, ни психически больные бывшие жены, ни шок от новости о потерянной дочери, ни отчаяние Сары. Как и безумие, которое окружает все эти причины. Этот мужчина сбросил на меня все, а я все еще не собираюсь никуда уходить. Мы — неразлучны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Могу я его увидеть? — тихо спрашивает она. — Я пойму, если ты откажешь.
Я должна отказать, но сострадание не позволяет мне этого. Мне нужно покончить с этим, как и ей.
— Конечно. Я подожду здесь. — Я сажусь на жесткий пластиковый стул и смотрю, как она исчезает в его палате.
Мне не нужно слышать, что будет сказано. В любом случае, у меня есть хорошее представление об этом, поэтому я доедаю шоколадный батончик, и мое тело благодарит меня за мгновенную дозу сахара.
— Ава?
Поднимаю глаза и вижу маму и сестру Джесси, спешащих по коридору.
— Привет, — бормочу я с полным ртом шоколада и поднимаю руку, показывая, что больше ничего не могу сказать.
— Медсестра сказала, что он очнулся. Джесси очнулся. — Беатрис смотрит на дверь, потом снова на меня.
Я киваю, быстро жую и проглатываю, чтобы дать ей необходимую информацию.
— С ним все в порядке. Ворчит, но он в норме.
— О, благодарю тебя, Господи! — Она поворачивается и обнимает Амалию. — С ним все будет в порядке.
Я смотрю, как Амалия улыбается мне через плечо своей мамы.
— Ворчит?
— Или упрямится — это как посмотреть. — Пожимаю плечами в ответ на улыбку, и ее зеленые глаза светятся пониманием.
— Последнее, конечно, — подтверждает она, обнимая рыдающую мать. — Приятно видеть, что ты ешь.
Я смотрю на обертку от шоколадки, которую только что уничтожила, и улыбаюсь, думая о том, как приятно было ее съесть. Я легко могла бы уговорить еще одну.
— А где Генри? — спрашиваю я.
— Паркует машину. Не возражаешь, если мы его увидим? — спрашивает Амалия.
Внезапно меня поражает тяжесть осознания, что Джесси не знает об их присутствии. И я понятия не имею, как с этим справиться. После нашей последней встречи с его родителями я должна защитить его от потенциально стрессовой ситуации, но мой коварный ум рад тому факту, что Джесси не сможет убежать. И хотя я, возможно, иду на огромный риск, я знаю, что это будет моя единственная возможность собрать их вместе в одной комнате. Он должен выслушать. Если ему не понравится то, что он услышит, пусть будет так, но я видела, как скорбит его семья. Видела это ясно, даже сквозь собственное горе. Сейчас самое время исправить все ошибки, независимо от того, кто виноват. Это то, на что я надеюсь, но это его выбор, и я буду придерживаться любого его решения.
— У меня еще не было возможности сказать ему, что вы здесь, — объясняю почти извиняющимся тоном. — Как только он очнулся, им занялись врачи, а теперь там его друг.
— Ты можешь это сделать? — Беатрис отрывается от Амалии и достает из-под манжеты кардигана салфетку. — Сможешь сказать ему, что мы здесь?
— Конечно, но…
— Мы не хотим, чтобы он расстраивался, — перебивает меня Амалия. — Так что, не настаивай.
— Но все равно попробуй. — Беатрис умоляюще сжимает мои руки. — Пожалуйста, Ава, постарайся ради меня.
— Я постараюсь.
Я чувствую давление, но также отчаяние, которое сочится из каждой поры этой леди. Я — ключ к ее воссоединению с сыном. Она это знает, Амалия это знает, и я это знаю.
Мы все поворачиваемся, когда дверь палаты Джесси открывается и выходит Сара. Она плакала, и когда она поднимает руку, чтобы вытереть глаза, рукав ее пиджака задирается, и я вижу на запястье повязку. Но отвлекаюсь от нее, когда чувствую, как у матери Джесси волосы встают дыбом.
Заплаканные глаза Сары расширяются от шока.
