— Знаю, — легкомысленно отвечает он, заставляя меня улыбнуться. — Бабуля и дедуля живут в десяти минутах езды отсюда. Я засекал время на мамином телефоне.
Мне быстро напоминают, что моя дорогая свекровь действительно живет в десяти минутах езды. Красоты Ньюки не могли удержать Элизабет и Джозефа вдали от их внуков — или, точнее, от моих детей.
— Эй, я тут подумал, — предпочитаю сменить тему или тактику отвлечения — что угодно. — Нужно снова покататься на лыжах.
Я говорю глупо восторженным голосом, надеясь поймать его на крючок.
— Мы уже договорились об этом. — Его маленькие ручки лежат на моем лбу, прикрывая нахмуренные брови, которые только что сошлись вместе.
— Да?
— Да, мама так сказала, и еще сказала не слушать тебя, если ты попытаешься отговорить нас от нашей вечеринки.
Мои плечи опускаются, и я делаю мысленную заметку применить трах-возмездие к коварной маленькой искусительнице.
— Маме для этого нужны папины деньги, — беззастенчиво сообщаю я.
— Почему ты не хочешь, чтобы мы устраивали вечеринку, папочка? — Его маленький лобик хмурится, как у меня, и я мгновенно чувствую себя мешком дерьма.
— Я хочу, приятель. Мне просто не нравится делиться вами, — признаюсь я.
— Ты тоже можешь поиграть с нами. — Он наклоняется и целует мою небритую щеку. — Мамочка будет довольна.
— Почему? — Я знаю, почему она будет довольна. Она обставила меня. Устрою ей два траха-возмездия — один за ее дерзость, другой за ее самодовольство.
— Потому что ты не побрился. — Он несколько раз водит ладошкой вверх и вниз, и я улыбаюсь своему красивому маленькому мужчине, прежде чем направиться на кухню.
Останавливаюсь в дверях и провожу несколько мгновений, упиваясь видом моего ангела, лихорадочно помешивающего в большой миске какое-то коричневое месиво, я увлечен округлостью ее идеальной задницы. Чертовски идеальной. Мой маленький мужчина не настаивает, чтобы я двигался вперед. Он счастливо сидит у меня на плечах, ожидая, когда его зачарованный отец продолжит движение. Он привык, что я грежу наяву, особенно когда рядом его мамочка. Ни хрена не понимаю, что я сделал, чтобы заслужить эту женщину и этих прекрасных деток, но не собираюсь спорить с судьбой, уготованной мне богами.
— Черт! — ругается Ава, когда капля шоколада взлетает и приземляется на ее оливковую щечку.
— Мамочка! Следи за своим языком!
Она резко поворачивается, вооруженная деревянной ложкой, обмазанной шоколадом, и хмуро смотрит на мое ухмыляющееся лицо, прежде чем обратить свои большие карие глаза на нашего сына.
— Прости, Джейкоб.
Моя ухмылка становится шире, а ее хмурый взгляд усиливается. Я безумно самодовольный и заплачу за это позже. Она не может разыгрывать дерзкую маленькую соблазнительницу, когда рядом дети, и мне это нравится.
— Что готовишь, детка? — спрашиваю, снимая Джейкоба с плеч и усаживая его на табурет. Протягиваю ему свой телефон, чтобы он поиграл, прежде чем направиться к холодильнику и взять банку «Sun-Pat».
— Стаканчики с арахисовым маслом. — Она взволнована, но я не предлагаю помочь. Я дерьмово готовлю и только сделаю все хуже. В следующем году точно отправимся кататься на лыжах.
Встав позади нее, смотрю в миску и думаю, скольких банок с арахисовым маслом лишился. Она пыталась приготовить десерт миллион раз, но не могла сравнится со знаменитыми стаканчиками моей мамы, благослови ее Господь.
— Сколько моих банок ты потратила на это? — спрашиваю я, прижимаясь к ее спине и не упуская возможности коснуться ее шеи губами. Она слишком хорошо пахнет.
— Две. — Она отодвигает миску. — Я хочу, чтобы Кэти вернулась.
Я смеюсь и разворачиваю ее, толкая к столешнице, деревянная ложка пролетает перед моим лицом. Проклятье, я начинаю возбуждаться. Ничего не могу с этим поделать. Наклоняюсь, не прерывая с ней зрительного контакта, и облизываю ее щеку дочиста.
— Не начинай того, чего не можешь закончить, Уорд, — шепчет она хриплым, манящим голосом. Теперь у меня жесткий стояк.
Твою мать!
Она отталкивает меня с понимающей усмешкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мне нужно закончить. Скоро прибудут гости.
Снова самодовольство, чем зарабатывает себе третий трах-возмездие. Она знает, что делает: никакого обратного отсчета или уничтожения рядом с детьми.
Или с одним ребенком.
— Где Мэдди? — спрашиваю я.
Осторожно поправляю промежность, прежде чем повернуться лицом к своему малышу, который не обращает внимания на происходящее вокруг. Нет ничего необычного в том, что папочка любит мамочку. Однако мне пришлось серьезно поработать над своим контролем.
Он не отрывает взгляда от телефона, но я вижу, как его маленькое личико морщится от презрения.
— Надевает свое вечернее платье. Все в оборочках. Его купила бабуля.
Закатываю глаза, зная, что увижу свою малышку, выглядящую так, словно ее обваляли в сахарной вате.
— Почему твоя мать считает, что моя дочь должна ходить только в розовом?
Сажусь рядом с Джейкобом и ставлю банку между нами, чтобы он мог дотянуться. Что он и делает. Пухлый мизинчик ныряет внутрь и зачерпывает очень большую порцию. Моя грудь наполняется гордостью, и я выдыхаю вокруг собственного пальца, оглядываясь на Аву в поисках ответа.
Ее брови приподняты, когда она с нежной улыбкой качает головой Джейкобу, но затем ее взгляд останавливается на мне, и она больше не улыбается. Что я такого сделал?
— Не заводи ее, Джесси.
— Не буду! — Я смеюсь. Черт возьми, я сделаю это и буду наслаждаться каждым моментом.
— Бабуля называет тебя наказанием. — Джейкоб смотрит на меня, его палец все еще во рту. — Говорит, ты всегда был и останешься таким навсегда. Теперь она смирилась. — Он пожимает маленькими плечиками.
Я взрываюсь смехом, и теперь Ава смеется вместе со мной, ее сказочные шоколадные глаза сверкают, сочные губки умоляют меня взять их. Затем она снимает фартук, открывая свою подтянутую, аккуратную миниатюрную фигурку. И теперь мне не до смеха. Я тяжело дышу и лезу под стол, чтобы попытаться приструнить себя. Непрестанная гребаная битва.
— Мне нравится твое платье.
Лениво скольжу взглядом по черной облегающей ткани, уже планируя, как избавлюсь от нее позже. Я мог бы проявить благосклонность и позволить ей надеть платье снова, она выглядит в нем потрясающе, но я знаю, что позже буду не в том состоянии, чтобы не торопиться.
— Тебе нравятся все мамины платья, — скучающе замечает Джейкоб, отрывая мой взгляд от этого тела — того, что сводит с ума от желания.
— Да, — соглашаюсь я, взъерошивая его растрепанную русую шевелюру. — Кстати, о платьях, надо найти твою сестру.
— Хорошо, — соглашается он, возвращая свое внимание к моему телефону и снова погружая палец в банку.
Я вскакиваю и отправляюсь на поиски Мэдди, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и врываюсь в ее розовую комнату.
— Где моя именинница?
— Здесь! — взвизгивает она, появляясь из своего игрушечного домика.
Я чуть не задыхаюсь.
— Ты это не наденешь, маленькая леди!
— Нет, надену! — Она бежит через комнату, когда я устремляюсь к ней.
— Мэдди!
Какого черта, черт возьми? Ей пять лет! Пять гребаных лет, а я уже срываю с ее крошечного тела коротенькие шортики и укороченные футболки. Где, черт возьми, та розовая штука с оборками?
— Мамочка! — кричит она, когда я хватаю ее за лодыжку на кровати. Она может кричать на весь гребаный дом. На ней этого не будет. — Мамочка!
— Мэдди, иди сюда!
— Нет!
Она пинает меня, маленькая негодяйка пинает меня и выбегает из комнаты, оставляя лежать жалкой кучей взвинченного папочки на ее розовой воздушной кровати. Меня обставила пятилетняя девочка. Но эта маленькая девочка — дочь моей прекрасной жены. Я в заднице.
Встаю и поправляю одежду, прежде чем отправиться в погоню.
— Мэдди не бегай по лестнице! — кричу я, практически бросаясь вниз вслед за ней. Вижу, как ее крошечная попка исчезает на кухне в поисках поддержки своей матери.
