состояние не позволяло ему проявить себя так, как он делал это раньше, и шасси были изготовлены английским специалистом Джоном Томпсоном.
«Отношения между “Феррари“ и “ФИАТ“ абсолютно ясны, несмотря на то, что в последнее время возникли признаки и предположения, которые могли бы указывать на наличие разногласий», – заявил Энцо Феррари в декабре 1972 года.
Разногласия действительно были. «ФИАТ», столкнувшись с застоем на автомобильном рынке, намеревался сократить вложения, которых Феррари требовал для гонок и оценил в полмиллиарда лир. Не прошло и трех лет, как начали появляться первые проблемы. Феррари разозлился и заартачился. Но в конечном итоге ему ничего не оставалось, кроме как делать хорошую мину при плохой игре.
Пейзаж был мрачным, и Феррари откровенно говорил о «годе ожиданий». Пресса интерпретировала его заявление как негативное. Феррари же говорил в своем стиле – загадочно и пророчески одновременно. 1973 год действительно должен был стать переходным, по всем вышеописанным причинам, но он чувствовал, что лечение, наконец, начало действовать, и момент его возвращения, которого он так ждал, приближался. И когда он вернется, все изменится.
Английское шасси чуда не сотворило, и «312 B3» оказалась таким же разочарованием, как и предшествующие машины. Но когда летом Энцо Феррари наконец-то восстановился после долгого выздоровления и вернулся в прежнюю форму, все действительно начало меняться.
В первую очередь он восстановил полный контроль над спортивной частью своей компании. Согласно подписанному в июне 1969 года соглашению, это было его правом, но фактически, воспользовавшись его долгим отсутствием, представители «ФИАТ» вошли в органы управления спортивным подразделением и действовали свободнее, чем могли бы в иной ситуации.
Первое решение было связано с концентрацией усилий только на одном виде соревнований. С 1974 года «Феррари» отказалась от чемпионата мира по гонкам на спорткарах ради участия в «Формуле-1». Затем Энцо пошел к Форгьери, который горячо поддерживал эту идею много лет, и без обиняков сказал ему: «Мауро, эти результатов не дают. Мы должны срочно что-то предпринять, чтобы переломить ситуацию, зашедшую в тупик».
Форгьери, который ждал этого уже два года, сразу согласился. Он вернулся на свое старое место и в первую очередь модернизировал «312 B3», создавая «предварительную версию» гоночной машины для следующего сезона, проект которой был у него в голове. Единственное, что Феррари попросил его сделать в ближайшие сроки, это «показать хотя бы какие-то приличные результаты до конца этого сезона». Форгьери немедленно приступил к работе с Мердзарио, который был отличным тест-пилотом и с которым они прекрасно сработались.
Но у Феррари были и другие планы. Продолжительное отсутствие на работе дало ему время подумать, и в числе того, что он решил сделать, была революция не только на техническом уровне. Спортивное подразделение необходимо было радикально изменить. И пусть ему не нравилось это слово, но подразделение нужно было модернизировать. За те почти два года, что он был вдали от своего мира, у него созрела четкая мысль о том, что он хотел в нем увидеть.
Больше не будет журналистов на гонках, не будет бывших гонщиков, не будет сотрудников, переведенных не на те должности, на которые их брали, не будет даже людей с опытом гонок. В 75 лет Энцо Феррари поставил во главе спортивного подразделения 26-летнего парня с юридическим образованием: его звали Лука ди Монтедземоло. Три года назад, после того, как он выступил по радио в защиту Феррари, Энцо пригласил его в Маранелло. 2 июля 1973 года его наняли на должность «помощника правления». Внутреннее коммюнике гласило: «Его обязанностью будет выполнение особых поручений как на производстве, так и в спортивном подразделении Компании».
С пилотами он решил расстаться уже давно. Икс был выжатым, измотанным тремя сезонами, в которых он мало чего достиг. Что касается Мердзарио, то Феррари видел его скорее подходящим для спорткаров, чем для болидов «Формулы-1». Ему всегда нравился Клей Регаццони, который ушел годом раньше, но с которым у него остались хорошие отношения. Клей согласился вернуться в Маранелло и, в беседах он говорил о своем партнере из BRM, и говорил только хорошее. Это был молодой немногословный австриец, очень талантливый. Ему было 24 года, звали его Ники Лауда. Феррари, который изучал кандидатуры француза Жана-Пьера Жарье и англичанина Джеймса Ханта, выступавшего за «Хескет», не отверг идею Регаццони, сказал, что возьмет Лауду на заметку.
После встречи с невероятно эксцентричным лордом Хескетом Феррари отвел кандидатуру Ханта и послал Монтедземоло по следам Лауды. Несмотря на свой скромный опыт, Лауда попросил оклад в размере миллиона австрийских шиллингов, что было непомерной зарплатой для любого пилота, а тем более – для того, кто в своей карьере выше пятого места не поднимался. Но Регаццони хвалил его, и Монтедземоло давил на Феррари, убеждая его взять одного гонщика с опытом – Клея – и молодого, а австриец, твердил он, был идеальным выбором на эту роль.
Так была сформирована команда на 1974 год: Форгьери на посту технического директора, Монтедземоло на посту спортдира, две машины для Регаццони и Лауды. И когда в августе 1973 года Форгьери начал изменять «B3», которую Регаццони тестировал тайно, поскольку все еще был на контракте с BRM, Феррари принял решение разделить механиков на две отдельные группы, по одной для каждой машины. Начальником механиков машины Регаццони был Джулио Борсари, а для машины Лауды – Эрманно Куоги.
«312 B3» 1974 года, которую Форгьери хотел назвать «B4» из-за множества изменений, которые он внес, и чтобы дистанцироваться от предыдущего администрирования, оказалась быстрой и надежной машиной. И за рулем «B3» ученик скоро опередил учителя. В Испании, на четвертом этапе сезона, Ники Лауда завоевал свою первую победу в карьере. И еще до того, как Регаццони впервые выиграл гонку в 1974 году – в Германии, в августе, – Лауда праздновал вторую победу – в Голландии, в конце июня.
Иерархия в команде не изменилась, но стремительный рост мастерства Лауды был виден всем, особенно в квалификациях, где он показывал невероятную скорость и завоевывал один pole position за другим. Феррари наблюдал, радовался и молчал, а это свидетельствовало о том, что дела идут в нужном направлении.
Теперь, когда тревоги остались позади, он начал проводить дни в офисе и вел в целом обычную жизнь. В субботу он вновь встречался с друзьями, проводил с ними несколько часов за обедом. Они больше не ходили в траттории в Модене, Реджо или Болоньи, как это было несколько лет назад, но встречались регулярно. Несмотря на диету, в субботу ему было разрешено позволить себе немного больше – кусочек жаркого, немного пармезана,
