Солнце, будто предчувствуя завтрашнюю жестокую битву, окрасило редкие облака в кроваво-красные цвета. Молодому воеводе это показалось как предзнаменование, как знак Бессмертного Тэнгри, что завтра всё решится. Он подумал, что, наверное, уже вряд ли когда-нибудь выпадут такие вот тихие, томные вечера, и с завтрашнего дня он навсегда лишится покоя. Выстоят ли виги? Выживет ли он сам? Уверенность в победе – это ещё не всё. Военное счастье переменчиво, и многое зависит от личного мужества каждого бойца, его умения, и чувства, что рядом стоит такой же несгибаемый, готовый умереть ради клана, воин.
Рутгер заметил далеко в степи несколько быстро приближающихся чёрных точек, слегка напрягся, и тут же понял, что это возвращаются дозорные заулы от Чёрного Леса. Какие новости они несут? Что там видно и слышно?
– Завтра будет славный день. – Пробормотал стоящий рядом седой ветеран, опирающийся на рукоять секиры. – Никогда не думал, что отправлюсь к Очагу Тэнгри под воеводством сына Ульриха.
Рутгер посмотрел на него, и с трудом вспомнил имя. Он мало кого знал из ветеранов. Они не занимались обучением отроков, и пути их никогда не пересекались. Сейчас их связывало вместе предчувствие битвы, и то, что завтра они могут вместе встретить смерть.
– Лигхар, от тебя ли я слышу такие речи? Мы победим, и ещё не раз будем сидеть за одним столом, вспоминая героев завтрашнего дня.
– Нет, Рутгер. Я уже слишком стар, и чувствую, что моё время пришло. Завтра, цепь моей жизни, выкованная Бессмертным Тэнгри, оборвётся. Пару, тройку челманов я заберу с собой, и это будет достойная свита для такого старика, как я. – Седой ветеран помолчал, оглаживая бороду, заплетённую в несколько косиц, и глядя в степь, туда, откуда должны были появиться враги, продолжил: – Мы никогда не ладили с твоим отцом. Помню, даже как-то был спор о каком-то пустяке на мечах, на перекрёстке четырёх дорог. Тогда Вальхар смог нас разнять. Потом, через месяц, в битве при Балте Ульрих спас мне жизнь.
– О чём же вы спорили? – Тихо спросил воевода. Сейчас это ему почему-то показалось важным. Он почти не помнил своего отца, и как ни старался, напрягая свою память, видел только бороду, тронутую сединой, со множеством косиц, громкий, хриплый голос, а вместо лица размытое, светлое пятно.
– Сейчас мне об этом будет уже и не вспомнить. В то время, когда кровь бурлила в жилах, мне это действительно казалось важным. Теперь же я понимаю, что это был пустяк, не заслуживающий внимания. Всё меняется. То, что вчера казалось очень важным, может сегодня казаться тем, без чего можно обойтись, а завтра то же самое, может казаться уже и совсем ненужным. Когда тебе уже начнёт казаться, что в мире нет ничего важного, значит пришло время отправляться к Очагу Бессмертного Тэнгри.
Что мог сказать воевода? Погибнуть в бою – честь, и если воин решил отправиться к Тэнгри, никто не вправе остановить его. Это лучше, чем умереть в постели слабым, беспомощным стариком, в окружении жены, детей и внуков.
– Когда пойдёшь в битву, не забудь про старика Лигхара. Призови меня, и я умру, прикрывая тебя, отдавая долг крови. – Лигхар улыбнулся, и подмигнул Рутгеру. Под густыми седыми бровями заблестели весёлые, голубые глаза. – Виги никогда не строили таких укреплений. Видимо пришло другое время, и начинается совсем другая война. Я не могу себе представить несколько тысяч воинов. Неужели столько можно собрать под одним знаменем после Апокалипсиса? В наше время войско состояло из нескольких сотен, и бились в поле, сила на силу. Кто – кого. Да, наше время прошло….
Тем временем дозор заулов состоящий из десятка воинов достиг рва, и остановился. Рутгер знал только двоих из них, тех, кого посылал сам. Остальные были из Тайной Стражи лорда Фельмора. Они повернули коней, и поскакали вдоль кромки гор к дороге, ведущей в Вольфбур, до какого был ещё день пути. Двое дозорных остались, спешились, и, ведя в поводу лошадей, прошли возле самой скалы, где предусмотрительно была оставлена для них тропа через ров. Сейчас они преодолеют поле, залитое земляным маслом, пройдут через узкую щель в стене, и всё. По ту сторону рва останутся только враги. К утру не останется и этой щели. Воины замуруют и её.
– Рутгер!
Воевода оглянулся и встретился взглядом с поднимающимся на стену Сардейлом. Вид у того был явно встревоженный, и шрам через всё лицо налился кровью, что говорило о его волнении. Ветеран, не говоря ни слова, протянул кусок грубой ткани.
– Что это?
– А ты разверни! Это нашли у гаара за пазухой. Таких рун я никогда не видел, но почему-то уверен, что ничего хорошего это нам не сулит. Всегда от гаар нужно ждать какой-нибудь пакости.
Рутгер встряхнул холст, развернул, и впился глазами в неровные, видимо написанные в спешке слова. Нет, эти буквы ему так же не были знакомы. Что всё это значит? Гаар вовсе и не собирался перебегать на сторону вигов? Кому он хотел доставить письмо, и почему оно написано какими-то совершенно неизвестными рунами? Воевода был уверен, что такого языка не существует ни у одного известного ему народа. Так что это? Тайнопись?
– Дозорных ко мне. – Смутное подозрение закралось в сердце воеводы. Теперь надо его или подтвердить, или опровергнуть. И чем быстрее, тем лучше. В нетерпении он сделал несколько шагов по стене, остановился, сложил руки на груди.
Ждать пришлось недолго. По приставной лестнице на оборонительное сооружение поднялись заулы, и остановились в двух шагах от Рутгера.
– Переходили ли прошлой ночью гаары через Чёрный Лес?
– Да, воевода. В Чёрном Лесу было сражение, но оттуда вышло всего несколько человек пешими, и их мы тут же перебили из арбалетов. Ни один не ушёл.
– Это точно?
– Каким ты будешь воеводой, если не доверяешь глазам и ушам своих воинов, лучшим следопытами и стрелкам по эту сторону предгорий? – В словах заула слышалась ничем не прикрытая обида. – Если я говорю, что никто не ушёл – значит, никто не ушёл.
– Хорошо. – Рутгер повернулся к Сардейлу, сразу же сопоставляя всё, что было известно самому. – Ты понимаешь, что всё это значит? Я уверен, что гаар шёл из Вольфбура! Как это ни странно и необычно звучит, но, похоже, что в столице есть человек, ждущий, когда челманы разобьют вигов.
– Да, воевода. Поторопились мы. Надо было его пытать. – Покивал головой ветеран. – Я бы с него кожу кусочками срезал, но он бы мне всё рассказал. Впрочем, и так всё понятно. Через Чёрный Лес пробивались гаары, чтобы встретить своего лазутчика вот с этим письмом, и переправить его к своему правителю. Что в письме неизвестно, но догадаться нетрудно.
Сардейл усмехнулся, и Рутгер понял, что так бы оно и было. Если нужно, он мог решиться на что угодно, лишь бы добиться желаемого результата.
– Да. – Воевода оглянулся, и не найдя взглядом друга, обычно бывшего всегда рядом с ним, громко позвал: – Герфур!
– Я здесь, мой воевода.
Рутгер протянул ему кусок ткани с неизвестными рунами, и отдал приказ:
– Пошли гонца военному вождю Балверу, и пусть он расскажет всё, что видел здесь. Уверен, что это не последний сюрприз, что нас ожидает. Усилить дозоры, доспехи не снимать, быть готовыми по сигналу рога занять свои места. Всё, всем отдыхать. Завтра будет тяжёлый день.
* * *
Глава 7.
Он уснул только под утро, когда от мыслей и предчувствий, кажущихся ему пророческими, начала болеть голова. Он видел знак Бессмертного Тэнгри в каждом сказанном сегодня слове, в каждом своём действии, и он попеременно думал, что это знак смерти, или наоборот, знак жизни. Он старательно пытался убедить себя, что не боится будущей битвы, заставлял себя думать о том месте, куда перенесётся его душа после смерти, и тут же осознавал, что ещё немного, и он разрыдается.
Теперь всё ему казалось ненужным, и тем, на что не стоило тратить время за всю свою короткую жизнь. Зачем все эти долгие годы учёбы, если совсем скоро, утром, он уже будет убит, и кто-то, высекая его имя на Красной Стене, скажет только что-нибудь типа того, что отроку просто не повезло.
Потом он видел себя крушащим щиты врагов, и они десятками падали под его мечом, обливаясь кровью. Он видел, как воины идут за ним, и тёмные силы иноземцев в страхе, как мелкие букашки под каблуком сапога, разбегаются в разные стороны.
Уже глубокой ночью, когда перед рассветом сгущается тьма, он смог прикрыть глаза, и забыться тревожным, чутким сном. Кажется, прошло всего несколько мгновений, и в чёрной бездне сна он вдруг вспомнил, что сегодня решится, будет он жить дальше, или умрёт от ужасной раны, захлёбываясь собственной кровью.
