У Ядзи я тоже немного пожила, они у самого моря поселились, зять рыбу ловит, и мне там как-то зябко было, да и моря я не люблю. Решила уж здесь остаться, у Мадзи. И всего одна внученька была, потом — опять девка, я уж думала, не дождаться мне внука, а он вон сидит, народился-таки. Так я уж отсюда и не сдвинусь, тут и помру, я ведь, проше пани, уж не молоденькая, семьдесят четыре годка прожила на этом свете. Вот только бы Гжеся вырастить. И сама пани видит, какое разумное дите, не торчит у телевизора, как другие лоботрясы, а механизмами занимается, тянет его к механизмам, ну прям страсть! И такой умненький, сам до всего своим умом доходит.
Из довольно сумбурного рассказа старушки я поняла, что у нее две дочери. Старшая Ядвига, живет где-то у моря, и у нее одна дочка, у младшей же, Мадзи, две девочки, Иоля и Аня, и теперь вот еще этот трехлетний вундеркинд Гжесь. Требовалось срочно переставить бабулю на другие рельсы, иначе она еще долго будет восторгаться внуком, долгожданным наследником.
Понятны мне стали причины, по которым Панове полицейские не выжали из бабули ничего путного, а ведь она могла многое знать. Я решила как можно аккуратнее переключить ее с любимой темы.
— И очень правильно! — горячо поддержала я бабулю. — От телевидения дети только глупеют. Так что же у нее, Вероники, было такое, что кто-то попытался ее обокрасть?
Бабуля уже что-то рассказывала о первых зубиках внука и, споткнувшись о подставленную мной подножку, растерянно замолчала.
— Чего?..
— Пани столько лет знала Фялковских, Хеня долго ухаживал за вами, он ведь работал экономистом, так почему же его сестра вдруг оказалась в такой бедности? Слухи ходят, что все же кое-что Хеня оставил, а Вероника лишь притворялась такой неимущей, чуть ли не нищей. Я вот, скажем, точно знаю, что брат ей оставил коллекцию марок, вы тоже, наверное, это знаете, но коллекция пана Фялковского была не бог весть каким богатством. Я уж в марках разбираюсь.
Выходит, было у нее еще что-то, если всю квартиру распотрошили. Полагаю, лучше пани никто не может этого знать.
Старушка неожиданно разволновалась, заерзала на табурете и наконец оставила в покое Гжеся.
— Под конец жизни он уже не так чтобы очень… — замялась она, и мне стало ясно, что факт угасшего к ней чувства пана Фялковского до сих пор глубоко переживается старушкой. — А вообще-то очень даже возможно. Нет, не стану плохим словом поминать покойницу, пусть ей земля будет пухом, но скупердяйкой она была страшной, каких свет не видывал!
— И не стыдно ей было так притворяться?! — с укоризной подхватила я.
— Стыдно?! Да о чем пани говорит? У нее ни капли стыда не было! Все после него распродала, ну совсем все, а еще шипела, что вот, мол, потратил деньги на барахло, а ей теперь жить не на что. Может, это и было барахло, но ежели брат его собирал, знал, что делал, так ведь? Он, не в пример сестрице, голову на плечах имел, знал, что покупал, значит, и на это «барахло» покупатель найдется. Так ведь? А Хеня собирал, даже мне когда-то показывал, уж такой довольный, его прямо распирало от радости, аж светился весь, — запальчиво продолжала бабуля и тут же со вздохом:
— Хотя.., выходит, он выбрал это барахло, а не меня. Ну да господь с ним.
О, видно, в самом деле я наступила на больную мозоль, бедная старушка, похоже, тяжело переживала непостоянство своего ухажера.
Столько лет прошло, а душевная рана не зажила. Надо проявить максимум деликатности, чтобы собеседница моя поменьше страдала, а в то же время попытаться вытянуть из нее, что именно Хеня ей показывал. Как быть, если и для меня те вещи, которые старушка называет барахлом, имеют такое важное значение?
На меня снизошло вдохновение.
— Вот они какие, эти мужчины, — горячо и сочувственно начала я. — Да все они одинаковы, для них всегда какие-нибудь никчемные занятия наукой и всякие трухлявые бебехи были куда важнее нас, женщин. Всю жизнь, испокон веку несчастные женщины страдают из-за них!
Глядишь, иной такое выберет занятие — хоть стой, хоть падай. Да вот, к примеру… — я замешкалась, решая, какой пример привести, потому как и в самом деле слышала о самых невероятных увлечениях мужчин, — один пуговицы собирал, проше пани! Представляете?! Коллекцию такую себе составил — не поверите, все деньги на пуговицы тратил, не спал, не ел, только по всяким таким местам шастал, где можно пуговицы раздобыть: по рынкам, притонам, подозрительным лавчонкам. После него остался целый мешок пуговиц.
Бабуля явно заинтересовалась.
— И что?
— А жена после его смерти просто вытряхнула все пуговицы из мешка в мусорный бак на помойке.
— И правильно сделала.
— Погодите. А потом оказалось, что некоторые из них были серебряные, даже золотые, а одна и вовсе с бриллиантом в середке! Так глупая баба, выходит, выбросила на помойку целое состояние.
Старушка чуть не задохнулась от волнения.
— Надо же! А как же это обнаружилось?
— А знаете мужичков, что роются в мусорных баках? Они ведь не только пустые бутылки собирают, среди них есть старьевщики, которые нужные вещи выискивают. Вот один такой старьевщик наткнулся в баке на гору пуговиц, начал перебирать их, сообразил, что кто-то неспроста такую прорву насобирал. Выгреб их, отмыл и принялся разузнавать, нет ли желающих приобрести всевозможные пуговицы.
Старушка одними губами прошептала:
— И что?
— В это трудно поверить, но выяснилось — множество людей увлекается сбором самых невероятных пустяков, и пуговиц в том числе. Как только прознали о старьевщике, тучей налетели на него и раскупили все пуговицы до единой.
Наверняка старьевщик здорово продешевил, потому что в пуговицах совсем не разбирался, только потом его вразумили — знатоки большие деньги готовы отдать за какую-нибудь завалящую штучку, особенно если она старинная.
Бабуля призадумалась, а потом все еще с сомнением в голосе произнесла:
— Так, может, и Хеня тоже…
— Может. Но пуговицы он не собирал?
— Нет, он деньги собирал, хотя и деньгами-то не назовешь их.., и не знаю, как лучше сказать.
Обгрызенные какие-то, почернелые бумажки, и не разберешь, что там на них написано аль нарисовано. В руки взять противно, человек такое и поднять поленится, коли под ногами увидит. А у Хени этого добра была пропасть! И не счесть, сколько коробок да ящиков. А для монет он даже понаделал специальные такие подносики с круглыми углублениями, в каждом своя монета лежала. И смотрел он на них, любовался, весь сиял. На меня вот ни разу так не глянул!
Ну да что теперь об этом…
Я закурила, чтобы успокоиться, не выдать своего волнения. Пепельница стояла на столе — надеюсь, я не совершила очередную бестактность, не попросив разрешения закурить. Я чувствовала, что голос выдаст меня. Покурю немного молча. Смутные предположения уже мелькали в моей голове. Так на чем же остановилась старая женщина? Ах да.
— А то вы не знаете мужчин, — продолжила я испытанную тактику и даже позволила себе укоризненно взглянуть на собеседницу. — Вы кому-нибудь говорили об этом?
— А чего говорить-то? Только сердце растравлять. Да и всего один разок показал мне Хеня свои сокровища и велел поклясться, что я никому о них не растрезвоню. Когда он сказал, что покажет сокровища, я было и впрямь надеялась увидеть бог весть какие драгоценности, а тут этот мусор…
— А Вероника?
— Что Вероника?
— Она об этом знала?
— Да неужто такая гангрена может чего-нибудь не знать? — с неожиданным гневом вырвалось у бабули, но она тут же спохватилась:
— Да будет ей земля пухом и царствие ей небесное.
То есть я хотела сказать — кто там ее ведает. Скорее, знала, если и не с самого начала, так позже узнала. У нее хватило бы ума не выбрасывать никакого барахла.
— Не очень-то ей этот ум помог, раз жизни лишилась. Но теперь, по крайней мере, понятно, за что ее убили и чего у нее искали. А оно большое было?
Старушка, похоже, не улавливала мои мысли и не поспевала за ходом моих рассуждений Она сидела, раскрыв рот и недоуменно хлопая глазами. Наконец нерешительно поинтересовалась:
— Большое? А что именно большое?
— Ну да коллекция ее брата. Те разные коробки да ящики. Много их было? Вы вроде бы сказали, что свои старые деньги Хеня складывал в коробки?
— В коробки. Хотя нет, скорее, в ящики. Такие железные, уж и не знаю, как их лучше назвать.
Тяжеленные! Как их Хеня с места на место переносил, бог его знает, аж сопел с натуги, а ведь силенок ему хватало, хоть и шестой десяток разменял. Здоров был как бык, не то что мой муж, тот вечно хворал…
Перед моим мысленным взором тут же один за другим проследовали яркие неповторимые образы: вдовец в расцвете сил, его патологически скупая сестра, вот эта милая старушка, до сих пор переживающая сердечные муки, и ее хворый, немощный муж. Богатое воображение уже начинало рисовать, какие там могли бы кипеть шекспировские страсти, но негромкий голос бабули, повествующей о делах минувших дней, вернул меня к действительности.
