Мне лишь известно, отчего помалкивала я сама.
Тини жила у нее много месяцев. Возможно, это Тини не захотела, чтобы я снова вышла замуж. Она была очень привязана к своему отцу, очень. Чрезмерно.
Поланд был сентиментален. Тини пошла в него. Самые незначительные вещи вызывали у нее чувство умиления. Мне кажется, ей принадлежала добрая половина «сокровищ», скопившихся в наших домах. В основном это были ракушки и старые птичьи гнезда.
Я поселилась в 1040-й квартире, которую сама же и обустроила для Джеки. То, что она делала — взывала к памяти папы, чтобы помешать мне выйти замуж за Джеффри Коупа, — доводило меня до белого каления. «Не думай, что все будет так же, как всегда, — сказала я ей. — Не на этот раз, о нет, не на этот раз. Я выйду за него замуж, и у тебя не будет права голоса. Не будет права. Так как я считаю…»
— Моя дорогая, ты заметила, что все время дважды повторяешь одно и то же? Это признак сильной неуверенности, понятно? Тебе необходимо убедить саму себя, это себе ты говоришь, Скейт. Себе одной!
— Твой новый любовник — психоаналитик? Могу сказать тебе, что твоя дурацкая болтовня не приведет ни к чему. Совершенно ни к чему. Я выйду замуж за Джефферсона, заруби себе это на носу.
— Нет, не выйдешь. Я только что отправила к нему своего адвоката.
— Ты сделала что? Отправила к нему адвоката? Какого еще адвоката?
— Александра Форджера.
— Ты отправила Александра Форджера к Джеффри? Но во имя чего, Господи?
— Во имя глупости, которую ты собираешься совершить. Ты — моя сестра, и я обещала присматривать за тобой.
— Ох, да кончай ты со своими обещаниями, Джеки! Не бросайся именем папы, прекрати! У меня ассоциируется это с дорожной сумкой, полной старого тряпья, с которой ты при необходимости стираешь время от времени пыль. У меня нет сил выносить это. У меня нет сил выносить твою манеру напоминать, что он любил тебя больше, чем меня. У меня создается впечатление, будто ты до конца наших дней так и будешь гарцевать передо мной на Плясунье. Я даже больше не могу ездить верхом, не думая об этом. Я дошла до того, что начала испытывать ненависть к лошадям. Мне кажется, что я могла бы заржать, только услышав, как ты произносишь «папа».
— Для начала присядь, — произнесла Джеки.
Эта квартира под номером 1040 была действительно огромна. Пятнадцать комнат. Я максимально использовала экспозицию. Свет лился потоками, — с моей точки зрения это было очень выразительно, — вследствие чего Джеки словно находилась в настоящем сиянии прожекторов. Прекрасная, как никогда. Намного прекраснее меня. Трумэн сильно ошибался. А что еще было ждать от него, даже учитывая его принадлежность к тому предыдущему поколению гомосексуалистов, которые, по меньшей мере, любили женщин?
— Не думай умаслить меня, Джеки. Знаешь, я уже больше не твоя маленькая сестричка.
— Это точно сказано. Никогда моя сестра не вышла бы замуж за оптовика из Торонто.
— Джеки, ты становишься тверже камня.
Я села, портьеры и солнечный свет давили на меня, все, что было создано мной, угнетало — вся декорация наших жизней. Я осознавала, что не была актрисой и что не стану ею никогда. Я была той, кого больше всего презирала: светской дамой, которой понадобились деньги в одном из салонов на Пятой авеню.
— Ох, Джеки, прости меня.
У Джеки не было растерянного вида, в котором ее постоянно упрекают. Дело исключительно в ее глазах. У нее были очень широко посаженные глаза. Мне кажется, я вам уже об этом говорила. Останавливайте меня, если я повторяюсь, потому что… И, черт возьми, к тому же она была самым красивым дроздом со времен сотворения мира, вот и все.
Итак, на чем я остановилась? Полагаю, мне следует довести дело до конца.
Я увлекаюсь, пускаясь в поэтические сравнения. Или ведя беседы о моей сестре. Со мной была собака: Гакельбери. Пометьте: Гакельбери. Журналисты всегда записывают имена. Чтобы впоследствии претендовать на достоверность. Так же, как в случае с Заком и Зумом. Ваша статья будет настолько правдива, что сможет выставляться бок о бок с Туринской плащаницей.
Кстати, мы с Джеки, покрыв голову мантильями, ездили туда. Можете мне поверить, еще пара-тройка таких подробностей, как мантильи и Гакельбери, и ваша статься будет выглядеть более правдоподобной, чем пуля, угодившая прямо в голову.
— Неважно, — бросила Джеки. — Ты можешь говорить мне все что угодно… Подожди секунду. Это ты, Тини?
Она услышала ее, понимаете? Джеки услышала, как та входит. Она слышала ее, как никто другой. Тини вернулась домой, и Джеки услышала, как она замерла у двери в смежную гостиную.
— Ох, Тини, что на тебе за брюки!
У нее был не подходящий зад, чтобы носить такие. Но что я могла с этим поделать? Брюки с заниженной линией талии, помните? Джеки оставалась им верна. Даже когда мода на них прошла, она не изменила им. Тини они совершенно не шли.
Нужно же было иметь что-то и от отца, кроме глаз на мокром месте, не так ли?
Тини подсела на коня и убежала. Кажется, мне в очередной раз удалось подобрать удачное выражение. Это мой дар.
— Зачем ты так поступила? — спросила Джеки. — Я имею в виду…
— Я знаю, что ты собираешься сказать. Поэтому не трать энергию. Это моя дочь, знаешь ли.
Джеки сделала жест, означавший, что она согласна (прискорбный факт, с которым ничего нельзя поделать), и затаилась. Понимаете, она умела абстрагироваться в любом месте. Я была свидетелем того, как она проделывала это на одном официальном ужине в Индии — там два дня говорили только на индийском. Прямо-таки перевоплощение самого Будды; все ждали, когда она спустится с небес на землю, однако они ошибались. Она не замечталась, не погрузилась в нирвану, а берегла свои силы. Джеки просто считала, что в этом действе ей не стоит участвовать. Мне кажется, что причиной такого поведения был ее муж. Ей стало известно, что он все время изменял ей — всегда, и даже в утро их свадьбы; она узнала об этом от Ширли Лангаузер, которая проболталась, что переспала с ним («О, для человека с больной спиной, твой муж, Джеки, при необходимости очень даже неплохо справляется».). В тот момент Джеки думала, что не должна находиться там. Что ей не стоило принимать участие в том, что доставляло ей боль. У нее был исключительный дар выживания, самый сильный на земле. Когда Джеки напускала на себя неуязвимый вид, создавалось впечатление, что она без каких-либо усилий одерживает победу, выигрывает матч, не принимая в нем участия. Никто не мог этого вынести, у нее был свой собственный способ топтать вас. Понимаете, таким способом она защищала себя. Ей пришлось слишком сильно страдать из-за одного мерзавца.
Я удалилась в туалетную комнату, чтобы меня не расстреляли на месте. Закрывшись на два оборота, я села и попыталась изгнать Тини из своих мыслей и убедить себя в том, что не произносила эту фразу про брюки после того, как мы не выделись с ней два месяца. Затем, поскольку все это не дало результата, я попробовала уверить себя, что правильно поступила, произнеся ее. Однако это тоже не сработало.
Мне было так стыдно за саму себя, что даже не хотелось выходить из туалета. Я попробовала воссоздать по памяти лицо Тини. Мне показалось, что она подкрасилась, чего, не будучи достаточно взрослой, почти никогда не делала. Ей следует бороться с полнотой. Она всегда строила большие планы, однако никогда ничего не доводила до конца. И все же сегодня она подкрасилась по неизвестной мне причине (какой-нибудь парень, или чтобы сделать приятное Джеки, или попытка быть на нее похожей), и вдруг я сказала себе: «это для тебя». Чтобы сделать приятное тебе.
Вы можете назвать это полным крахом.
Вина, омерзительное чувство, сильно напоминающее несварение желудка, охватила меня.
Я была отрицанием самой себя.
Ладно, туалет был неподходящим местом для размышлений. Я ополоснула лицо водой и вернулась в гостиную.
Джеки все так же продолжала сидеть, тем не менее с ее лица исчез какой бы то ни было след непричастности, словно она соблаговолила наконец снизойти до нас.
Я со злостью взирала на салон. Эта мебель, эти ковры, портьеры, из которых Джеки сложила костер для моей казни, были выбраны мною.
— Я ухожу и увожу свою дочь с собой.
— Не думаю, что Тини захочет пойти с тобой.
— Ей придется. Она — несовершеннолетняя.
— О, ты же не будешь звать полицию.
— Тогда, вероятно, одного из твоих телохранителей? Я как-то упускаю из виду, что ты у нас важная персона.
— Тини не поедет, Скейт. Она против этого брака. Ты не можешь заставить ее принять его. В последнее время ты очень мало виделась с ней. Да будет тебе известно, что она очень повзрослела.
— А ты оказалась тут как тут, чтобы протянуть ей руку помощи.
— Ты не заботилась о ней, Скейт. Сейчас уже несколько поздно, чтобы заметить это. Ты делаешь лишь то, что хочешь ты, однако я не думаю, что ты еще увидишься с Тини, если выйдешь замуж за этого типа.
