Конечно, в душе Кнорус только ухмылялся рассуждениям своей патронессы, но вполне допускал, что количество криминальных разборок будет уменьшаться. Госпожа Афинская как бы исподволь смогла убедить его и в том, что при более конкретном делении на классы - бедных и богатых - нищие никогда не останутся без работы. В любой даже самой цивилизованной стране (Кнорус мог в этом лично убедиться, побывав во Франции, Германии, Италии) нищие всегда будут иметь право на существование и заполнять самые многолюдные и достопримечательные места крупных городов.
Так что, и с углублением капитализма в России места наибольшего скопления людей целенаправленно заполнялись бомжами и бездомными, калеками и слепыми, протянутые руки которых указывали на принадлежность к нищенской профессии. Подавали же им щедро и не жалели денег. Это Кнорус прочувствовал, собирая подать с каждого юродивого. Поэтому организованный когда-то Афинской нищенский синдикат процветал и расширялся.
И сколько бы ни выражал свое презрение Кнорус и его братва к нищенскому сословию, Афинская заставляла и его, и братву не только не обижать контингент, но и смотреть за тем, чтобы чужой их даже пальцем не тронул. Во-первых, они могли потерять профессионала, а во-вторых, этот чужой мог нарушить грим на лице "рабочего-актера", тогда бы произошло прилюдное разоблачение, и фирма понесла бы не только материальный, но и моральный ущерб.
Кнорус был всем обязан Афинской. Из быка он превратился в бригадира, имел неплохой заработок, ходил при галстуке и уже забыл, когда последний раз получал по морде. Да и нужно было отдать дань таланту Афинской, которая первой разработала структуру мощной производственной корпорации нищих, коих ни до революции, ни в советские времена не было в России. И Кнорус, как никто другой, знал, что теперь из всей черной массы попрошаек, разбросанных по центру столицы, может быть, кого-то нужда и заставила в одиночку выйти на нищенский промысел, чтобы не умереть с голоду, но основную часть попрошаек составляли нищие-актеры, профессионалы своего дела, да к тому же ещё и вышколенные психологи, рассчитывающие на природную русскую щедрость и доброту. Такие люди, окончившие школу Афинской, зарабатывали в десять раз больше одиночек. Поэтому те, кто обладал ещё хоть каплей здравого смысла, а не маразма, понимали, что самостоятельно им не выжить, и хочешь-не хочешь, а необходимо вступать в синдикат - своего рода ассоциацию нищих-мошенников. И если в ряды нищих Яхтсмена можно было вступить без труда - отдавай только часть выручки за место, контролируемое его людьми, - то в фирме госпожи Афинской требовалось пройти жесткий отбор и сдать экзамены на квалификацию.
Поэтому нравился ли Кнорусу Юрайт-нищий или не нравился - он, Кнорус, должен уважать его, Юрайта, который приносил приличную выручку, и помимо этого защищать его ,как отца родного. Хотя у него, Кноруса, к Юрайту были свои претензии. Впрочем, ни как к нищему, а как к сопернику на любовном фронте. И эти претензии стали ещё сильнее, когда накануне горбатая старуха Ассоль рассказала ему о шашнях Юрайта с Агатой - той самой милой девочкой-скрипачкой, которую Афинская иногда привлекает для развлечения прохожих. Насколько далеко зашли отношения Юрайта и Агаты, Кнорусу ещё предстоит узнать. Но, что было уже неоспоримым фактом, так это то, что их отношения с Агатой становились все холоднее и холоднее.
...Делегацию от Афинской не ждали. И охрана в офисе была обескуражена, когда Кнорус честно признался, что они из газеты "Милосердие", и что приехали, чтобы встретиться с господином Яхтсменом.
Даже охране не нужно было объяснять, что скрывалось за газетой под безобиднейшим названием "Милосердие". И, естественно, они никого не пропустили в апартаменты, а лишь сообщили по инстанции. Но и пяти минут хватило, чтобы братки Яхтсмена приготовились к незапланированной встрече.
Наконец их пригласили в гости. Они вошли в холл офиса, где в креслах уже сидели парни, по телосложению как две капли воды похожие на ребят, стоящих за спиной Кноруса. Их было человек семь. Они все жевали и беспристрастными равнодушными глазами, не скрывая, оценивали физические достоинства своих гостей. * Так вы по какому делу, мужики? - встал один из них с кресла, явно не из бригадирского сословия.
Поэтому Кнорус ровным бесцветным голосом, глядя поверх его головы, словно не замечая ,кто с ним разговаривает, сказал: * С Яхтсменом бы парой слов перекинуться. * Тебе легче переговорить с председателем российского парламента, - не без ехидства и угрозы в голосе сказал сотрудник агентства господина Яхтсмена. * Хорошо, когда надо будет, поговорим и со спикером. А бригадира вашего можно видеть? Не могу же я тебе доверять важные сведения, - тут Кнорус словно впервые увидел своего собеседника и смерил его презрительным взглядом: что, мол, это ещё за шавка?
Парень понял, что перед ним не ровня по сословию, а представитель администрации соперничающей фирмы. Тем более задач на хамство перед ним пока поставлено не было. И он уже коротко и деловито осведомился: * По какому вопросу требуется бригадир?
От Кноруса не ускользнуло, что при разговоре другие быки из конкурирующего с ними картеля по-одному вставали с кресел и, словно от безделья, ходили кругами по огромному холлу, в котором когда-то располагались и приемная, и примерочная ушедшего в небытие социалистического ателье. Он не боялся и был спокоен за своих ребят. "Но неужели, - недоумевал он, - они собрались устроить потасовку прямо у себя в офисе?" Конечно, это было несолидно. * Мужики, мы приехали за своим человеком. Он у вас. Здесь. Вопрос такой: мы его забираем и долго-долго не встречаемся, - сказал Кнорус.
В это время один из быков Яхтсмена, быстро присев на корточки, лихо выполнил круговую подсечку ногой, и один из товарищей Кноруса, не ожидавший удара, упал на палас, растеленный по всему холлу.
Одним прыжком он тут же вскочил на ноги, и Кнорус вздрогнул от того, что двое сопровождающих плотно взяли его в кольцо и, защищая своими спинами, вполоборота стояли, глядя в сторону врагов.
Так и положено было при нападении оберегать прежде всего своего босса, но ведь и Кнорус был не из робкого десятка, сам вышел из быков. Он освободился от опеки, и теперь они стояли втроем, прижавшись спинами друг к другу. Но дальнейшего нападения не последовало. Быки Яхтсмена расхохотались разом и опять некоторые заняли свои места в креслах, другие подперли могучими плечами выход, всем своим видом показывая, что больше и не думают предпринимать каких-либо агрессивных действий. А подсечка, мол, это всего лишь милая шутка. * Че вы, ребята, на ногах так слабо стоите? - безобидно спросил тот, кто сделал подсечку.
В это время из комнаты вышел молодой парень в темном безукоризненно сидящем на его огромных плечах костюме и в золотисто-желтом галстуке. Не обращая внимания на Кноруса, он держал дверь в комнату открытой. Еще секунда - и из-за неё вышел Юрайт. В своем нелепом для этого места офицерском бушлате без погон и в яловых сапогах с отклеившейся подошвой.
Он стоял перед Кнорусом в середине огромного холла и смотрелся ужасно нелепо среди ребят в кожаных куртках и широких модных штанах. Он теребил в руках офицерскую шапку, которая служила больше не для обогрева головы и ушей, а для сбора денег.
Идеально одетый Кнорус в какую-то секунду даже сделал шаг назад, словно шарахнувшись от этого нищего в сторону. Но тут же, поймав себя на мысли, что вражеской стороной это будет все дико осмеяно - дескать, приехали за товарищем и сами же от него разбегаются, обнял его за плечи и ровным голосом сказал тому, кто был в желтом галстуке: * Ну, мы поехали. * Ага, езжайте, - таким же смешливо-ироническим голосом ответил парнишка. * Тогда, передавайте привет вашему папе от нашей мамы, - сказал Кнорус. * А она только что ему позвонила и сама передала. Ваша мамашка - нашему папашке, - с нескрываемым ехидством, дабы унизить и обидеть гостей, сказал желтый галстук.
Чтобы не остаться в долгу Кнорус парировал с не меньшим ехидством и презрением: * Вам бы, молодой человек, галстучек поменять. Вечерний он, не офисный.
Все ещё держа за плечо Юрайта, он с силой развернул его к входной двери и все поняли, что пора двигаться к машине.
Когда садились в машину, Кнорус, хотя и старался не показывать свою злобу, но сопровождающие Юрайта видели, что он внутренне негодовал. Это было и в самом деле так. Кнорус был недоволен и нелепым видом Юрайта, и своим товарищем, которого так легко уложили на пол простой подсечкой. Что его радовало, так это то, что он уел этого ухаря в желтом галстуке. Он догадывался, что яхтсменовский бригадир, скорее всего, был назначен на должность совсем недавно, а потому ещё мало разбирался, что и когда можно носить при костюме.
Но негодовал он и на себя. Впервые из-за того, что ему, Кнорусу, смышленому мужику, до сих пор не нашлось более достойного места в жизни, чем собирать дань с калек и нищих. В принципе, собирать деньги - занятие достойное, но в том случае, если они все ложатся в твой карман. Кнорус же вынужден был отдавать их своей госпоже. Пусть талантливой, но все равно бабе. И когда они тронулись в обратный путь, впервые решил, что пора организовывать свое дело. Благо, несколько основательных кольев для его процветания уже были им забиты. Без ведома Афинской. * Ну, чего ты тащишься на третьей скорости? - недовольно бросил он товарищу-водителю. - Машину - и ту прилично водить не можете.
