Яхтсмен достал калькулятор и несколько раз потыкал пальцами в кнопки. Он не мог поверить: ежедневно в чьем-то кармане оседало до 150-200 миллионов рублей с выплатой всех зарплат тем, кто носил на шее эти ящики. Как оказалось, были среди монашенок и цыганки, и азербайджанки, и молдаванки, и украинки. Те из них, кому быки пригрозили расправой, охотно сознавались, что согласились подработать в роли монашенки за плату в 50 тысяч рублей.
Но больше всего поразил Яхтсмена тот факт, что с того дня, как в Москве приступил к окучиванию водителей десант в черных одеждах, с автодорог и перекрестков исчезли все нищие-одиночки, пенсионеры, калеки, "голодающие", но упитанные пацаны с табличками на шее "есть хочется, мамка померла". Словом, все местные нищие, кормящиеся около дорог, где-то растворились.
Теперь Яхтсмен нисколько не сомневался, что спектакль под дежурным названием "Монахиня", был поставлен настоящим профессионалом нищенского дела. Он даже не мог припомнить, проводилась ли подобная акция когда-либо в Москве или другом городе бывшего Союза дружественных республик.
Правда, были огрехи у постановщика "большого" театра. Например, славянину сразу же резал ухо голос или диалект просящей, который обличал под черной одеждой женщину иногда совсем не христианской веры. Но тем не менее это был не такой уж и большой прокол, потому как чаще всего кроткие монахини помалкивали, а ящик с надписью по поводу восстановления несуществующего храма говорил сам за себя. Самое главное, что монахинь научили ходить вдоль машин с опущенными глазами.
"Значит, - анализировал Яхтсмен, - их могли научить, и на какую церковь кивать и что говорить, если говорить, естественно, аферистка умела на правильном русском". Но, видимо, умный режиссер не стал больше ничему учить, потому как вступление в разговор было делом опасным: можно было разгневать реального батюшку из реального храма, как разгневала сегодня монашенка с Рижского самого Яхтсмена.
После долгих раздумий Яхтсмен, не очень-то уважавший любой анализ, все-таки сделал вывод, по которому выходило все ясно и просто: операция "Монахиня" была продумана кем-нибудь из цыганских баронов по типу блиц-крига - ошарашить людей, сыграть на почтении к Богу и на непривычности ситуации снять густые сливки. Конечно, не обошлось без помощи местного специалиста, который знал, в каких местах обычно происходят автозаторы.
Яхтсмену, как и Афинской, не нужны были новые конкуренты. И тысячу раз он теперь был согласен с женщиной свой мечты, что именно они, руководители двух самых мощных и крупных нищенских корпораций в столице, должны быть содержателями этого рынка. А потому необходимо было вместе и вырабатывать план по устранению пусть даже десятка цыганских таборов в столице.
Он поймал себя на мысли, что зря Афинская недооценивала цыган. Хотя вполне возможно, что у самих цыган не хватило бы ума организовать такую широкомасштабную акцию. Значит, был "принят" на работу какой-нибудь не прижившийся в политике имиджмейкер? Тоже вполне возможно. Тогда это очень незаурядная личность. А значит, им вдвоем с Афинской нужно постараться просчитать его новые ходы, чтобы узнать, какие неожиданности могут ждать в будущем нищенские кланы двух синдикатов.
Впрочем, почему двух? Скорее всего, они объединятся с Афинской, и он, Яхтсмен, на правах мужчины и старшего станет руководителем всего столичного нищенского производства. А она, Афинская, будет ему верной женой и помощницей.
"Интересно, знает она о цыганском нашествии или нет?" - подумал Яхтсмен. Если она ни сном ни духом не ведает о том, что происходит в Москве, то будет поражена. Ведь недаром утром Яхтсмен спросил её, как она относится к цыганам?
Он похрустел косточками на кулаках, потом быстрым движением откинул крышку сотового телефона, нажал кнопку, и номер набрался автоматически. После нескольких гудков он услышал: * Редакция газеты "Милосердие". * Могу предложить интереснейший материал об оккупации Москвы цыганами.
Он сказал эту фразу игриво и тут же понял, что ошибся - трубку подняла не Татьяна. * Обождите минутку, она разговаривает по другому телефону.
Да, когда-то Яхтсмен угадал в ней не только красивую, но и умную женщину. Они были любовниками, потом просто дружили пока он, Яхтсмен, тоже не занялся нищенским рынком. Но когда он полез в пределы Садового кольца, насаждая своих бомжей на оптовках и рынках, тогда между ними и пробежала черная кошка. Он-то остался при своих бомжах. Но, бывая в Центре по разным делам, не раз отмечал заслуги Афинской перед городом в том, что с улиц и людных мест как-то разом исчезли черные женщины с опоенными снотворным и вечно спящими детьми на руках. Она прогнала с центральных станций метро опустившихся, провонявших собственной мочой бичей, в которых не было нехватки нынче у самого Яхтсмена, и от которых он никак не мог избавиться.
Как лихо она, Афинская, изгнала его из Центра! Не успел он опомниться, как её люди, потеснив залетных попрошаек, заняли метро, переходы, расселись около ресторанов и кафе. Он пробовал бороться, рассаживая и своих людей, но они вмиг изгонялись милицией, с которой Афинская нашла отличный контакт. Ему же, не раз пойманному на сутенерстве, следователи пригрозили большой отсидкой, и Центр он был вынужден оставить.
Правда, он предъявил Афинской претензии при встрече, но она тогда недоуменно пожала плечами: * Какие ко мне вопросы, Паша? Я же не обижаюсь, что твои люди облепили все рынки и вытеснили моих "солдат" и музыкантов из электричек?
В принципе, она была права. Ее люди действительно предприняли несколько попыток собирать деньги в тех поездах, где уже работали "голодные" и "замерзшие" Яхтсмена. И вполне естественно, что после коротких потасовок, "голодные" на первой же остановке выкидывали из поезда интеллигентных калек Афинской.
Несколько подобных стычек произошло и на колхозных рынках, располагающихся на кольцевых станциях метро, - и здесь победителями вышли бомжи Яхтсмена. И Афинская, видимо, дала приказание о прекращении дальнейших провокаций. Яхтсмен праздновал победу и радовался, что сумел отстоять такие доходные места. И только после того, как Афинская вообще исчезла из поля зрения Яхтсмена, прекратила всякие звонки по поводу и без повода к нему, он понял, что именно эта хитрая баба сама давно поделила столицу между собой и им, отхватив при этом лучший кусок пирога.
С тех пор они только враждовали - обменивались уколами, старались подставить друг друга перед работниками правопорядка, но в то же время оба, негласно, старались, чтобы на московском нищенском рынке больше не было конкурентов.
Но по всей видимости, такой конкурент появился... * Слушаю, - раздался в трубке ласковый голос Афинской. * Теперь я тебе звоню и хочу порадовать. * Ну, уж? Скорее, Паша, завтрашнего дня дождаться не можешь... * И это тоже. Но, ты знаешь, я целый день на тебя грешил и думал, что это ты своих людей в монашки переодела и на всех автозаторах расставила. * Дурачок, у меня столько людей не наберется. А о монашках я слышала. Только ведь, Паша, они на твоей территории работают, у меня их нет. Поэтому и решать должен был эту проблему ты. Еще дня три назад, когда высыпал первый десант. * Я сегодня весь город обкатал. Могу тебя заверить, что это проблема наша общая. Я видел их около гостиницы "Россия". И в пробке перед Большим Каменным мостом и около входа в гостиницу. * Интересно девки пляшут, - в задумчивости произнесла Афинская. - Вчера их там не было. И сколько их в городе по твоим подсчетам? * Около тысячи... * Как всегда преувеличиваешь. * Нисколько, - и Яхтсмен привел ей свои выкладки и расчеты, предупредив, что не занимался контрольными "замерами" в её, центральной, епархии.
Она внимательно, не перебивая, слушала его и, когда он закончил, сказала: * Значит, Пашенька, их не тысяча, а гораздо больше. Мои люди видели монахинь на крупных станциях электропоездов. Они шастали группами человек по десять-пятнадцать, видимо, опасались, как бы твои бомжи не устроили им головомойку. Но твои ребята заливались портвейном, и им было не до монахинь.
Теперь насчет портвейна Яхтсмен все понял и тут же перебил Афинскую: * Не жалко было? * Чего? - не поняла Афинская неожиданного вопроса Яхтсмена. * Денег на портвейн для спаивания рабочего класса?
Он услышал, как залилась веселым смехом Афинская. Подождал, когда закончится этот приступ, но, не дождавшись, и сам захохотал: ну, баба, до чего додумалась - всю его рабочую команду споила. * Это, Паша, тактика. Ты уж не обижайся. Мы же их не убивали, с мест не выгоняли. Мы как истинные друзья только угощали. * Ладно, - согласился Яхтсмен, - здесь ты мне нос утерла. Но это не беда. С монахинями что делать будем?
Яхтсмен почувствовал, как Афинская задумалась: * Знаешь, Паша, мне кажется, паниковать здесь не надо. Твои ребята их сегодня изрядно напугали. И мне думается, что через день-два они исчезнут. Но что бы я сделала на твоем месте, так разослала бы мальчиков, чтобы они проследили цепочку и узнали, кому в конечном итоге поступают деньги. А я, со своей стороны, постараюсь то же самое сделать в Центре. И если мы хотим выйти на режиссера, то действовать надо немедленно. Он, этот человек, не может не понимать, что если мы уже обнаружили в действии его план, то, невзирая на то, что находимся по разные стороны баррикад, можем объединиться и круто наехать на него. И тогда ему несдобровать. Значит, завтра-послезавтра он начнет свертывать свой проект. Гложет меня сомнение - как бы это кто-нибудь из наших не был. У тебя есть люди такого ума? * Откуда? - хмыкнул Яхтсмен. * Вот я думала, что и у меня таковых нет. А теперь однозначно сказать не смогу. Но в одном я уверена, что через месяц-другой постановщик монашеского спектакля вылезет с какой-нибудь другой идеей. Но непременно близкой нам по духу, если, конечно, мы его не раскроем. * Завтра мои ребятки затащат пару монахинь в подвал, потешатся с ними, и они расколются полностью, - сказал Яхтсмен, зная, что Афинская была ярой противницей каких-либо насильственных методов. Но, к его удивлению, она промолчала, никак не среагировав на его предложение. Только добавила: * Наемницы могут ничего не знать. Вот если бы выловить сборщика или какого-нибудь цыганенка, к примеру внучка таборного атамана, - эти могли бы сказать что-нибудь... * Постараемся. * Ну, тогда, Паша, я поехала спать. Устала очень сегодня. * Может быть, мне к тебе подъехать? * Завтра, - отрезала она и положила трубку.
