Но негодовал он и на себя. Впервые из-за того, что ему, Кнорусу, смышленому мужику, до сих пор не нашлось более достойного места в жизни, чем собирать дань с калек и нищих. В принципе, собирать деньги - занятие достойное, но в том случае, если они все ложатся в твой карман. Кнорус же вынужден был отдавать их своей госпоже. Пусть талантливой, но все равно бабе. И когда они тронулись в обратный путь, впервые решил, что пора организовывать свое дело. Благо, несколько основательных кольев для его процветания уже были им забиты. Без ведома Афинской. * Ну, чего ты тащишься на третьей скорости? - недовольно бросил он товарищу-водителю. - Машину - и ту прилично водить не можете.
Все молчали, предпочитая не раздражать своего шефа. Хотя, конечно, он был не прав.
Свою неправоту понимал и сам Кнорус, но не мог подавить раздражения. Ему хотелось скорее встретиться с Агатой. Вспомнив о ней, он обернулся на заднее сиденье, где прижался головой к окну молчаливый Юрайт. Да, он имел очень уж жалкий вид, но Кнорусу его было нисколько не жалко. Он лишь подумал: что общего может быть между этим солдафоном и хрупкой симпатичной скрипачкой, в которую он влюблялся все больше и больше? * Они тебя били? спросил он Юрайта. * Было дело, - нехотя ответил тот.
ГЛАВА 4. ЯХТСМЕН
Из окна второго этажа, на котором располагался его кабинет, Яхтсмен наблюдал, как Кнорус и два его быка вместе с освобожденным Юрайтом подошли к машине, быстро в неё запрыгнули и уже через секунду, резко развернувшись, покинули автостоянку, которая располагалась под его окном.
Яхтсмен ещё держал в руках трубку сотового телефона, который не успел остыть от горячего голоса Афинской.
Звонок от бывшей любовницы раздался почти одновременно со стуком в дверь его кабинета. Он снял трубку, сказал, чтобы секунду подождали, и устремил вопросительный взгляд на вошедшего братка: * В чем дело? * Там какие-то хмыри приехали, вас спрашивают.
Он с трубкой встал из-за стола и подошел к окну. Нужно было прижаться лбом к стеклу, чтобы увидеть трех атлетического вида ребят. Они стояли около подъезда, ожидая когда он, Яхтсмен, соизволит отдать команду, чтобы их впустили в офис.
Страшного, в принципе, ничего не было. Офис кишел его быками, с которыми он собирался провести деловой разговор перед тем, как направить на точки расположения бомжей-нищих. Он хотел выяснить у них, кто, за какие деньги, и за какие красивые глаза стал угощать его попрошаек дешевым портвейном, от которого они, конечно, не отказывались, но их профессиональные способности убывали по мере уменьшения содержимого в бутылке.
Браток все ещё стоял в дверях, ожидая ответа, а Яхтсмен, не переставая разглядывать гостей, поднял к уху трубку сотового телефона. * Кто это? без церемоний спросил он и тут же задал новый вопрос: - Что вы хотели?
И его каменное, жестокое сердце чуть дрогнуло, когда в трубке раздался знакомый голос: * Паша, здравствуй, мой хороший! Это Татьяна. Не забыл, надеюсь? * Ты сама о себе каждый день напоминаешь, - поддавшись на ласково-вкрадчивый голос своей давней любви, ответил он. - Небось, по поводу своего человека звонишь?
Он повернулся к стоящему в дверях быку и сделал знак, чтобы они впустили гостей, и, прикрыв микрофон трубки ладонью, тихо добавил, чтобы их дальше холла не пускали. * Угадал. Там мои ребятки должны к тебе приехать. Ты уж будь, Пашенька, гостеприимным. Не надо шума. К чему нам ругаться? Мы, наоборот, сплотиться с тобой должны... * Как раньше? - перебив, сделал намек Яхтсмен.
Трубка на несколько секунд замолчала. Яхтсмену показалось, что собеседница специально сделала паузу, чтобы он в эти мгновенья успел пережить и вспомнить те счастливые времена, когда они были вместе. Но и Афинская, голосом наполненным воспоминаниями, ответила: * Если это пойдет на пользу нашему общему делу, то, может быть, как и раньше.
Сутенерское сердце Яхтсмена после этих слов тревожно забилось. Он, Яхтсмен, казалось, ещё с пеленок сделал вывод, что женщинам верить нельзя. А тем, к которым испытываешь какие-то чувства, нельзя верить тем более. Ну а Афинской нельзя верить вообще.
Но она, почувствовав колебания Яхтсмена, уже озабоченным голосом говорила: * Пойми, Пашенька, коли мы уж взялись с тобой за это дело, то должны вести его вместе, на пару, в мире и согласии, никого не допуская в эту сферу бизнеса. Разве ты не заметил, что нам с тобой все чаще начинают мешать работать - то заезжие цыгане, то органы власти...
То, о чем она говорила - не подлежало сомнению. И Яхтсмен иногда сам себе честно признавался, что ему одному трудно бывает решать какие-то организационные вопросы. Куда легче и профессиональнее он управлялся со своими группами боевиков. То, что предлагала Афинская, было бы идеальной моделью. Она работает над профессиональной подготовкой контингента, он и его дружина занимаются сбором податей. При этом Яхтсмен отметил, что финансовая река должна проходить через его руки, и Афинская никогда не будет точно знать, какая выручка поступает в фирму. В принципе, при их объединении он окажется королем всей нищенской братии. Но, конечно, самое главное, что он станет обладателем самой Афинской - женщины его мечты, с которой они лет пять назад прекратили близкие отношения, и которую он до сих пор не мог забыть. Он ведь и воевал-то с её людьми только для того, чтобы напомнить ей о своем существовании. И теперь ему приятно было сознавать, что своей цели он добился - она сама позвонила.
Но Афинской верить было нельзя, хотя трубка по-прежнему убеждала его в сотрудничестве и сближении на пользу дела. Он уже не в том возрасте и не такой дурак, чтобы броситься в омут с головой по первому же предложению. Правда, ему намекали на омут, полный любви и денег. И он, своим сердцем сутенера, не мог отвергнуть таких подачек.
"Хорошо, Афинская, - думал Яхтсмен, слушая в трубке её голос, насколько мы близки, можно проверить при первой же встрече. И если ты, подруга, заартачишься, то всем твоим словам и заверениям - грош цена". * Ну что мы с тобой по телефону в любовь играем! - снова перебил он. - Давай ,встретимся и обо всем поговорим. У тебя или у меня? * Как скажешь. * Ну, тогда завтра вечером я пришлю к тебе свою машину. Встретимся у меня. * Я буду ждать, - кротко согласилась Афинская и хотела уже было положить трубку, но Яхтсмен успел задать вопрос: * Таня, а как ты к цыганам относишься? * В каком смысле? * В попрошайническом, каком же еще? * Да никак! Это не конкуренты. * Ну, тогда до завтра.
И теперь он стоял около окна, смотрел на опустевшую автостоянку и думал, насколько умна эта баба. Даже впервые увидев плененного Юрайта, он уже завидовал Афинской в том, как серьезно в её фирме было поставлено нищенское дело. Он не мог не восхищаться тем, что, имея штатный персонал нищих в три раза меньше, чем у него, доход "Милосердия" был намного выше. Это ему удалось узнать из "делового" разговора с Юрайтом. Воин-нищий только и смог сообщить ему о своем заработке, из чего Яхтсмен сделал общий вывод о доходах своей конкурентки.
Конечно, оправдывал себя Яхтсмен, большое значение имеют места, на которых нищие взывают о помощи. А у Афинской все её калеки, комиссованные воины, пенсионеры, инвалиды, музыканты трясли прохожих и пассажиров в самом центре столицы, где полно иностранцев, куда отправляются прогуляться люди с деньгами. Бомжи Яхтсмена к Центру доступа не имели, и хороший сбор поступал разве что с колхозных рынков, куда он старался усадить людей с неиспорченными ещё водкой физиономиями. Правда, его нищие ходили и по пригородным электричкам, шатались в пробках между автомобилей на светофорных перекрестках до тех пор, пока могли стоять на ногах.
Яхтсмен в гневе сплюнул. Черт, забыл спросить, уж не люди ли Афинской спаивают его контингент, от которого в последние три дня поступает только половина того, что они зарабатывали раньше.
Юрайта притащили ещё и потому, что Яхтсмен хотел узнать, не Афинская ли, переодев своих людей в монашескую одежду, расставила "святош" с коробками на шее для сбора денег в помощь храмам на дорожных развязках как в Центре, так и на окраинах города. Женщины в черных одеждах практически перекрыли потоки подаяния, которые шли в шапки яхтсменовских нищих. А это был прямой грабеж.
Увидев монашескую дружину на перекрестке проспекта Мира и Сущевки около Рижского вокзала, Яхтсмен не подумал ни о ком другом, кроме Афинской. Он сидел в машине, и, когда к полуоткрытому окну его "мерса" подошла монашка и начала лихо крестить самого Яхтсмена и его автомобиль, он грешным делом подумал, что Афинская решила установить свой контроль и на авторазвязках, где машины собирались в огромные пробки, и водители по полчаса скучали за рулем.
Правда, когда монашка осеняла Яхтсмена крестным знамением, он вдруг заметил, как она спешит покончить с ним, как торопится перебежать к другой машине, и как непрофессионально звучит её молитва. Конечно, он был удивлен, как это Афинская выпустила на службу такие неподготовленные кадры. Обычно дилетантов она не допускала к работе. Он подумал: а может, это люди залетные, из другого города или области?
